Трубецкой, Никита Романович

Никита Романович Косой Трубецкой (ум. 1608) — русский военный и государственный деятель, князь из рода Гедиминовичей, воевода и боярин в царствование Ивана Грозного, Фёдора Иоанновича, Бориса Годунова, Лжедмитрия I и Василия Шуйского. Старший сын князя Романа Семёновича Трубецкого, воеводы Трубчевского. У него был младший брат Тимофей.

Происхождение

Князья Трубецкие вели своё происхождение от князя брянского, стародубского и трубчевского Дмитрия Ольгердовича (ум. 1399), второго сына великого князя литовского Ольгерда Гедиминовича (1345—1377). Вначале князья Трубецкие были вассалами и подручниками великих князей литовских из династии Ягеллонов. В 1500 году литовские князья Трубецкие (Трубчевские) перешли со своим удельным княжеством на службу к великому князю московскому Ивану III Васильевичу.

Служба

Начал службу в 1571 году рындой (телохранителем) царевича Ивана Ивановича (1554—1582), старшего сына и наследника царя Ивана Васильевича Грозного.

В 1584 году после смерти Ивана Грозного и воцарения его сына Фёдора князья Никита и Тимофей Романовичи Трубецкие получили боярство. В 1590 году сопровождал царя Фёдора Иоанновича во время шведского похода. В 1591 году Никита Романович Трубецкой был первым воеводой полка правой руки в Алексине. В зимнем походе 1592-1593 годов на шведскую Финляндию Никита Трубецкой был первым воеводой передового полка в русской рати под командованием боярина князя Фёдора Ивановича Мстиславского. В 1593 году Никита Романович Трубецкой — первый воевода передового полка в Калуге на южной границе.

В 1602 году князь Никита Трубецкой назначается воеводой в Смоленск. В октябре 1604 года боярин Никита Романович Трубецкой возглавлял царские войска, направленные на борьбу с польско-литовскими отрядами Лжедмитрия I, участвовал в обороне Новгорода-Северского.

В 1605 году изменяет присяге и переходит на сторону самозванца, становится одним из его приближенных. После низложения и убийства Лжедмитрия I выступает за избрание на царство боярина князя Василия Ивановича Шуйского. Вскоре сошёл с политической сцены.

В 1608 году князь Никита Романович Трубецкой скончался, перед смертью постригся в монахи с именем Иоанн. Дети: Юрий, Фёдор и Алексей.

Литература

• Морозова Л. Е. «История России. Смутное время», Москва, «Астрель», 2011 г. ISBN 978-5-271-37315-2, ст. 134—135
• Русский биографический словарь: В 25 т. / под наблюдением А. А. Половцова. 1896—1918.

Отрывок, характеризующий Трубецкой, Никита Романович

Пьер не понимал, в чем дело, и еще меньше, что значило veiller a vos interets, [блюсти ваши интересы,] но он понимал, что всё это так должно быть. Коридором они вышли в полуосвещенную залу, примыкавшую к приемной графа. Это была одна из тех холодных и роскошных комнат, которые знал Пьер с парадного крыльца. Но и в этой комнате, посередине, стояла пустая ванна и была пролита вода по ковру. Навстречу им вышли на цыпочках, не обращая на них внимания, слуга и причетник с кадилом. Они вошли в знакомую Пьеру приемную с двумя итальянскими окнами, выходом в зимний сад, с большим бюстом и во весь рост портретом Екатерины. Все те же люди, почти в тех же положениях, сидели, перешептываясь, в приемной. Все, смолкнув, оглянулись на вошедшую Анну Михайловну, с ее исплаканным, бледным лицом, и на толстого, большого Пьера, который, опустив голову, покорно следовал за нею.
На лице Анны Михайловны выразилось сознание того, что решительная минута наступила; она, с приемами деловой петербургской дамы, вошла в комнату, не отпуская от себя Пьера, еще смелее, чем утром. Она чувствовала, что так как она ведет за собою того, кого желал видеть умирающий, то прием ее был обеспечен. Быстрым взглядом оглядев всех, бывших в комнате, и заметив графова духовника, она, не то что согнувшись, но сделавшись вдруг меньше ростом, мелкою иноходью подплыла к духовнику и почтительно приняла благословение одного, потом другого духовного лица.
– Слава Богу, что успели, – сказала она духовному лицу, – мы все, родные, так боялись. Вот этот молодой человек – сын графа, – прибавила она тише. – Ужасная минута!
Проговорив эти слова, она подошла к доктору.
– Cher docteur, – сказала она ему, – ce jeune homme est le fils du comte… y a t il de l'espoir? [этот молодой человек – сын графа… Есть ли надежда?]
Доктор молча, быстрым движением возвел кверху глаза и плечи. Анна Михайловна точно таким же движением возвела плечи и глаза, почти закрыв их, вздохнула и отошла от доктора к Пьеру. Она особенно почтительно и нежно грустно обратилась к Пьеру.
– Ayez confiance en Sa misericorde, [Доверьтесь Его милосердию,] – сказала она ему, указав ему диванчик, чтобы сесть подождать ее, сама неслышно направилась к двери, на которую все смотрели, и вслед за чуть слышным звуком этой двери скрылась за нею.
Пьер, решившись во всем повиноваться своей руководительнице, направился к диванчику, который она ему указала. Как только Анна Михайловна скрылась, он заметил, что взгляды всех, бывших в комнате, больше чем с любопытством и с участием устремились на него. Он заметил, что все перешептывались, указывая на него глазами, как будто со страхом и даже с подобострастием. Ему оказывали уважение, какого прежде никогда не оказывали: неизвестная ему дама, которая говорила с духовными лицами, встала с своего места и предложила ему сесть, адъютант поднял уроненную Пьером перчатку и подал ему; доктора почтительно замолкли, когда он проходил мимо их, и посторонились, чтобы дать ему место. Пьер хотел сначала сесть на другое место, чтобы не стеснять даму, хотел сам поднять перчатку и обойти докторов, которые вовсе и не стояли на дороге; но он вдруг почувствовал, что это было бы неприлично, он почувствовал, что он в нынешнюю ночь есть лицо, которое обязано совершить какой то страшный и ожидаемый всеми обряд, и что поэтому он должен был принимать от всех услуги. Он принял молча перчатку от адъютанта, сел на место дамы, положив свои большие руки на симметрично выставленные колени, в наивной позе египетской статуи, и решил про себя, что всё это так именно должно быть и что ему в нынешний вечер, для того чтобы не потеряться и не наделать глупостей, не следует действовать по своим соображениям, а надобно предоставить себя вполне на волю тех, которые руководили им.