Табуларий

Табуларий (лат. tabularium) — государственный архив в Древнем Риме, в котором хранились народные постановления и другие государственные акты (лат. tabulae publicae).

Первоначально в Риме не существовало государственного архива, tabulae выставлялись на форуме или на Капитолии. По мере увеличения количества tabulae, были организованы разные табуларии: senatusconsulta и plebiscita хранились в храме Цереры в долине между Палатином и Авентином вблизи Circus Maximus, финансовые акты — на Капитолийском холме в храме Сатурна, foedera — на Капитолии — в особом табуларии. В 83 г до н. э., во время междоусобных войн Суллы, Капитолий был повреждён пожаром, уничтожившим ту часть храма Сатурна, в котором находился табуларий. В 78 до н. э. рядом с храмом Сатурна Квинт Лутаций Катул Капитолин построил общий государственный архив (лат. tabularium или aerarium Saturni), остатки которого сохранились до наших дней. Фасад здания представлял ордерную аркаду, состоявшую из двух ярусов. Здание табулария — самое ранее из дошедших дней сооружений, в котором была применена система римской архитектурой ячейки, сочетавшей в себе два противоположных конструктивных принципа — балочной и сводчатой конструкций.

Кроме этого архива, в Риме существовали особые архивы как в отдельных городах Италии (муниципальные архивы), так и в главных городах каждой провинции (провинциальные архивы), а также особые архивы для различных светских и духовных корпораций, например для авгуров, жрецов и т. д. Императоры имели особый tabularium Caesaris.

Ссылки

• На Викискладе есть медиафайлы по теме Табуларий

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий Табуларий

Ночной туман к утру оставил на высотах только иней, переходивший в росу, в лощинах же туман расстилался еще молочно белым морем. Ничего не было видно в той лощине налево, куда спустились наши войска и откуда долетали звуки стрельбы. Над высотами было темное, ясное небо, и направо огромный шар солнца. Впереди, далеко, на том берегу туманного моря, виднелись выступающие лесистые холмы, на которых должна была быть неприятельская армия, и виднелось что то. Вправо вступала в область тумана гвардия, звучавшая топотом и колесами и изредка блестевшая штыками; налево, за деревней, такие же массы кавалерии подходили и скрывались в море тумана. Спереди и сзади двигалась пехота. Главнокомандующий стоял на выезде деревни, пропуская мимо себя войска. Кутузов в это утро казался изнуренным и раздражительным. Шедшая мимо его пехота остановилась без приказания, очевидно, потому, что впереди что нибудь задержало ее.
– Да скажите же, наконец, чтобы строились в батальонные колонны и шли в обход деревни, – сердито сказал Кутузов подъехавшему генералу. – Как же вы не поймете, ваше превосходительство, милостивый государь, что растянуться по этому дефилею улицы деревни нельзя, когда мы идем против неприятеля.
– Я предполагал построиться за деревней, ваше высокопревосходительство, – отвечал генерал.
Кутузов желчно засмеялся.
– Хороши вы будете, развертывая фронт в виду неприятеля, очень хороши.
– Неприятель еще далеко, ваше высокопревосходительство. По диспозиции…
– Диспозиция! – желчно вскрикнул Кутузов, – а это вам кто сказал?… Извольте делать, что вам приказывают.
– Слушаю с.
– Mon cher, – сказал шопотом князю Андрею Несвицкий, – le vieux est d'une humeur de chien. [Мой милый, наш старик сильно не в духе.]
К Кутузову подскакал австрийский офицер с зеленым плюмажем на шляпе, в белом мундире, и спросил от имени императора: выступила ли в дело четвертая колонна?
Кутузов, не отвечая ему, отвернулся, и взгляд его нечаянно попал на князя Андрея, стоявшего подле него. Увидав Болконского, Кутузов смягчил злое и едкое выражение взгляда, как бы сознавая, что его адъютант не был виноват в том, что делалось. И, не отвечая австрийскому адъютанту, он обратился к Болконскому: