Сражение в Ла-Манше (1944)
Сраже́ние в Ла-Манше в апреле 1944 г. — серия морских боёв во время Второй мировой войны у северного побережья Бретани, в ходе которых кораблями Королевского ВМФ Великобритании и Королевского ВМФ Канады была разгромлена 4-я флотилия миноносцев Кригсмарине.
Содержание
Бой у островов Ле-Сет-Иль
| Бой у Ле Сет-Иль | ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| Основной конфликт: Вторая мировая война | ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| Дата | ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Место |
пролив Ла-Манш | |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| Итог |
Победа союзников | |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| Противники | ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| Командующие | </tr>||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| Силы сторон | </tr>||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| Потери | </tr>||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
</table> Вечером 25 апреля 1944 г. немецкие миноносцы Т-29, Т-27 и Т-24 из 4-й флотилии вышли из Сен-Мало в Ла-Манш и выставили минные защитники для усиления заграждения к северу от островов Ле-Сет-Иль у побережья Бретани. Операцией руководил старший из командиров кораблей капитан-лейтенант Грунд, командир миноносца Т-29. Состав 4-й флотилии миноносцевМиноносцы типа «Эльбинг». Водоизмещение 1294/1754 т. Скорость 33 узла. Экипаж 206 человек. Вооружение: четыре 105-мм орудия, два 3-трубных торпедных аппарата.
Всего — 3 корабля, 12 орудий среднего калибра, 18 торпедных труб. С 25 апреля западную часть Ла-Манша в рамках операции «Тоннель» патрулировало т. н. «Соединение-26» в составе британского крейсера ПВО (по другой классификации лёгкого крейсера) «Блэк Принц» (командир и флагман соединения — кэптен Д. Мареско Ли) и эсминцев из 10-й флотилии: британский «Ашанти», канадские «Хайда», «Гурон» и «Этабаскан». Состав «Соединения-26»
Водоизмещение 5950-7420 т. Скорость 32 узла. Экипаж 530 человек. Вооружение — восемь 133-мм орудий, два 3-трубных торпедных аппарата Водоизмещение 1854/2519 т. Скорость 36 узлов. Экипаж 260 человек. Вооружение — шесть 120-мм орудий, два 102-мм орудия (зенитные), один 4-трубных торпедный аппарат. Всего — 5 кораблей, 40 орудий среднего калибра, 22 торпедные трубы. Британо-канадское соединение из пяти крупных кораблей, в том числе крейсера, имело полное превосходство над тремя меньшими немецкими кораблями. Хотя «Блэк Принц» имел в бою только ограниченные задачи обнаружения противника и практически не принимал участия в сражении, союзные эсминцы типа «Трайбл» и без крейсера были намного сильнее немецких миноносцев типа «Эльбинг», прежде всего — по артиллерии. У «эльбинга» было всего четыре 105-мм орудия против шести 120-мм и двух 102-мм орудий[1], на «трайбле». Кроме того, «трайблы» были значительно быстроходнее «эльбингов» и обладали лучшими радарами. Однако немецкие миноносцы имели более мощное торпедное вооружение — 6 торпед на каждом «эльбинге» против 4 торпед на «трайбле», а у немецких экипажей был больший боевой опыт, особенно по сравнению с канадцами. В 2 часа ночи 26 апреля радар «Блэк Принца» обнаружил северо-восточней островов Ле-Сет-Иль три надводные цели, и британо-канадское соединение легло на курс перехвата. Почти одновременно радиометристы на миноносце Т-27 зафиксировали работу британских радаров, после чего немецкая флотилия развернулась и устремилась на юг на скорости в 30 узлов. Однако немцам не удалось избежать боя с сильнейшим противником. В 2.14 «Блэк Принц» открыл огонь из орудий передней башни, стреляя осветительными снарядами с дистанции в 48 кабельтовых, а «трайблы» на полной скорости устремились к обозначенным целям. В 2.30 между союзными эсминцами и немецкими миноносцами завязался артиллерийский бой на дистанции в 16 кабельтовых. «Хайда» и «Этабаскан» сосредоточили огонь на головном Т-29, «Ашанти» и «Гурон» обстреливали идущие следом Т-24 и Т-27. Немцы отвечали из кормовых орудий, но не добились попаданий, тогда как союзникам удалось поразить 120-мм снарядами все три вражеских корабля. На Т-24 были разрушены дальномерная площадка и радиорубка, команда боролась с пожарами. На Т-27 были перебиты паропроводы и пожарные магистрали, ход упал до 12 узлов, корму охватил сильный пожар, с которым, впрочем, удалось быстро справиться. В 3.00 Т-27 выпустил в сторону противника все свои 6 торпед. «Ашанти» и «Гурон» активным маневром уклонились от торпедного залпа, но при этом потеряли противника из вида. Т-24 резко отвернул на юго-запад и сумел добраться до Морле. Т-27 также ускользнул от англичан и канадцев и вернулся в Сен-Мало. В самом тяжёлом положении оказался Т-29. Один из снарядов поразил его в румпельный отсек. Потеряв управление, миноносец свалился в циркуляцию и, двигаясь по кругу, подошёл вплотную к кораблям канадцев. На «Хайде» и «Этабаскане» решили, что немцы идут на таран, и открыли по Т-29 шквальный огонь с близкой дистанции. Миноносец получил попадания в заднюю дымовую трубу, котельное и машинное отделения и лишился хода. Взрывы снарядов уничтожили орудия и торпедные аппараты, командир корабля капитан-лейтенант Грунд погиб на мостике. Принявший командование старший офицер отдал команде приказ оставить корабль, но с Т-29 продолжал вести огонь последний счетверённый 20-мм зенитный автомат.
«Хайда» и «Этабаскан» ушли, предоставить добить Т-29 подошедшим «Ашанти» и «Гурону». Обстрел полузатопленного миноносца, однако, не давал результата, тот оставался на плаву. В 4.00 к Т-29 вернулись «Хайда» и «Этабаскан». Миноносец было решено добивать торпедами. Четыре эсминца выпустили по неподвижной цели практически весь свой запас — 15 торпед, но не добились ни одного попадания. Расстреляв торпеды, «трайблы» вновь открыли огонь из орудий, сблизившись до 4 кабельтовых. В 4.20 горящий остов Т-29, наконец, перевернулся и ушел под воду. Союзные корабли ушли, не оказав помощи плававшим в море немцам. Позже немецкие сторожевые корабли подобрали 73 человека. Потери экипажа миноносца составили 137 человек. Т-29 затонул в точке с координатами 48°53’N, 03°33’W, практически в том же месте, где за полгода до того погиб британский крейсер «Харибдис», торпедированный миноносцами 4-й флотилии. При возвращении в Плимут «Ашанти» и «Гурон» столкнулись и получили небольшие повреждения, из-за чего встали на ремонт. Это были единственные повреждения кораблей союзников во время этого боевого похода. Бой у Иль-де-Вьерж
|
||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Сражение в Ла-Манше (1944)
– А что, что характер? – спросил полковой командир.– Находит, ваше превосходительство, днями, – говорил капитан, – то и умен, и учен, и добр. А то зверь. В Польше убил было жида, изволите знать…
– Ну да, ну да, – сказал полковой командир, – всё надо пожалеть молодого человека в несчастии. Ведь большие связи… Так вы того…
– Слушаю, ваше превосходительство, – сказал Тимохин, улыбкой давая чувствовать, что он понимает желания начальника.
– Ну да, ну да.
Полковой командир отыскал в рядах Долохова и придержал лошадь.
– До первого дела – эполеты, – сказал он ему.
Долохов оглянулся, ничего не сказал и не изменил выражения своего насмешливо улыбающегося рта.
