Красногрудый дутый усач

Красногрудый дутый усач
Научная классификация
промежуточные ранги Царство:  Животные Подцарство:  Эуметазои Без ранга:  Двусторонне-симметричные Без ранга:  Первичноротые Без ранга:  Линяющие Без ранга:  Panarthropoda Тип:  Членистоногие Подтип:  Трахейнодышащие Надкласс:  Шестиногие Класс:  Насекомые Подкласс:  Крылатые насекомые Инфракласс:  Новокрылые насекомые Надотряд:  Насекомые с полным превращением Отряд:  Жесткокрылые Подотряд:  Разноядные жуки Инфраотряд:  Кукуйиформные Надсемейство:  Хризомелоидные Семейство:  Усачи Подсемейство:  Настоящие усачи Триба:  Callidiini Род:  Phymatodes Подрод:  Phymatodes Вид:  Красногрудый дутый усач
Международное научное название
Phymatodes testaceus (Linnaeus, 1758)
Синонимы
Cerambyx testaceus Linnaeus, 1758 Callidium testaceus (Linnaeus, 1758) Callidium italicus Gmelin, 1790 Callidium ruficollis Fabricius, 1781 Callidium violaceum Rossi, 1790
Систематика на Викивидах Изображения на Викискладе

Уса́ч красногру́дый ду́тый, или уса́ч пло́ский дубо́вый (лат. Phymatodes testaceus) — вид жуков-усачей из подсемейства настоящих усачей (Cerambycinae). Населяют практически всю территорию Европы: от Скандинавии до Южного Урала, Ближнего Востока и Северной Африки. Кроме того, представители этого вида встречаются в Японии и Северной Америке, что трактуют либо как следы исходного распространения по всему Северному полушарию, либо как результат недавней интродукции. Личинки развиваются под корой различных лиственных и хвойных деревьев, в течение двух лет в северных районах, в южных — в течение года. Разнообразно окрашенных взрослых жуков можно встретить с мая по август. Наибольшую активность они проявляют в вечерние часы, в остальное время, как правило, находясь на стволах деревьев, пригодных для обитания личинок, реже на цветках. В гемолимфе содержится токсичный кантаридин, что характерно не для усачей, а для жуков семейства нарывников.

Описание

Взрослый жук от других представителей Phymatodes отличается сильно вздутыми параллельносторонними мелко и негусто пунктированными жёлтыми или металлически-синими надкрыльями, длинным первым члеником задней лапки, который в 1,5 раза длиннее двух последующих члеников вместе взятых, неясными мозолями на неотчётливо и негусто пунктированной переднеспинке. Личинку можно определить по редким толстым щетинковидным волоскам на переднеспинке перед щитком, глянцевитому щиту переднеспинки, который в глубоких продольных штрихах. У куколки 2—4 брюшные тергиты в задней трети по бокам от средней линии несут от 6 до 9 шипиков, которые образуют поперечный, хорошо выраженный или спутанный ряд.

Имаго

Голова между усиками поперечно выпуклая, посередине с продольной бороздкой, между верхними долями глаз поперечно вдавленная. Лоб в неясных точках (пунктировке). Темя в негустой, но достаточно отчётливой пунктировке; временами в передней части темени бывает бороздка. Глаза в резкой фасетке и глубоких выемках. На усиках имеются короткие прилегающие волоски; у самца десятым члеником усики заходят за вершину надкрылий, а у самки усики значительно короче, они не достигают вершины надкрылий.

Переднеспинка на боках закруглённая либо немного угловато оттянутая, к вершине менее суженная, к основанию заметно более суженная. Переднеспинка около заднего края, с поперечной узкой бороздкой, на диске выпуклая, в умеренной пунктировке, в коротких тёмно-буроватых или светлых волосках; с тремя гладкими глянцевитыми мозолями, из них две боковые находятся перед серединой и одна медиальная — в задней половине. Щиток плоский, в задней части широко закруглённый; в мелкой пунктировке; в прилегающих светлых волосках. У самца переднегрудь в крупной глубокой пунктировке и у самки в мелкой слабо выраженной пунктировке.

Надкрылья значительно вытянутые, параллельно-сторонние, на диске слабо выпуклые, на вершине порознь широко или почти сообща закруглённые. На надкрыльях имеется мелкая неровная, в некоторых случаях сглаженная пунктировка, промежутки между этими точками в тонкой морщинистой скульптуре. На надкрыльях также есть полуприлегающие светлые волоски. Несут характерные черты для этого вида и размеры члеников лапок: у этого вида первый членик задней лапки длиннее двух последующих вместе взятых.

Яйцо

Яйцо белого цвета; умеренно вытянутое, к одному полюсу более суженное, на одном полюсе широко закруглённое или заметно притуплённое, на другом узко закруглённое. Хорион яйца гладкий и стекловидный.

Личинка

У личинки голова короткая и сильно втянута в переднегрудь. Эпистома слабо выпуклая, на переднем крае широко выемчатая, с узкой гладкой тёмно-бурой каёмкой, в задней половине эпистома с едва заметным или почти незаметным швом. За каёмкой эпистомы имеются одиночные короткие щетинки, которые образуют поперечный ряд. Передний край эпистомы морщинистый. Эпистома на доках сливается с височно-теменными долями. Швов на лбу нет. Гипостома слабо выпуклая гладкая, на переднем крае есть узкая каёмка буроватого цвета. Внутренние углы склеритов гипостомы острые и оттянутые; склериты на заднем внутреннем крае сильно скошенные. Передний край гуларной пластинки на основании очень расширен; Г. пластинка сужается по направлению вперёд, на переднем крае Г. платинки нет буроватой каёмки. На переднем крае височно-теменных долей вентральнее и дорсальнее усиков есть широкая рыжевато-бурая каёмка, которая несёт не очень длинные волоски, которые образуют поперечную полоску. За усиками лежит поперечно овально-вытянутый пигментированный глазок. Сами усики тонкие, вершиной выдаются вперёд за передний край головы. Второй и третий членики усиков буроватые, на вершине с белесоватым колечком. Наличник глянцевитый полупрозрачный или белесоватый; к вершине он сужен, на основании сильно расширен, распластан в виде полосок. Полупрозрачная верхняя губа в задней половине расширенная, по направлению вперёд суженная, на вершине закруглённая. На наличнике в передней половине есть короткие редкие щетинки. Подбородок нижней губы поперечный, слабо выпуклый, подбородок едва продолговатый, к вершине слабо суженный, на боках с длинными щетинками. Внутренние лопасти нижней челюсти сравнительно толстые, на вершине закруглённые; на вершине внутренних лопастей имеются редкие короткие щетинки. Щипики нижних челюстей тонкие, на основании есть контрастно-красная каёмка, на наружной стороне у основания — контрастно-красная каёмка. На наружной стороне щупиков у основания посередине есть продольная бороздка.

Переднеспинка в морщинках и сильно пунктированная, к голове явственно покатая, в передней трети с желтоватыми или рыжеватыми пятнами, которые составляют поперечную полоску (из них два пятна на диске поперечно и два пятна на боках продольно вытянутые), в передней половине перед щитом и на боках в рыжеватых не очень длинных волосках, не имеющей резкой окантовки на основании. Щит переднеспинки белого цвета, выпуклый, на нём имеется продольная узкая бороздка, на боках щит ограничен короткими продольными складками, на переднем крае имеет две выемки, посередине оттянутый вперёд, в глубоких продольных штрихах; щит на основании серебристо-матовый, здесь в мелкой сетчато-чешуевидной скульптуре. Переднегрудка равномерно выпуклая, в густых рыжих волосах. Переднегрудочка не отграничена бороздкой, сливается с переднегрудкой, на основании голая, глянцевитая, кожистая, лишь на переднем крае посередине с закруглённым волосистым промежутком. Грудные ноги у личинок первых возрастов незаметны, у личинок средних и старших возрастов вполне выраженные.

Брюшко довольно толстое, по направлению назад немного сужается, на боках имеются редкие короткие волоски. Дорсальные двигательные мозоли выпуклые, поперечно вытянутые, посередине с едва выраженной продольной общей бороздкой, на боках и на диске без бороздок, лишь иногда с намеченными продольными едва заметными узкими вмятинами или с поперечной чуть выраженной узкой бороздкой (на первом, втором и седьмом тергитах), в мелкой сетчато-чешуевидной скульптуре, которая придаёт им серебристо-матовый оттенок. Вентральные двигательные мозоли выпуклые поперечно вытянутые, занимают большую часть тергитов, в мелкой чешуевидной скульптуре.

Куколка

У куколки голова уже переднегруди; затылок выпуклый и гладкий; темя поперечно-исчерченная, между верхними долями глаз имеет широкое вдавление. Между усиками лоб чуть выпуклый, посередине на лбу есть продольная бороздка, между нижними долями глаз в довольно грубых поперечных морщинках. Усики длинные, тонкие, во второй половине сильно загнутые к вентральной стороне.

Переднеспинка поперечная, на боках посередине угловато оттянутая, к основанию и вершине одинаково суженная, на диске слабо выпуклая, в тонкой поперечной штриховке, голая, без щетинок и шипиков, около переднего края посередине с большим бугорком. Среднеспинка гола, в передней половине слабо выпуклая, на заднем крае с угловато оттянутым щитком, посередине чуть поперечно вдавленная. Заднеспинка голая, без щетинок, широкая, посередине с продольной широкой ложбинкой, на диске в поперечной штриховке. в задней части широко закруглённая.

Брюшко вытянутое, почти параллельностороннее, к основанию едва, к вершине с шестого сегмента значительно суженное. Тергиты брюшка выпуклые, на боках с продольными вытянутыми наружу морщинками, в задней трети с мелкими шипиками, который образуют на первом тергите поперечный ряд, со второго по шестой тергитах поперечную полоску, которая прерывается посередине (с каждой стороны от средней линии по 6—9 шипиков в полоске). Седьмой тергит к вершине суженный, на заднем крае широко закруглённый, на диске слабо выпуклый, в очень мелких крапинковидных шитриховках, которые образуют около заднего края поперечный ряд, выгнутый в задней части. Генитальные лопасти самки сравнительно крупные полушаровидные, на внутренней стороне к основанию заметно суженные. Задние бёдра полого булавовидные, вершиной едва достигают заднего края четвёртого тергита.

Развитие

Самка за жизнь откладывает до 130 яиц, располагая их по одному в щелях коры поваленных или стоящих на корне мёртвых деревьев. Яйцо длиной 1 миллиметр, а в поперечнике полмиллиметра. Через две недели, по окончании эмбрионального развития, вылупившиеся личинки проникают в толщу коры или неглубоко под неё, прокладывая извилистые продольные ходы, не отпечатывающиеся на поверхности древесины. Ходы забиты мелкой буровой мукой, которая представляет собой переработанную кору. На своём протяжении личиночный ход обладает неодинаковой шириной: он способен сужаться или расширяться, принимая форму площадок.

Личиночное развитие завершается поздней весной первого или второго года жизни, когда личинка последнего возраста строит в толще коры кормового дерева колыбельку — вертикально-ориентированную камеру длиной 14—21 мм и шириной 5—8 мм, в которой происходит окукливание. Личинка четвёртого (последнего возраста), строящая колыбельку в длину достигает 10—18 мм. К поверхности коры от этой камеры личинка также проделывает ход (до 6 мм длиной), через который в будущем взрослый жук покидает колыбельку. У красногрудых дутых усачей между концом этого хода и поверхностью остаётся тонкий слой коры. Сформировавшаяся куколка длиной бывает от 9 до 16 мм; она располагается в колыбельке головой кверху и развивается в имаго через 15—17 дней; появившийся жук в длину может быть 6—16 мм.

Экология

Усач красногрудый дутый встречается в лесных насаждениях различного состава (главным образом в дубово-широколиственном лесу), рощах и садах, также встречается на складах лесоматериалов. Личинки заселяют преимущественно дубы (Quercus), но также и каштан (Castanea), бук (Fagus), вяз (Ulmus), ольху (Alnus), иву (Salix), плодовые деревья и другие лиственные деревья, мёртвые неошкуренные стволы, обрубки стволов, пни; кормовыми растениями могут служить и хвойные деревья, например, из родов ель (Picea) и тсуга (Tsuga).

Виды кормовых деревьев личинок: дуб черешчатый, дуб пробковый, Quercus mirbecki, один подвид дуба каменного — Quercus ilex subsp. rotundifolia, лещина обыкновенная, бук лесной, каштан посевной, черешня и слива домашняя.

Естественные враги

На личинках паразитируют три вида ос-наездников: один из семейства браконид — Helcon tardator, и два из семейства ихневмонид — Xorides praecatorius и Coleocentrus caligatus.

Изменчивость

Дутый красногрудый усач не образует географических форм. Многие из ниже перечисленных форм несомненно являются морфами, но выяснение этого вопроса чрезвычайно затруднено наличием многочисленных форм переходного характера.

Данный вид чрезвычайно изменчив в окраске; известные формы могут быть разделены на три группы:

1) надкрылья одноцветные, светлые, буровато-жёлтые до желтовато-бурых, в светлых волосках (цикл P. t. f. typica).

к этой группе относятся: P. t. f. typica, P. t. ab. fulvobrunneus, P. t. ab. subpraeustus, P. t. ab. melanocephalus, P. t. ab. plavilstshikovi, P. t. ab. luridus, P. t. ab. nigricollis, P. t. ab. semiflavus, P. t. ab. marginicollis;

2) надкрылья двуцветные, частично светлые, частично синие или фиолетовые до чёрных (цикл P. t. var. praeustus).

к этой группе относятся: P. t. ab. praeustus, P. t. ab. subpraeustus, P. t. ab. combinatus, P. t. ab. subcombinatus, P. t. ab. cameranoi, P. t. ab. kanabei, P. t. ab. fulvolateralis;

3) надкрылья одноцветно синие или фиолетовые до почти чёрных, изредка несколько зеленоватых, в светлых или тёмных волосках (цикл P. t. ab. variabilis).

к этой группе относятся: P. t. ab. variabilis, P. t. ab. trenkai, P. t. ab. sziegharti, P. t. ab. similaris, P. t. ab. lichtneckeri, P. t. ab. fulvipilis, P. t. ab. fennicus, P. t. ab. subtestaceus.

Разнообразие окраски представителей вида

Таблица определения аберраций

Phymatodes testaceus f. typica — типичная форма вида; тело желтовато-бурое до буровато-жёлтого, часто чуть красноватое, заднегрудь обычно чёрная, иногда буровато-жёлтая с чёрными боками и вершиной, эпистерны чёрные, брюшко у самца чёрное, только последних два сегмента светлые, у самок светлое или более или менее светлое, всегда значительно светлее, чем у самца.

