Сражение при Лясе Стоцком

Сражение при Лясе Стоцком польск. Bitwa w Lesie Stockim
Дата	24 мая 1945 года
Место	деревня Ляс Стоцкий, гмина Коньсковоля, Пулавский повят, Люблинское воеводство, Польша Польша
Итог	Победа антикоммунистических партизан
Противники
партизанский отряд Армии Крайовой сводная оперативная группа Министерства общественной безопасности (по другим данным — советский 198 ОМСБ)
Командующие
Мариан Бернацяк Генрик Дерешевич †
Силы сторон
около 200 (по другим данным — до 600) около 680, три бронемашины (по другим данным — несколько десятков человек)
Потери
11 (по другим данным — без потерь) около 70 (по другим данным 17)

Сражение при Лясе Стоцком, или Битва в Лясе Стоцком (польск. Bitwa w Lesie Stockim) — одно из крупнейших боестолкновений польских антикоммунистических повстанцев с правительственными силами. Произошло 24 мая 1945 года близ деревни Ляс Стоцкий (гмина Коньсковоля, Люблинское воеводство). Окончилось победой партизанского отряда Армии Крайовой под командованием Мариана Бернацяка. Существуют различные версии события, в том числе расходящиеся с официально принятой в современной Польше, однако исход боя под сомнение не ставится.

Военно-политический контекст

Ещё до освобождения Польши от немецкой оккупации в стране шло ожесточённое военно-политическое противоборство между коммунистической ППР, просоветскими вооружёнными формированиями с одной стороны и антикоммунистическими национальными силами, ориентированными на польское правительство в изгнании, с другой. С середины 1944, опираясь на поддержку СССР, польские коммунисты установили свою власть. На основе актива ППР и Армии Людовой были созданы силовые структуры — в частности, МОБ, милиция, затем Корпус внутренней безопасности. Это формирования использовались для подавления антикоммунистического повстанчества, прежде всего Армии Крайовой (AK). Коммунистическое правительство пользовалось прямой военной поддержкой СССР.

АК, WiN, другие антикоммунистические организации вели партизанскую и подпольную борьбу против новых властей. Одним из очагов сопротивления и районом ожесточённых столкновений стало Люблинское воеводство. Крупным отрядом АК командовал лейтенант Войска Польского, активный участник антинацистской борьбы, убеждённый антикоммунист Мариан Бернацяк.

24 апреля 1945 года отряд Бернацяка атаковал штаб-квартиру МОБ в городе Пулавы. Из местной тюрьмы были освобождены 107 заключённых. В ответ госбезопасность подготовила план ликвидации отряда. Была организована сеть информаторов для отслеживания передвижений, стянуты крупные силы, оснащённые бронетехникой, сформирована сводная оперативная группа МОБ и милиции с участием советских инструкторов. Командование было поручено капитану МОБ Генрику Дерешевичу.

Боестолкновение (в различных интерпретациях)

Современные польские источники описывают бой следующим образом. 24 мая 1945 года отряд Бернацяка численностью от 180 до 220 человек находился в лесу близ деревни Ляс Стоцкий. Бойцы расположились на отдых, занимались стиркой и сушкой обмундирования. Начатая в полдень атака правительственных сил, насчитывавших примерно 680 человек, не ожидалась. На факторе внезапности во многом и строился расчёт.

Первый удар пришёлся по подразделению Чеслава Шлендака. Бой начался обстрелом с крупнокалиберных пулемётов, установленных на бронетранспортёрах. Шлендак был ранен, несколько бойцов убиты. Затем началось наступление двумя группами в охват партизанского лагеря. Однако после короткого замешательства партизаны открыли ответный огонь. Бойцы Рышард Павелец, Ежи Сколимовский и Мечислав Полак подорвали и подожгли бронемашины. Быстрая организация сопротивления оказалась неожиданна для нападавших. Окружение оказалось прорвано контратакой партизан. Группа Шлендака объединилась с основными силами Бернацяка.

Поворотным моментом боя стало обнаружение партизанами на лесистом холме восьмерых польских и советских офицеров, командовавших операцией. Все они, в том числе капитан Дерешевич и лейтенант Лигенз, были убиты в скоротечной перестрелке. Потеря руководства деморализовала рядовых. Под огневым давлением партизан многие из них были загнаны в близлежащий овраг и расстреляны, остальные рассеялись. После этого отряд Бернацяка ушёл с места боя.

Документы Российского государственного военного архива, основанные на источниках, восходящих к польскому и советскому командованию, дают иную картину событий 24 мая 1945. По этим данным, истребительный отряд 198-го отдельного мотострелкового батальона советской армии был атакован и блокирован крупным партизанским формированием численностью 200—600 человек. В боестолкновении погибли 17 советских военнослужащих. Вызванное по радио из Пулав подкрепление прибыло уже после отхода партизан.

Противоречия в описаниях объяснимы различиями в установках коммунистической и антикоммунистической пропаганды.

