Уайлд, Генри

Генри Тингл Уайлд младший
Henry Tingle Wilde Jr.
Род деятельности:	Старший корабельный офицер
Дата рождения:	21 сентября 1872(1872-09-21)
Место рождения:	Уолтон, Ливерпуль, Великобритания
Дата смерти:	15 апреля 1912(1912-04-15) (39 лет)
Место смерти:	Атлантический океан, на борту Титаника
Отец:	Генри Тингл Уайлд старший
Мать:	Элизабет Тингл из Локсли, Брэдфилд

Лейтенант Генри Тингл Уайлд (англ. Henry Tingle Wilde; 21 сентября 1872 — 15 апреля 1912) — старший офицер лайнера «Титаник».

Биография

Родился в Локсли, 24 октября 1872 года был крещён в Конгрегационалистской церкви Локсли, Брэдфилд. Он был сыном Генри Уайлда, страхового агента из Эклсфилда, Южный Йоркшир. Его матерью была Элизабет Тингл из Локсли, Брэдфилд. Генри вышел в море в подростковом возрасте. Он также учился при товариществе Messrs. James Chambers & Co., Ливерпуль. Его обучение началось 23 октября 1889 года на борту 1835-тонного корабля «Замок Грейсток», и закончилось четыре года спустя, 22 октября 1893 года. От туда он стал третьим помощником на борту «Замок Грейсток», а затем перешёл на борт 1374-тонного корабля «Замок Хорнсби». Его первым пароходом стал в 1895 году «S.S. Brunswick», где он сначала служил в качестве третьего помощника, потом второго. В 1896 году он перешёл на борт «Европы», где находился в качестве второго помощника. В июле 1897 года он присоединился к компании «Уайт Стар Лайн».

Начиная службу с младшего офицера, Уайлд стабильно рос по служебной лестнице, работая на нескольких судах Уайт Стар. К ним относятся «Covic», «Cufic», «Tauric», и «Delphic». В декабре 1910 года у Уайлда случилась трагедия — умерли его жена и два брата-близнеца Арчи и Ричард. В августе 1911 года Уайлд стал старшим офицером брата «Титаника», лайнера «Олимпик», где он служил с будущим капитаном Титаника Эдвардом Джоном Смитом.

«Титаник»

Уайлд 3 апреля 1912 года должен был в Саутгемптоне подняться на борт «Олимпика», но руководство Уайт Стар направило его на «Титаник». Назначен он был старшим офицером буквально в последний момент, вероятно, по просьбе капитана Смита. В итоге произошла «офицерская перестановка», в результате которой Уайлд вступил на место Уильяма Мэрдока. Мэрдок же вступил на место Чарльза Лайтоллера, а тот в свою очередь заменил Девида Блейра, которого с рейса сняли. На Титанике, в день отплытия 10 апреля, Уайлд приступил к выполнению своих обязанностей в 6 часов утра. Во время отплытия он помогал Лайтоллеру отбрасывать швартовы и обеспечивал их буксировку. После выхода в море он работал по 2-6 часов в день. Возможно, на «Титанике» Уайлд написал письмо сестре, где отметил, что «испытывал странное чувство насчёт корабля».

В 23.40 «Титаник» столкнулся с айсбергом. Из-за того, что Уайлд погиб на судне, его действия на момент столкновения неизвестны. Он взялся заполнять чётные спасательные шлюпки. В 01.40 большинство спасательных шлюпок было спущено и Уайлд перешёл на правый борт. Относительно его последних минут жизни имеются множество противоречащих друг другу свидетельств. По одной версии, последний раз его видели на крыше офицерских кают, когда он пытался спустить складные шлюпки A и B. По другой версии Уайлд застрелился. Эта версия образовалась на основе ходивших среди выживших членов экипажа и пассажиров в первые дни после катастрофы слухов о неком офицере, который покончил с собой (утверждалось, что это были либо Уайлд, либо Уильям Мёрдок, либо Джеймс Муди). В частности, пассажир 3-го класса Юджин Дэйли утверждал, что видел какого-то офицера, который застрелил двух мужчин, когда они пытались сесть в шлюпку, а затем Дэйли услышал ещё один выстрел и увидел, что тот офицер лежит мёртвым на палубе. Уолтер Лорд в своей книге «The Night Lives On» указывает, что по сравнению с капитаном Эдвардом Джоном Смитом и Уильямом Мёрдоком в случае с Уайлдом было крайне мало свидетелей, которые с уверенностью могли сказать, что человек, которого они видели, был именно Генри Уайлдом, поэтому возможно, хотя и не бесспорно, что Уайлд всё-таки застрелился. Его тело если и было найдено, то не было опознано.

В массовой культуре

В 1997 году в фильме «Титаник» Генри Уайлда сыграл актёр Марк Линдсей Чапман. В фильме он до конца пытается спустить складную шлюпку. После гибели судна Уайлд, взявшись за стул, свистит в свисток, чтобы привлечь внимание шлюпок. Затем он умирает от гипотермии. После его смерти Роуз Дьюитт Бьюкейтер использует свисток для призыва о помощи расположенной неподалёку шлюпки.

В 1979 году в фильме «Спасите «Титаник»» его сыграл актёр Тони Каунтер.

