Степан (бан)
| Степан | ||
| ||
|---|---|---|
| 1204 — 1221 | ||
| Предшественник: | Кулин | |
| Преемник: | Матей Нинослав | |
| Вероисповедание: | католик | |
| Род: | Кулиничи[en] | |
| Отец: | Кулин | |
| Мать: | Воислава | |
| Супруга: | Анцила | |
| Дети: | Себислав | |
Степан (босн. Stjepan) — бан средневековой Боснии с 1204 по 1221 год[1].
Сын бана Кулина, которому наследовал власть. Вместе с боснийским духовенством проживал при дворе венгерского короля Имре, был его вассалом. Исповедовал католицизм[2].
Биография
В молодости содержался в качестве заложника при венгерском дворе, где был воспитан правоверным католиком. После смерти отца стал в 1204 году баном Боснии. Во время правления Стефана по южной Европе (в том числе по Боснии) широко распространилось учение богомилов. В 1221 году папа Гонорий III отправил в Боснию своего легата Анкониуса, и после того, как тот доложил о том, что в Боснии эта ересь имеется повсюду, папа призвал венгерского короля Андраша II к крестовому походу против Боснии, однако тот не смог откликнуться на папский призыв, будучи занят внутренними конфликтами. Возглавить поход согласился архиепископ Калочский при условии, что папа передаст ему духовную власть над Боснией. Папа согласился, и в 1225 году Босния, Соли и Усора были переведены из Далматинского диоцеза под юрисдикцию Угрина Калочского. Архиепископ калочский договорился с правителем Срема об организации совместного похода против Боснии. Все эти события привели к тому, что в 1232 году богомилы свергли Стефана и усадили на трон Боснии своего ставленника. Стефан бежал ко двору своего сына Себислава, который княжил в Усоре, где и умер в 1236 году.
Напишите отзыв о статье "Степан (бан)"
Примечания
| ||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Степан (бан)
– Туда и иду. Что же, свалить стаи? – спросил Николай, – свалить…Гончих соединили в одну стаю, и дядюшка с Николаем поехали рядом. Наташа, закутанная платками, из под которых виднелось оживленное с блестящими глазами лицо, подскакала к ним, сопутствуемая не отстававшими от нее Петей и Михайлой охотником и берейтором, который был приставлен нянькой при ней. Петя чему то смеялся и бил, и дергал свою лошадь. Наташа ловко и уверенно сидела на своем вороном Арабчике и верной рукой, без усилия, осадила его.
Дядюшка неодобрительно оглянулся на Петю и Наташу. Он не любил соединять баловство с серьезным делом охоты.
– Здравствуйте, дядюшка, и мы едем! – прокричал Петя.
– Здравствуйте то здравствуйте, да собак не передавите, – строго сказал дядюшка.
– Николенька, какая прелестная собака, Трунила! он узнал меня, – сказала Наташа про свою любимую гончую собаку.
«Трунила, во первых, не собака, а выжлец», подумал Николай и строго взглянул на сестру, стараясь ей дать почувствовать то расстояние, которое должно было их разделять в эту минуту. Наташа поняла это.
– Вы, дядюшка, не думайте, чтобы мы помешали кому нибудь, – сказала Наташа. Мы станем на своем месте и не пошевелимся.
– И хорошее дело, графинечка, – сказал дядюшка. – Только с лошади то не упадите, – прибавил он: – а то – чистое дело марш! – не на чем держаться то.
Остров отрадненского заказа виднелся саженях во ста, и доезжачие подходили к нему. Ростов, решив окончательно с дядюшкой, откуда бросать гончих и указав Наташе место, где ей стоять и где никак ничего не могло побежать, направился в заезд над оврагом.
– Ну, племянничек, на матерого становишься, – сказал дядюшка: чур не гладить (протравить).
– Как придется, отвечал Ростов. – Карай, фюит! – крикнул он, отвечая этим призывом на слова дядюшки. Карай был старый и уродливый, бурдастый кобель, известный тем, что он в одиночку бирал матерого волка. Все стали по местам.
Старый граф, зная охотничью горячность сына, поторопился не опоздать, и еще не успели доезжачие подъехать к месту, как Илья Андреич, веселый, румяный, с трясущимися щеками, на своих вороненьких подкатил по зеленям к оставленному ему лазу и, расправив шубку и надев охотничьи снаряды, влез на свою гладкую, сытую, смирную и добрую, поседевшую как и он, Вифлянку. Лошадей с дрожками отослали. Граф Илья Андреич, хотя и не охотник по душе, но знавший твердо охотничьи законы, въехал в опушку кустов, от которых он стоял, разобрал поводья, оправился на седле и, чувствуя себя готовым, оглянулся улыбаясь.