Последствия

Исход сражения при Лясе Стоцком создал серьёзную проблему для польских коммунистических властей и силовых структур. Отряд Бернацяка превратился в опасный фактор не только военного, но и политического значения. Его скорейшая ликвидация сделалась первоочередной задачей. Тем более, что 26 июля 1945 бойцы Бернацяка провели очередную крупную акцию — напали на тюремный транспорт близ Демблина и освободили 136 заключённых, в том числе 15 «особо опасных».

Территория, на которой действовал отряд Бернацяка, была наводнена частями Корпуса внутренней безопасности и армейскими подразделениями. Органы МОБ арестовали родителей Мариана Бернацяка и его брата Люциана.

24 июня 1946 года Бернацяк с группой ближайших сподвижников был атакован правительственными силами, принял бой и застрелился в окружении. По этой ситуации также существуют противоречия в описаниях: польские источники утверждают, что Бернацяка блокировали формирования внутренней безопасности и регулярной армии; советские — что сапёрная часть.

Память

В Лясе Стоцком установлен мемориальный знак, на котором высечены имена Мариана Бернацяка, семерых погибших партизан и упомянуты четверо погибших, имена которых остались неустановлены.

Годовщины Битвы при Лясе Стоцком регулярно отмечаются в современной Польше. Торжества 70-летнего юбилея проводились 24 мая 2015 года под патронажем президента Бронислава Коморовского (юбилей совпал с президентскими выборами, на которых победу одержал Анджей Дуда).

Отрывок, характеризующий Сражение при Лясе Стоцком

– Oh, ce serait une perte terrible. C'est une femme ravissante. [О, это была бы большая потеря. Такая прелестная женщина.]
– Vous parlez de la pauvre comtesse, – сказала, подходя, Анна Павловна. – J'ai envoye savoir de ses nouvelles. On m'a dit qu'elle allait un peu mieux. Oh, sans doute, c'est la plus charmante femme du monde, – сказала Анна Павловна с улыбкой над своей восторженностью. – Nous appartenons a des camps differents, mais cela ne m'empeche pas de l'estimer, comme elle le merite. Elle est bien malheureuse, [Вы говорите про бедную графиню… Я посылала узнавать о ее здоровье. Мне сказали, что ей немного лучше. О, без сомнения, это прелестнейшая женщина в мире. Мы принадлежим к различным лагерям, но это не мешает мне уважать ее по ее заслугам. Она так несчастна.] – прибавила Анна Павловна.
Полагая, что этими словами Анна Павловна слегка приподнимала завесу тайны над болезнью графини, один неосторожный молодой человек позволил себе выразить удивление в том, что не призваны известные врачи, а лечит графиню шарлатан, который может дать опасные средства.
– Vos informations peuvent etre meilleures que les miennes, – вдруг ядовито напустилась Анна Павловна на неопытного молодого человека. – Mais je sais de bonne source que ce medecin est un homme tres savant et tres habile. C'est le medecin intime de la Reine d'Espagne. [Ваши известия могут быть вернее моих… но я из хороших источников знаю, что этот доктор очень ученый и искусный человек. Это лейб медик королевы испанской.] – И таким образом уничтожив молодого человека, Анна Павловна обратилась к Билибину, который в другом кружке, подобрав кожу и, видимо, сбираясь распустить ее, чтобы сказать un mot, говорил об австрийцах.
– Je trouve que c'est charmant! [Я нахожу, что это прелестно!] – говорил он про дипломатическую бумагу, при которой отосланы были в Вену австрийские знамена, взятые Витгенштейном, le heros de Petropol [героем Петрополя] (как его называли в Петербурге).
– Как, как это? – обратилась к нему Анна Павловна, возбуждая молчание для услышания mot, которое она уже знала.
И Билибин повторил следующие подлинные слова дипломатической депеши, им составленной:
– L'Empereur renvoie les drapeaux Autrichiens, – сказал Билибин, – drapeaux amis et egares qu'il a trouve hors de la route, [Император отсылает австрийские знамена, дружеские и заблудшиеся знамена, которые он нашел вне настоящей дороги.] – докончил Билибин, распуская кожу.
– Charmant, charmant, [Прелестно, прелестно,] – сказал князь Василий.
– C'est la route de Varsovie peut etre, [Это варшавская дорога, может быть.] – громко и неожиданно сказал князь Ипполит. Все оглянулись на него, не понимая того, что он хотел сказать этим. Князь Ипполит тоже с веселым удивлением оглядывался вокруг себя. Он так же, как и другие, не понимал того, что значили сказанные им слова. Он во время своей дипломатической карьеры не раз замечал, что таким образом сказанные вдруг слова оказывались очень остроумны, и он на всякий случай сказал эти слова, первые пришедшие ему на язык. «Может, выйдет очень хорошо, – думал он, – а ежели не выйдет, они там сумеют это устроить». Действительно, в то время как воцарилось неловкое молчание, вошло то недостаточно патриотическое лицо, которого ждала для обращения Анна Павловна, и она, улыбаясь и погрозив пальцем Ипполиту, пригласила князя Василия к столу, и, поднося ему две свечи и рукопись, попросила его начать. Все замолкло.
– Всемилостивейший государь император! – строго провозгласил князь Василий и оглянул публику, как будто спрашивая, не имеет ли кто сказать что нибудь против этого. Но никто ничего не сказал. – «Первопрестольный град Москва, Новый Иерусалим, приемлет Христа своего, – вдруг ударил он на слове своего, – яко мать во объятия усердных сынов своих, и сквозь возникающую мглу, провидя блистательную славу твоея державы, поет в восторге: «Осанна, благословен грядый!» – Князь Василий плачущим голосом произнес эти последние слова.
Билибин рассматривал внимательно свои ногти, и многие, видимо, робели, как бы спрашивая, в чем же они виноваты? Анна Павловна шепотом повторяла уже вперед, как старушка молитву причастия: «Пусть дерзкий и наглый Голиаф…» – прошептала она.
Князь Василий продолжал:
– «Пусть дерзкий и наглый Голиаф от пределов Франции обносит на краях России смертоносные ужасы; кроткая вера, сия праща российского Давида, сразит внезапно главу кровожаждущей его гордыни. Се образ преподобного Сергия, древнего ревнителя о благе нашего отечества, приносится вашему императорскому величеству. Болезную, что слабеющие мои силы препятствуют мне насладиться любезнейшим вашим лицезрением. Теплые воссылаю к небесам молитвы, да всесильный возвеличит род правых и исполнит во благих желания вашего величества».
– Quelle force! Quel style! [Какая сила! Какой слог!] – послышались похвалы чтецу и сочинителю. Воодушевленные этой речью, гости Анны Павловны долго еще говорили о положении отечества и делали различные предположения об исходе сражения, которое на днях должно было быть дано.
– Vous verrez, [Вы увидите.] – сказала Анна Павловна, – что завтра, в день рождения государя, мы получим известие. У меня есть хорошее предчувствие.