Ссылки

• [www.titanic-titanic.com/henry_wilde.shtml Генри Уайлд на Titanic-Titanic.com]
• [www.encyclopedia-titanica.org/titanic-biography/henry-tingle-wilde.html Генри Тингл Уайлд в Энциклопедии Титаника]

Отрывок, характеризующий Уайлд, Генри

Что прикрытия не было, этого не сказал Тушин, хотя это была сущая правда. Он боялся подвести этим другого начальника и молча, остановившимися глазами, смотрел прямо в лицо Багратиону, как смотрит сбившийся ученик в глаза экзаменатору.
Молчание было довольно продолжительно. Князь Багратион, видимо, не желая быть строгим, не находился, что сказать; остальные не смели вмешаться в разговор. Князь Андрей исподлобья смотрел на Тушина, и пальцы его рук нервически двигались.
– Ваше сиятельство, – прервал князь Андрей молчание своим резким голосом, – вы меня изволили послать к батарее капитана Тушина. Я был там и нашел две трети людей и лошадей перебитыми, два орудия исковерканными, и прикрытия никакого.
Князь Багратион и Тушин одинаково упорно смотрели теперь на сдержанно и взволнованно говорившего Болконского.
– И ежели, ваше сиятельство, позволите мне высказать свое мнение, – продолжал он, – то успехом дня мы обязаны более всего действию этой батареи и геройской стойкости капитана Тушина с его ротой, – сказал князь Андрей и, не ожидая ответа, тотчас же встал и отошел от стола.
Князь Багратион посмотрел на Тушина и, видимо не желая выказать недоверия к резкому суждению Болконского и, вместе с тем, чувствуя себя не в состоянии вполне верить ему, наклонил голову и сказал Тушину, что он может итти. Князь Андрей вышел за ним.
– Вот спасибо: выручил, голубчик, – сказал ему Тушин.
Князь Андрей оглянул Тушина и, ничего не сказав, отошел от него. Князю Андрею было грустно и тяжело. Всё это было так странно, так непохоже на то, чего он надеялся.

«Кто они? Зачем они? Что им нужно? И когда всё это кончится?» думал Ростов, глядя на переменявшиеся перед ним тени. Боль в руке становилась всё мучительнее. Сон клонил непреодолимо, в глазах прыгали красные круги, и впечатление этих голосов и этих лиц и чувство одиночества сливались с чувством боли. Это они, эти солдаты, раненые и нераненые, – это они то и давили, и тяготили, и выворачивали жилы, и жгли мясо в его разломанной руке и плече. Чтобы избавиться от них, он закрыл глаза.
Он забылся на одну минуту, но в этот короткий промежуток забвения он видел во сне бесчисленное количество предметов: он видел свою мать и ее большую белую руку, видел худенькие плечи Сони, глаза и смех Наташи, и Денисова с его голосом и усами, и Телянина, и всю свою историю с Теляниным и Богданычем. Вся эта история была одно и то же, что этот солдат с резким голосом, и эта то вся история и этот то солдат так мучительно, неотступно держали, давили и все в одну сторону тянули его руку. Он пытался устраняться от них, но они не отпускали ни на волос, ни на секунду его плечо. Оно бы не болело, оно было бы здорово, ежели б они не тянули его; но нельзя было избавиться от них.
Он открыл глаза и поглядел вверх. Черный полог ночи на аршин висел над светом углей. В этом свете летали порошинки падавшего снега. Тушин не возвращался, лекарь не приходил. Он был один, только какой то солдатик сидел теперь голый по другую сторону огня и грел свое худое желтое тело.
«Никому не нужен я! – думал Ростов. – Некому ни помочь, ни пожалеть. А был же и я когда то дома, сильный, веселый, любимый». – Он вздохнул и со вздохом невольно застонал.
– Ай болит что? – спросил солдатик, встряхивая свою рубаху над огнем, и, не дожидаясь ответа, крякнув, прибавил: – Мало ли за день народу попортили – страсть!
Ростов не слушал солдата. Он смотрел на порхавшие над огнем снежинки и вспоминал русскую зиму с теплым, светлым домом, пушистою шубой, быстрыми санями, здоровым телом и со всею любовью и заботою семьи. «И зачем я пошел сюда!» думал он.
На другой день французы не возобновляли нападения, и остаток Багратионова отряда присоединился к армии Кутузова.



Князь Василий не обдумывал своих планов. Он еще менее думал сделать людям зло для того, чтобы приобрести выгоду. Он был только светский человек, успевший в свете и сделавший привычку из этого успеха. У него постоянно, смотря по обстоятельствам, по сближениям с людьми, составлялись различные планы и соображения, в которых он сам не отдавал себе хорошенько отчета, но которые составляли весь интерес его жизни. Не один и не два таких плана и соображения бывало у него в ходу, а десятки, из которых одни только начинали представляться ему, другие достигались, третьи уничтожались. Он не говорил себе, например: «Этот человек теперь в силе, я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить себе выдачу единовременного пособия», или он не говорил себе: «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне 40 тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления, по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было.
Пьер был у него под рукою в Москве, и князь Василий устроил для него назначение в камер юнкеры, что тогда равнялось чину статского советника, и настоял на том, чтобы молодой человек с ним вместе ехал в Петербург и остановился в его доме. Как будто рассеянно и вместе с тем с несомненной уверенностью, что так должно быть, князь Василий делал всё, что было нужно для того, чтобы женить Пьера на своей дочери. Ежели бы князь Василий обдумывал вперед свои планы, он не мог бы иметь такой естественности в обращении и такой простоты и фамильярности в сношении со всеми людьми, выше и ниже себя поставленными. Что то влекло его постоянно к людям сильнее или богаче его, и он одарен был редким искусством ловить именно ту минуту, когда надо и можно было пользоваться людьми.