Аберрации	Автор	Синонимы	Описание
P. t. ab. fulvobrunneus	Kanabé		Желтовато-красный или красновато-жёлтый. Бока среднегруди, эпистерны и вершинные края брюшных стернитов светло желтовато-бурые.
P. t. ab. subpraeustus	Plavilstshikov, 1934	Phymatodes testaceus var. muelleri Depoli, 1940	Как типичная форма, но темя чёрное, часто также более или менее зачернён и лоб, реже чёрный только лоб.
P. t. ab. melanocephalus	Ponza, 1805		Верхняя сторона тела светлая, желтовато-бурая или буровато-жёлтая. Темя чёрное. Среднегрудь тёмная или чёрная; заднегрудь чёрная. Брюшко как у типичной формы. Булавы бёдер от бурого до чёрного цвета; вершины голеней затемнены. Усики тёмно-бурые до чёрного; членики со светлыми колечками на основании. Щиток часто зачернён.
P. t. ab. plavilstshikovi	Kanabé		Бо́льшая часть головы, среднегрудь и заднегрудь чёрные. Переднеспинка и переднегрудь красно-жёлтые. Надкрылья красно-жёлтые. Брюшко у самца одноцветное, жёлто-красное. Первый членик усиков светлый, остальные чёрного цвета со светлыми основаниями. Бёдра светлые на основании и вершине слегка затемнены. Голени, особенно на основании, бурые. Щиток бурый.
P. t. ab. luridus	Plavilstshikov		Смоляно-чёрный или чёрный или черновато-бурый. Надкрылья буро-жёлтые. Усики бурые с затемнёнными вершинами члеников. Брюшко обычной окраски.
P. t. var. nigricollis	Mulsant		Смоляно-чёрный или чёрный или черновато-бурый. Надкрылья буро-жёлтые. Усики бурые с затемнёнными вершинами члеников. Брюшко брюшко совсем чёрное.
P. t. ab. semiflavus	Fleisch.		Смоляно-чёрный или чёрный или черновато-бурый. Надкрылья буро-жёлтые. Усики бурые с затемнёнными вершинами члеников. Брюшко брюшко совсем чёрное. Переднеспинка светлая.
P. t. ab. marginicollis	Fleisch.		Смоляно-чёрный или чёрный или черновато-бурый. Надкрылья буро-жёлтые. Усики бурые с затемнёнными вершинами члеников. Брюшко брюшко совсем чёрное. Переднеспинка с красно-жёлтой каёмкой.
P. t. ab. praeustus	(Fabricius, 1781)	Callidium praeustum Fabricius, 1781	Желтовато-бурый до желтовато-бурого. Заднегрудь чёрная. Брюшко обычной окраски. Усики на вершине иногда затемнены. Надкрылья светлые, на вершине синие или черновато синие.
P. t. ab. subpraeustus	Plavilstshikov	Phymatodes variabilis var. dimidiatipennis Chevrolat, 1882	Желтовато-бурый до желтовато-бурого. Заднегрудь чёрная. Брюшко обычной окраски. Усики на вершине иногда затемнены. Передняя половина надкрылий светлая, вся задняя половина — синяя или фиолетовая.
P. t. ab. combinatus	Roubal		Желтовато-бурый до желтовато-бурого. Заднегрудь чёрная. Брюшко обычной окраски. Усики на вершине иногда затемнены. Надкрылья светлые, на вершине синие или черновато синие. Булавы бёдер и голова зачернены.
P. t. ab. subcombinatus	Plavilstshikov		Желтовато-бурый до желтовато-бурого. Заднегрудь чёрная. Брюшко обычной окраски. Голова светлая. Усики одноцветно светлые или тёмные со светлыми основаниями члеников. Надкрылья светлые, на вершине синие или черновато синие. Булавы бёдер.
P. t. ab. cameranoi	Beffa		Голова сильно затемнена. Переднеспинка чёрная или тёмная. Бёдра и лапки буроватые или тёмно-бурые. Нижняя сторона тела более или менее тёмная. Брюшко обычной окраски. Надкрылья светлые.
P. t. ab. kanabei	Depoli, 1940	Phymatodes testaceus var. depolii Podaný, 1957; Phymatodes testaceus var. fulvotectus Heyrovski, 1946	Темя чёрное; лоб и рот светлые. Переднеспинка, переднегрудь и среднегрудь красно-жёлтые. Брюшко обычной окраски. Надкрылья светлые на основании сине-чёрные. Членики усиков тёмные или чёрные со светлыми основаниями. Булавы бёдер; голени чёрные.
P. t. ab. fulvolateralis	Kanabé		Надкрылья сине-фиолетовые; на шве сзади щитка красно-жёлтое пятно, вытянутое треугольником назад, шов почти до вершины красноватый; Передняя часть головы, усики, переднеспинка голени, лапки и два последних брюшных кольца красно-жёлтые; задняя часть лба, темя, заднегрудь и среднегрудь, первые брюшные кольца и, частично, булавы бёдер чёрные; щиток тёмно-буро-красный. Надкрылья вдоль бокового края усажены жёлтыми волосками.
P. t. ab. trenkai	Kanabé		Голова, усики, переднеспинка, щиток, переднегрудь и среднегрудь и ноги красно-жёлтые; заднегрудь чёрная. Брюшко обычной окраски. Надкрылья в светлых волосках.
P. t. ab. sziegharti	Kanabé		Голова, усики, переднеспинка, щиток, переднегрудь и среднегрудь и ноги красно-жёлтые; заднегрудь светло-смоляно-бурая. Брюшко обычной окраски. Надкрылья в светлых волосках.
P. t. ab. similaris	(Küster, 1844)	Callidium similare Küster, 1844	Лоб и темя чёрные. Переднеспинка, переднегрудь и ноги светлые. Усики обычно светлые. Среднегрудь обычно, заднегрудь всегда чёрная. Брюшко обычной окраски. Щиток обычно тёмный. Усики обычно светлые. Волоски на теле жука обычно тёмные, но иногда светлые.
P. t. ab. lichtneckeri	Kanabé		Лоб и темя чёрные. Усики и ноги светлые. Щиток обычно светлый. Переднеспинка, переднегрудь и ноги светлые. Низ тела одноцветно светлый, только бока среднегруди и эпистерны светло-бурые. Брюшко обычной окраски. Усики обычно светлые. Волоски тёмные, хотя иногда бывают светлые. Волосяной покров светлый.
P. t. ab. fulvipilis	J. Müller		Лоб и темя чёрные. Переднеспинка, переднегрудь и ноги светлые. Усики обычно светлые. Среднегрудь обычно, заднегрудь всегда чёрная. Брюшко обычной окраски. Щиток обычно светлый. Усики обычно светлые. Волоски обычно тёмные, реже светлые. Надкрылья в светлых, более длинных волосках; шов впереди красноватый, нередко красноватый и боковой край в первой трети.
P. t. ab. variabilis	(Linnaeus, 1761)	Callidium carniolicum Gmelin, 1790; Callidium variabile (Linnaeus) Fabricius, 1795; Cerambyx variabilis Linnaeus, 1761; Callidium variabilis (Linnaeus) Auct. (ошибочное написание)	Голова частично зачернена. Переднеспинка красно-жёлтая, одноцветная или с небольшими тёмными пятнами; переднегрудь светлая, среднегрудь и заднегрудь обычно чёрные (иногда светлые). Брюшко обычной окраски. Членики усиков бурые или чёрные со светлыми основаниями. Ноги красно-жёлтые; булавы бёдер затемнены до чёрных. Волоски обычно тёмные, иногда бывают светлые.
P. t. ab. fennicus	(Linnaeus, 1758), non Fabricius	Cerambyx fennicus Linnaeus, 1758	Голова более или менее зачернена. Переднеспинка тёмная, до чёрной, одноцветная или с красными пятнами или с красной каймой; переднегрудь бурая или красно-жёлтая; среднегрудь и заднегрудь чёрная. Брюшко обычной окраски. Ноги светлые; булавы бёдер тёмные со светлым основанием. Волоски на надкрыльях тёмные.
P. t. ab. subtestaceus	Plavilstshikov, 1934	Phymatodes testaceus var. kuesteri Depoli, 1940	Голова чёрная; ротовые части светлые. Переднеспинка, вся грудь, булавы бёдер чёрные. Усики чёрные; основание первых члеников светлые. Брюшко обычной окраски, покров надкрылий тёмный.
P. t. ab. analis	(Redtenbacher, 1849)	Callidium anale Redtenbacher, 1849	Голова, переднеспинка, переднегрудь и булавы бёдер чёрные. Лапки светлые. Надкрылья красно-бурые с боков и возле переднеспинки, вершина зачернена.
P. t. ab. barbarorum	Pic		Голова и переднеспинка тёмно-фиолетовые. Надкрылья сине-зелёные с синей каймой. Ноги и их бёдра буро-жёлтые. Усики бурые.
P. t. ab. heyrovskyi	Depoli, 1940		Голова чёрная. Переднеспинка желтовато-красная. Надкрылья и ноги бурые; на вершине надкрылий и бёдра ног зачернённые. Усики и ротовые органы тёмно-бурые.
P. t. ab. nigrinus	Mulsant, 1839	Phymatodes nigrinus Mulsant, 1839; Phymatodes testaceus var. rufipes Costa, 1853, nec Fabricius, 1776; Phymatodes testaceus var. sellae Kraatz, 1868	Лоб, темя и широкая область переднеспинки чёрные; кайма переднеспинки, ноги и усики смоляно-чёрные; вершины усиков на первых трёх члениках чёрные, лапки и рот буро-жёлтые. Надкрылья зеленовато-смоляно-чёрные. Волоски на теле жука светлые.