– Ну, вот и хорошо, – продолжал полковой командир. – Людям по чарке водки от меня, – прибавил он, чтобы солдаты слышали. – Благодарю всех! Слава Богу! – И он, обогнав роту, подъехал к другой.
– Что ж, он, право, хороший человек; с ним служить можно, – сказал Тимохин субалтерн офицеру, шедшему подле него.
– Одно слово, червонный!… (полкового командира прозвали червонным королем) – смеясь, сказал субалтерн офицер.
Счастливое расположение духа начальства после смотра перешло и к солдатам. Рота шла весело. Со всех сторон переговаривались солдатские голоса.
– Как же сказывали, Кутузов кривой, об одном глазу?
– А то нет! Вовсе кривой.
– Не… брат, глазастее тебя. Сапоги и подвертки – всё оглядел…
– Как он, братец ты мой, глянет на ноги мне… ну! думаю…
– А другой то австрияк, с ним был, словно мелом вымазан. Как мука, белый. Я чай, как амуницию чистят!
– Что, Федешоу!… сказывал он, что ли, когда стражения начнутся, ты ближе стоял? Говорили всё, в Брунове сам Бунапарте стоит.
– Бунапарте стоит! ишь врет, дура! Чего не знает! Теперь пруссак бунтует. Австрияк его, значит, усмиряет. Как он замирится, тогда и с Бунапартом война откроется. А то, говорит, в Брунове Бунапарте стоит! То то и видно, что дурак. Ты слушай больше.
– Вишь черти квартирьеры! Пятая рота, гляди, уже в деревню заворачивает, они кашу сварят, а мы еще до места не дойдем.
– Дай сухарика то, чорт.
– А табаку то вчера дал? То то, брат. Ну, на, Бог с тобой.
– Хоть бы привал сделали, а то еще верст пять пропрем не емши.
– То то любо было, как немцы нам коляски подавали. Едешь, знай: важно!
– А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк был, всё русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел.
– Песенники вперед! – послышался крик капитана.
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».
Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее:
Ах, вы, сени мои, сени!
«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.
Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.
Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:
– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.
Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
– Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков.
– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?
– Прикомандирован, дежурю.
Они помолчали.
«Выпускала сокола да из правого рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни.
– Что правда, австрийцев побили? – спросил Долохов.
– А чорт их знает, говорят.
– Я рад, – отвечал Долохов коротко и ясно, как того требовала песня.
– Что ж, приходи к нам когда вечерком, фараон заложишь, – сказал Жерков.
– Или у вас денег много завелось?
– Приходи.
– Нельзя. Зарок дал. Не пью и не играю, пока не произведут.
– Да что ж, до первого дела…
– Там видно будет.
Опять они помолчали.
– Ты заходи, коли что нужно, все в штабе помогут… – сказал Жерков.
Долохов усмехнулся.
– Ты лучше не беспокойся. Мне что нужно, я просить не стану, сам возьму.
– Да что ж, я так…
– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.
Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.
– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.
И Кутузов улыбнулся с таким выражением, как будто он говорил: «Вы имеете полное право не верить мне, и даже мне совершенно всё равно, верите ли вы мне или нет, но вы не имеете повода сказать мне это. И в этом то всё дело».
Австрийский генерал имел недовольный вид, но не мог не в том же тоне отвечать Кутузову.
– Напротив, – сказал он ворчливым и сердитым тоном, так противоречившим лестному значению произносимых слов, – напротив, участие вашего превосходительства в общем деле высоко ценится его величеством; но мы полагаем, что настоящее замедление лишает славные русские войска и их главнокомандующих тех лавров, которые они привыкли пожинать в битвах, – закончил он видимо приготовленную фразу.
Кутузов поклонился, не изменяя улыбки.
– А я так убежден и, основываясь на последнем письме, которым почтил меня его высочество эрцгерцог Фердинанд, предполагаю, что австрийские войска, под начальством столь искусного помощника, каков генерал Мак, теперь уже одержали решительную победу и не нуждаются более в нашей помощи, – сказал Кутузов.