Предчувствие Анны Павловны действительно оправдалось. На другой день, во время молебствия во дворце по случаю дня рождения государя, князь Волконский был вызван из церкви и получил конверт от князя Кутузова. Это было донесение Кутузова, писанное в день сражения из Татариновой. Кутузов писал, что русские не отступили ни на шаг, что французы потеряли гораздо более нашего, что он доносит второпях с поля сражения, не успев еще собрать последних сведений. Стало быть, это была победа. И тотчас же, не выходя из храма, была воздана творцу благодарность за его помощь и за победу.
Предчувствие Анны Павловны оправдалось, и в городе все утро царствовало радостно праздничное настроение духа. Все признавали победу совершенною, и некоторые уже говорили о пленении самого Наполеона, о низложении его и избрании новой главы для Франции.
Вдали от дела и среди условий придворной жизни весьма трудно, чтобы события отражались во всей их полноте и силе. Невольно события общие группируются около одного какого нибудь частного случая. Так теперь главная радость придворных заключалась столько же в том, что мы победили, сколько и в том, что известие об этой победе пришлось именно в день рождения государя. Это было как удавшийся сюрприз. В известии Кутузова сказано было тоже о потерях русских, и в числе их названы Тучков, Багратион, Кутайсов. Тоже и печальная сторона события невольно в здешнем, петербургском мире сгруппировалась около одного события – смерти Кутайсова. Его все знали, государь любил его, он был молод и интересен. В этот день все встречались с словами:
– Как удивительно случилось. В самый молебен. А какая потеря Кутайсов! Ах, как жаль!
– Что я вам говорил про Кутузова? – говорил теперь князь Василий с гордостью пророка. – Я говорил всегда, что он один способен победить Наполеона.
Но на другой день не получалось известия из армии, и общий голос стал тревожен. Придворные страдали за страдания неизвестности, в которой находился государь.
– Каково положение государя! – говорили придворные и уже не превозносили, как третьего дня, а теперь осуждали Кутузова, бывшего причиной беспокойства государя. Князь Василий в этот день уже не хвастался более своим protege Кутузовым, а хранил молчание, когда речь заходила о главнокомандующем. Кроме того, к вечеру этого дня как будто все соединилось для того, чтобы повергнуть в тревогу и беспокойство петербургских жителей: присоединилась еще одна страшная новость. Графиня Елена Безухова скоропостижно умерла от этой страшной болезни, которую так приятно было выговаривать. Официально в больших обществах все говорили, что графиня Безухова умерла от страшного припадка angine pectorale [грудной ангины], но в интимных кружках рассказывали подробности о том, как le medecin intime de la Reine d'Espagne [лейб медик королевы испанской] предписал Элен небольшие дозы какого то лекарства для произведения известного действия; но как Элен, мучимая тем, что старый граф подозревал ее, и тем, что муж, которому она писала (этот несчастный развратный Пьер), не отвечал ей, вдруг приняла огромную дозу выписанного ей лекарства и умерла в мучениях, прежде чем могли подать помощь. Рассказывали, что князь Василий и старый граф взялись было за итальянца; но итальянец показал такие записки от несчастной покойницы, что его тотчас же отпустили.