Ссылки

• [www.zin.ru/ANIMALIA/COLEOPTERA/rus/phytesdk.htm Phymatodes (s.str.) testaceus (L., 1758)]: изображение из книги «The Longicorn-Beetles of Japan in Color» (сканография Д. Г. Касаткина)

Отрывок, характеризующий Красногрудый дутый усач

Николай с удивлением смотрел на ее лицо. Это было то же лицо, которое он видел прежде, то же было в нем общее выражение тонкой, внутренней, духовной работы; но теперь оно было совершенно иначе освещено. Трогательное выражение печали, мольбы и надежды было на нем. Как и прежде бывало с Николаем в ее присутствии, он, не дожидаясь совета губернаторши подойти к ней, не спрашивая себя, хорошо ли, прилично ли или нет будет его обращение к ней здесь, в церкви, подошел к ней и сказал, что он слышал о ее горе и всей душой соболезнует ему. Едва только она услыхала его голос, как вдруг яркий свет загорелся в ее лице, освещая в одно и то же время и печаль ее, и радость.
– Я одно хотел вам сказать, княжна, – сказал Ростов, – это то, что ежели бы князь Андрей Николаевич не был бы жив, то, как полковой командир, в газетах это сейчас было бы объявлено.
Княжна смотрела на него, не понимая его слов, но радуясь выражению сочувствующего страдания, которое было в его лице.
– И я столько примеров знаю, что рана осколком (в газетах сказано гранатой) бывает или смертельна сейчас же, или, напротив, очень легкая, – говорил Николай. – Надо надеяться на лучшее, и я уверен…
Княжна Марья перебила его.
– О, это было бы так ужа… – начала она и, не договорив от волнения, грациозным движением (как и все, что она делала при нем) наклонив голову и благодарно взглянув на него, пошла за теткой.
Вечером этого дня Николай никуда не поехал в гости и остался дома, с тем чтобы покончить некоторые счеты с продавцами лошадей. Когда он покончил дела, было уже поздно, чтобы ехать куда нибудь, но было еще рано, чтобы ложиться спать, и Николай долго один ходил взад и вперед по комнате, обдумывая свою жизнь, что с ним редко случалось.
Княжна Марья произвела на него приятное впечатление под Смоленском. То, что он встретил ее тогда в таких особенных условиях, и то, что именно на нее одно время его мать указывала ему как на богатую партию, сделали то, что он обратил на нее особенное внимание. В Воронеже, во время его посещения, впечатление это было не только приятное, но сильное. Николай был поражен той особенной, нравственной красотой, которую он в этот раз заметил в ней. Однако он собирался уезжать, и ему в голову не приходило пожалеть о том, что уезжая из Воронежа, он лишается случая видеть княжну. Но нынешняя встреча с княжной Марьей в церкви (Николай чувствовал это) засела ему глубже в сердце, чем он это предвидел, и глубже, чем он желал для своего спокойствия. Это бледное, тонкое, печальное лицо, этот лучистый взгляд, эти тихие, грациозные движения и главное – эта глубокая и нежная печаль, выражавшаяся во всех чертах ее, тревожили его и требовали его участия. В мужчинах Ростов терпеть не мог видеть выражение высшей, духовной жизни (оттого он не любил князя Андрея), он презрительно называл это философией, мечтательностью; но в княжне Марье, именно в этой печали, выказывавшей всю глубину этого чуждого для Николая духовного мира, он чувствовал неотразимую привлекательность.
«Чудная должна быть девушка! Вот именно ангел! – говорил он сам с собою. – Отчего я не свободен, отчего я поторопился с Соней?» И невольно ему представилось сравнение между двумя: бедность в одной и богатство в другой тех духовных даров, которых не имел Николай и которые потому он так высоко ценил. Он попробовал себе представить, что бы было, если б он был свободен. Каким образом он сделал бы ей предложение и она стала бы его женою? Нет, он не мог себе представить этого. Ему делалось жутко, и никакие ясные образы не представлялись ему. С Соней он давно уже составил себе будущую картину, и все это было просто и ясно, именно потому, что все это было выдумано, и он знал все, что было в Соне; но с княжной Марьей нельзя было себе представить будущей жизни, потому что он не понимал ее, а только любил.
Мечтания о Соне имели в себе что то веселое, игрушечное. Но думать о княжне Марье всегда было трудно и немного страшно.
«Как она молилась! – вспомнил он. – Видно было, что вся душа ее была в молитве. Да, это та молитва, которая сдвигает горы, и я уверен, что молитва ее будет исполнена. Отчего я не молюсь о том, что мне нужно? – вспомнил он. – Что мне нужно? Свободы, развязки с Соней. Она правду говорила, – вспомнил он слова губернаторши, – кроме несчастья, ничего не будет из того, что я женюсь на ней. Путаница, горе maman… дела… путаница, страшная путаница! Да я и не люблю ее. Да, не так люблю, как надо. Боже мой! выведи меня из этого ужасного, безвыходного положения! – начал он вдруг молиться. – Да, молитва сдвинет гору, но надо верить и не так молиться, как мы детьми молились с Наташей о том, чтобы снег сделался сахаром, и выбегали на двор пробовать, делается ли из снегу сахар. Нет, но я не о пустяках молюсь теперь», – сказал он, ставя в угол трубку и, сложив руки, становясь перед образом. И, умиленный воспоминанием о княжне Марье, он начал молиться так, как он давно не молился. Слезы у него были на глазах и в горле, когда в дверь вошел Лаврушка с какими то бумагами.
– Дурак! что лезешь, когда тебя не спрашивают! – сказал Николай, быстро переменяя положение.
– От губернатора, – заспанным голосом сказал Лаврушка, – кульер приехал, письмо вам.
– Ну, хорошо, спасибо, ступай!
Николай взял два письма. Одно было от матери, другое от Сони. Он узнал их по почеркам и распечатал первое письмо Сони. Не успел он прочесть нескольких строк, как лицо его побледнело и глаза его испуганно и радостно раскрылись.
– Нет, это не может быть! – проговорил он вслух. Не в силах сидеть на месте, он с письмом в руках, читая его. стал ходить по комнате. Он пробежал письмо, потом прочел его раз, другой, и, подняв плечи и разведя руками, он остановился посреди комнаты с открытым ртом и остановившимися глазами. То, о чем он только что молился, с уверенностью, что бог исполнит его молитву, было исполнено; но Николай был удивлен этим так, как будто это было что то необыкновенное, и как будто он никогда не ожидал этого, и как будто именно то, что это так быстро совершилось, доказывало то, что это происходило не от бога, которого он просил, а от обыкновенной случайности.
Тот, казавшийся неразрешимым, узел, который связывал свободу Ростова, был разрешен этим неожиданным (как казалось Николаю), ничем не вызванным письмом Сони. Она писала, что последние несчастные обстоятельства, потеря почти всего имущества Ростовых в Москве, и не раз высказываемые желания графини о том, чтобы Николай женился на княжне Болконской, и его молчание и холодность за последнее время – все это вместе заставило ее решиться отречься от его обещаний и дать ему полную свободу.
«Мне слишком тяжело было думать, что я могу быть причиной горя или раздора в семействе, которое меня облагодетельствовало, – писала она, – и любовь моя имеет одною целью счастье тех, кого я люблю; и потому я умоляю вас, Nicolas, считать себя свободным и знать, что несмотря ни на что, никто сильнее не может вас любить, как ваша Соня».
Оба письма были из Троицы. Другое письмо было от графини. В письме этом описывались последние дни в Москве, выезд, пожар и погибель всего состояния. В письме этом, между прочим, графиня писала о том, что князь Андрей в числе раненых ехал вместе с ними. Положение его было очень опасно, но теперь доктор говорит, что есть больше надежды. Соня и Наташа, как сиделки, ухаживают за ним.
С этим письмом на другой день Николай поехал к княжне Марье. Ни Николай, ни княжна Марья ни слова не сказали о том, что могли означать слова: «Наташа ухаживает за ним»; но благодаря этому письму Николай вдруг сблизился с княжной в почти родственные отношения.
На другой день Ростов проводил княжну Марью в Ярославль и через несколько дней сам уехал в полк.