Генерал нахмурился. Хотя и не было положительных известий о поражении австрийцев, но было слишком много обстоятельств, подтверждавших общие невыгодные слухи; и потому предположение Кутузова о победе австрийцев было весьма похоже на насмешку. Но Кутузов кротко улыбался, всё с тем же выражением, которое говорило, что он имеет право предполагать это. Действительно, последнее письмо, полученное им из армии Мака, извещало его о победе и о самом выгодном стратегическом положении армии.
– Дай ка сюда это письмо, – сказал Кутузов, обращаясь к князю Андрею. – Вот изволите видеть. – И Кутузов, с насмешливою улыбкой на концах губ, прочел по немецки австрийскому генералу следующее место из письма эрцгерцога Фердинанда: «Wir haben vollkommen zusammengehaltene Krafte, nahe an 70 000 Mann, um den Feind, wenn er den Lech passirte, angreifen und schlagen zu konnen. Wir konnen, da wir Meister von Ulm sind, den Vortheil, auch von beiden Uferien der Donau Meister zu bleiben, nicht verlieren; mithin auch jeden Augenblick, wenn der Feind den Lech nicht passirte, die Donau ubersetzen, uns auf seine Communikations Linie werfen, die Donau unterhalb repassiren und dem Feinde, wenn er sich gegen unsere treue Allirte mit ganzer Macht wenden wollte, seine Absicht alabald vereitelien. Wir werden auf solche Weise den Zeitpunkt, wo die Kaiserlich Ruseische Armee ausgerustet sein wird, muthig entgegenharren, und sodann leicht gemeinschaftlich die Moglichkeit finden, dem Feinde das Schicksal zuzubereiten, so er verdient». [Мы имеем вполне сосредоточенные силы, около 70 000 человек, так что мы можем атаковать и разбить неприятеля в случае переправы его через Лех. Так как мы уже владеем Ульмом, то мы можем удерживать за собою выгоду командования обоими берегами Дуная, стало быть, ежеминутно, в случае если неприятель не перейдет через Лех, переправиться через Дунай, броситься на его коммуникационную линию, ниже перейти обратно Дунай и неприятелю, если он вздумает обратить всю свою силу на наших верных союзников, не дать исполнить его намерение. Таким образом мы будем бодро ожидать времени, когда императорская российская армия совсем изготовится, и затем вместе легко найдем возможность уготовить неприятелю участь, коей он заслуживает».]
Кутузов тяжело вздохнул, окончив этот период, и внимательно и ласково посмотрел на члена гофкригсрата.
– Но вы знаете, ваше превосходительство, мудрое правило, предписывающее предполагать худшее, – сказал австрийский генерал, видимо желая покончить с шутками и приступить к делу.
Он невольно оглянулся на адъютанта.
– Извините, генерал, – перебил его Кутузов и тоже поворотился к князю Андрею. – Вот что, мой любезный, возьми ты все донесения от наших лазутчиков у Козловского. Вот два письма от графа Ностица, вот письмо от его высочества эрцгерцога Фердинанда, вот еще, – сказал он, подавая ему несколько бумаг. – И из всего этого чистенько, на французском языке, составь mеmorandum, записочку, для видимости всех тех известий, которые мы о действиях австрийской армии имели. Ну, так то, и представь его превосходительству.
Князь Андрей наклонил голову в знак того, что понял с первых слов не только то, что было сказано, но и то, что желал бы сказать ему Кутузов. Он собрал бумаги, и, отдав общий поклон, тихо шагая по ковру, вышел в приемную.
Несмотря на то, что еще не много времени прошло с тех пор, как князь Андрей оставил Россию, он много изменился за это время. В выражении его лица, в движениях, в походке почти не было заметно прежнего притворства, усталости и лени; он имел вид человека, не имеющего времени думать о впечатлении, какое он производит на других, и занятого делом приятным и интересным. Лицо его выражало больше довольства собой и окружающими; улыбка и взгляд его были веселее и привлекательнее.