Письмо Сони к Николаю, бывшее осуществлением его молитвы, было написано из Троицы. Вот чем оно было вызвано. Мысль о женитьбе Николая на богатой невесте все больше и больше занимала старую графиню. Она знала, что Соня была главным препятствием для этого. И жизнь Сони последнее время, в особенности после письма Николая, описывавшего свою встречу в Богучарове с княжной Марьей, становилась тяжелее и тяжелее в доме графини. Графиня не пропускала ни одного случая для оскорбительного или жестокого намека Соне.
Но несколько дней перед выездом из Москвы, растроганная и взволнованная всем тем, что происходило, графиня, призвав к себе Соню, вместо упреков и требований, со слезами обратилась к ней с мольбой о том, чтобы она, пожертвовав собою, отплатила бы за все, что было для нее сделано, тем, чтобы разорвала свои связи с Николаем.
– Я не буду покойна до тех пор, пока ты мне не дашь этого обещания.
Соня разрыдалась истерически, отвечала сквозь рыдания, что она сделает все, что она на все готова, но не дала прямого обещания и в душе своей не могла решиться на то, чего от нее требовали. Надо было жертвовать собой для счастья семьи, которая вскормила и воспитала ее. Жертвовать собой для счастья других было привычкой Сони. Ее положение в доме было таково, что только на пути жертвованья она могла выказывать свои достоинства, и она привыкла и любила жертвовать собой. Но прежде во всех действиях самопожертвованья она с радостью сознавала, что она, жертвуя собой, этим самым возвышает себе цену в глазах себя и других и становится более достойною Nicolas, которого она любила больше всего в жизни; но теперь жертва ее должна была состоять в том, чтобы отказаться от того, что для нее составляло всю награду жертвы, весь смысл жизни. И в первый раз в жизни она почувствовала горечь к тем людям, которые облагодетельствовали ее для того, чтобы больнее замучить; почувствовала зависть к Наташе, никогда не испытывавшей ничего подобного, никогда не нуждавшейся в жертвах и заставлявшей других жертвовать себе и все таки всеми любимой. И в первый раз Соня почувствовала, как из ее тихой, чистой любви к Nicolas вдруг начинало вырастать страстное чувство, которое стояло выше и правил, и добродетели, и религии; и под влиянием этого чувства Соня невольно, выученная своею зависимою жизнью скрытности, в общих неопределенных словах ответив графине, избегала с ней разговоров и решилась ждать свидания с Николаем с тем, чтобы в этом свидании не освободить, но, напротив, навсегда связать себя с ним.
Хлопоты и ужас последних дней пребывания Ростовых в Москве заглушили в Соне тяготившие ее мрачные мысли. Она рада была находить спасение от них в практической деятельности. Но когда она узнала о присутствии в их доме князя Андрея, несмотря на всю искреннюю жалость, которую она испытала к нему и к Наташе, радостное и суеверное чувство того, что бог не хочет того, чтобы она была разлучена с Nicolas, охватило ее. Она знала, что Наташа любила одного князя Андрея и не переставала любить его. Она знала, что теперь, сведенные вместе в таких страшных условиях, они снова полюбят друг друга и что тогда Николаю вследствие родства, которое будет между ними, нельзя будет жениться на княжне Марье. Несмотря на весь ужас всего происходившего в последние дни и во время первых дней путешествия, это чувство, это сознание вмешательства провидения в ее личные дела радовало Соню.
В Троицкой лавре Ростовы сделали первую дневку в своем путешествии.
В гостинице лавры Ростовым были отведены три большие комнаты, из которых одну занимал князь Андрей. Раненому было в этот день гораздо лучше. Наташа сидела с ним. В соседней комнате сидели граф и графиня, почтительно беседуя с настоятелем, посетившим своих давнишних знакомых и вкладчиков. Соня сидела тут же, и ее мучило любопытство о том, о чем говорили князь Андрей с Наташей. Она из за двери слушала звуки их голосов. Дверь комнаты князя Андрея отворилась. Наташа с взволнованным лицом вышла оттуда и, не замечая приподнявшегося ей навстречу и взявшегося за широкий рукав правой руки монаха, подошла к Соне и взяла ее за руку.
– Наташа, что ты? Поди сюда, – сказала графиня.
Наташа подошла под благословенье, и настоятель посоветовал обратиться за помощью к богу и его угоднику.
Тотчас после ухода настоятеля Нашата взяла за руку свою подругу и пошла с ней в пустую комнату.
– Соня, да? он будет жив? – сказала она. – Соня, как я счастлива и как я несчастна! Соня, голубчик, – все по старому. Только бы он был жив. Он не может… потому что, потому… что… – И Наташа расплакалась.
– Так! Я знала это! Слава богу, – проговорила Соня. – Он будет жив!
Соня была взволнована не меньше своей подруги – и ее страхом и горем, и своими личными, никому не высказанными мыслями. Она, рыдая, целовала, утешала Наташу. «Только бы он был жив!» – думала она. Поплакав, поговорив и отерев слезы, обе подруги подошли к двери князя Андрея. Наташа, осторожно отворив двери, заглянула в комнату. Соня рядом с ней стояла у полуотворенной двери.
Князь Андрей лежал высоко на трех подушках. Бледное лицо его было покойно, глаза закрыты, и видно было, как он ровно дышал.
– Ах, Наташа! – вдруг почти вскрикнула Соня, хватаясь за руку своей кузины и отступая от двери.
– Что? что? – спросила Наташа.
– Это то, то, вот… – сказала Соня с бледным лицом и дрожащими губами.
Наташа тихо затворила дверь и отошла с Соней к окну, не понимая еще того, что ей говорили.
– Помнишь ты, – с испуганным и торжественным лицом говорила Соня, – помнишь, когда я за тебя в зеркало смотрела… В Отрадном, на святках… Помнишь, что я видела?..
– Да, да! – широко раскрывая глаза, сказала Наташа, смутно вспоминая, что тогда Соня сказала что то о князе Андрее, которого она видела лежащим.
– Помнишь? – продолжала Соня. – Я видела тогда и сказала всем, и тебе, и Дуняше. Я видела, что он лежит на постели, – говорила она, при каждой подробности делая жест рукою с поднятым пальцем, – и что он закрыл глаза, и что он покрыт именно розовым одеялом, и что он сложил руки, – говорила Соня, убеждаясь, по мере того как она описывала виденные ею сейчас подробности, что эти самые подробности она видела тогда. Тогда она ничего не видела, но рассказала, что видела то, что ей пришло в голову; но то, что она придумала тогда, представлялось ей столь же действительным, как и всякое другое воспоминание. То, что она тогда сказала, что он оглянулся на нее и улыбнулся и был покрыт чем то красным, она не только помнила, но твердо была убеждена, что еще тогда она сказала и видела, что он был покрыт розовым, именно розовым одеялом, и что глаза его были закрыты.
– Да, да, именно розовым, – сказала Наташа, которая тоже теперь, казалось, помнила, что было сказано розовым, и в этом самом видела главную необычайность и таинственность предсказания.
– Но что же это значит? – задумчиво сказала Наташа.
– Ах, я не знаю, как все это необычайно! – сказала Соня, хватаясь за голову.
Через несколько минут князь Андрей позвонил, и Наташа вошла к нему; а Соня, испытывая редко испытанное ею волнение и умиление, осталась у окна, обдумывая всю необычайность случившегося.
В этот день был случай отправить письма в армию, и графиня писала письмо сыну.
– Соня, – сказала графиня, поднимая голову от письма, когда племянница проходила мимо нее. – Соня, ты не напишешь Николеньке? – сказала графиня тихим, дрогнувшим голосом, и во взгляде ее усталых, смотревших через очки глаз Соня прочла все, что разумела графиня этими словами. В этом взгляде выражались и мольба, и страх отказа, и стыд за то, что надо было просить, и готовность на непримиримую ненависть в случае отказа.
Соня подошла к графине и, став на колени, поцеловала ее руку.
– Я напишу, maman, – сказала она.
Соня была размягчена, взволнована и умилена всем тем, что происходило в этот день, в особенности тем таинственным совершением гаданья, которое она сейчас видела. Теперь, когда она знала, что по случаю возобновления отношений Наташи с князем Андреем Николай не мог жениться на княжне Марье, она с радостью почувствовала возвращение того настроения самопожертвования, в котором она любила и привыкла жить. И со слезами на глазах и с радостью сознания совершения великодушного поступка она, несколько раз прерываясь от слез, которые отуманивали ее бархатные черные глаза, написала то трогательное письмо, получение которого так поразило Николая.


На гауптвахте, куда был отведен Пьер, офицер и солдаты, взявшие его, обращались с ним враждебно, но вместе с тем и уважительно. Еще чувствовалось в их отношении к нему и сомнение о том, кто он такой (не очень ли важный человек), и враждебность вследствие еще свежей их личной борьбы с ним.
Но когда, в утро другого дня, пришла смена, то Пьер почувствовал, что для нового караула – для офицеров и солдат – он уже не имел того смысла, который имел для тех, которые его взяли. И действительно, в этом большом, толстом человеке в мужицком кафтане караульные другого дня уже не видели того живого человека, который так отчаянно дрался с мародером и с конвойными солдатами и сказал торжественную фразу о спасении ребенка, а видели только семнадцатого из содержащихся зачем то, по приказанию высшего начальства, взятых русских. Ежели и было что нибудь особенное в Пьере, то только его неробкий, сосредоточенно задумчивый вид и французский язык, на котором он, удивительно для французов, хорошо изъяснялся. Несмотря на то, в тот же день Пьера соединили с другими взятыми подозрительными, так как отдельная комната, которую он занимал, понадобилась офицеру.
Все русские, содержавшиеся с Пьером, были люди самого низкого звания. И все они, узнав в Пьере барина, чуждались его, тем более что он говорил по французски. Пьер с грустью слышал над собою насмешки.
На другой день вечером Пьер узнал, что все эти содержащиеся (и, вероятно, он в том же числе) должны были быть судимы за поджигательство. На третий день Пьера водили с другими в какой то дом, где сидели французский генерал с белыми усами, два полковника и другие французы с шарфами на руках. Пьеру, наравне с другими, делали с той, мнимо превышающею человеческие слабости, точностью и определительностью, с которой обыкновенно обращаются с подсудимыми, вопросы о том, кто он? где он был? с какою целью? и т. п.
Вопросы эти, оставляя в стороне сущность жизненного дела и исключая возможность раскрытия этой сущности, как и все вопросы, делаемые на судах, имели целью только подставление того желобка, по которому судящие желали, чтобы потекли ответы подсудимого и привели его к желаемой цели, то есть к обвинению. Как только он начинал говорить что нибудь такое, что не удовлетворяло цели обвинения, так принимали желобок, и вода могла течь куда ей угодно. Кроме того, Пьер испытал то же, что во всех судах испытывает подсудимый: недоумение, для чего делали ему все эти вопросы. Ему чувствовалось, что только из снисходительности или как бы из учтивости употреблялась эта уловка подставляемого желобка. Он знал, что находился во власти этих людей, что только власть привела его сюда, что только власть давала им право требовать ответы на вопросы, что единственная цель этого собрания состояла в том, чтоб обвинить его. И поэтому, так как была власть и было желание обвинить, то не нужно было и уловки вопросов и суда. Очевидно было, что все ответы должны были привести к виновности. На вопрос, что он делал, когда его взяли, Пьер отвечал с некоторою трагичностью, что он нес к родителям ребенка, qu'il avait sauve des flammes [которого он спас из пламени]. – Для чего он дрался с мародером? Пьер отвечал, что он защищал женщину, что защита оскорбляемой женщины есть обязанность каждого человека, что… Его остановили: это не шло к делу. Для чего он был на дворе загоревшегося дома, на котором его видели свидетели? Он отвечал, что шел посмотреть, что делалось в Москве. Его опять остановили: у него не спрашивали, куда он шел, а для чего он находился подле пожара? Кто он? повторили ему первый вопрос, на который он сказал, что не хочет отвечать. Опять он отвечал, что не может сказать этого.
– Запишите, это нехорошо. Очень нехорошо, – строго сказал ему генерал с белыми усами и красным, румяным лицом.
На четвертый день пожары начались на Зубовском валу.
Пьера с тринадцатью другими отвели на Крымский Брод, в каретный сарай купеческого дома. Проходя по улицам, Пьер задыхался от дыма, который, казалось, стоял над всем городом. С разных сторон виднелись пожары. Пьер тогда еще не понимал значения сожженной Москвы и с ужасом смотрел на эти пожары.
В каретном сарае одного дома у Крымского Брода Пьер пробыл еще четыре дня и во время этих дней из разговора французских солдат узнал, что все содержащиеся здесь ожидали с каждым днем решения маршала. Какого маршала, Пьер не мог узнать от солдат. Для солдата, очевидно, маршал представлялся высшим и несколько таинственным звеном власти.
Эти первые дни, до 8 го сентября, – дня, в который пленных повели на вторичный допрос, были самые тяжелые для Пьера.

Х
8 го сентября в сарай к пленным вошел очень важный офицер, судя по почтительности, с которой с ним обращались караульные. Офицер этот, вероятно, штабный, с списком в руках, сделал перекличку всем русским, назвав Пьера: celui qui n'avoue pas son nom [тот, который не говорит своего имени]. И, равнодушно и лениво оглядев всех пленных, он приказал караульному офицеру прилично одеть и прибрать их, прежде чем вести к маршалу. Через час прибыла рота солдат, и Пьера с другими тринадцатью повели на Девичье поле. День был ясный, солнечный после дождя, и воздух был необыкновенно чист. Дым не стлался низом, как в тот день, когда Пьера вывели из гауптвахты Зубовского вала; дым поднимался столбами в чистом воздухе. Огня пожаров нигде не было видно, но со всех сторон поднимались столбы дыма, и вся Москва, все, что только мог видеть Пьер, было одно пожарище. Со всех сторон виднелись пустыри с печами и трубами и изредка обгорелые стены каменных домов. Пьер приглядывался к пожарищам и не узнавал знакомых кварталов города. Кое где виднелись уцелевшие церкви. Кремль, неразрушенный, белел издалека с своими башнями и Иваном Великим. Вблизи весело блестел купол Ново Девичьего монастыря, и особенно звонко слышался оттуда благовест. Благовест этот напомнил Пьеру, что было воскресенье и праздник рождества богородицы. Но казалось, некому было праздновать этот праздник: везде было разоренье пожарища, и из русского народа встречались только изредка оборванные, испуганные люди, которые прятались при виде французов.
Очевидно, русское гнездо было разорено и уничтожено; но за уничтожением этого русского порядка жизни Пьер бессознательно чувствовал, что над этим разоренным гнездом установился свой, совсем другой, но твердый французский порядок. Он чувствовал это по виду тех, бодро и весело, правильными рядами шедших солдат, которые конвоировали его с другими преступниками; он чувствовал это по виду какого то важного французского чиновника в парной коляске, управляемой солдатом, проехавшего ему навстречу. Он это чувствовал по веселым звукам полковой музыки, доносившимся с левой стороны поля, и в особенности он чувствовал и понимал это по тому списку, который, перекликая пленных, прочел нынче утром приезжавший французский офицер. Пьер был взят одними солдатами, отведен в одно, в другое место с десятками других людей; казалось, они могли бы забыть про него, смешать его с другими. Но нет: ответы его, данные на допросе, вернулись к нему в форме наименования его: celui qui n'avoue pas son nom. И под этим названием, которое страшно было Пьеру, его теперь вели куда то, с несомненной уверенностью, написанною на их лицах, что все остальные пленные и он были те самые, которых нужно, и что их ведут туда, куда нужно. Пьер чувствовал себя ничтожной щепкой, попавшей в колеса неизвестной ему, но правильно действующей машины.