Фаа, Камилла

Эта статья о человеке из рода Фаа ди Бруно; о других людях и вещах см.: Фаа ди Бруно.

Ками́лла Фаа́
Camilla Faà
Плохо сохранившийся портрет Камиллы в её родном замке Бруни
Род деятельности:	фрейлина герцогини Мантуанской, супруга герцога Мантуанского, монахиня-клариссинка, первая женщина-автор мемуаров на итальянском языке
Дата рождения:	ок. 1599
Место рождения:	Казале-Монферрато
Дата смерти:	14 июля 1662(1662-07-14)
Место смерти:	Феррара
Отец:	Ардицци́но Фаа́, граф Бру́но
Мать:	Маргери́та Фасса́ти
Супруг:	Фердинандо I Гонзага
Дети:	Иаси́нто Теодо́ро Джова́нни (1616—1630)

Ками́лла Фаа́ (итал. Camilla Faà) ди Бру́но да Каза́ле, Ками́лла Фаа́ Гонза́га (ок. 1599, Казале-Монферрато — 14 июля 1662, Феррара) — итальянская дама благородного происхождения, которая сочеталась тайным морганатическим браком с Фердинандо I Гонзага, герцогом Мантуи и Монферрата, получила титул маркизы Момбаруццо. Брак был аннулирован, несмотря на её возражения, а её заключили в монастырь. Автобиография Камиллы, занявшая 16 страниц, была написана в 1622 году по приказу её аббатисы; это произведение считается первым мемуаром, написанным женщиной на итальянском языке, а возможно, и не только на итальянском.

Биография

Родилась в Казале (совр. Пьемонт) в семье Маргериты Фассати и Ардиццино Фаа, графа Бруно, военного и дипломата, служившего послом от Гонзага при герцоге Савойском. Воспитывалась в монастыре, её мать к этому времени скончалась.

Юная Камилла стала одной из многих фрейлин герцогини Маргариты Савойской при дворе герцогов Гонзага в Казале-Монферрато. Супруг Маргариты Франческо Гонзага был правителем этого города. В феврале 1612 года его отец Винченцо скончался, и Франческо унаследовал от него герцогский титул Мантуи и Монферрата. Двор переехал из Казале в Мантую, где 22 декабря того же года Франческо скончался от оспы. Ему наследовал брат Фердинандо, служивший до этого кардиналом в Риме и пользовавшийся репутацией дамского угодника. Он сложил сан и прибыл в герцогство. В январе 1616 года он был коронован.

16-летняя Камилла, необыкновенной красотой заслужившая прозвище La bella Ardizzina (по имени отца) и эпитеты лат. nobilis et venustissima puella и лат. rara pulchritudine, стала объектом его внимания. К тому моменту она находилась при дворе всего девять месяцев. В июне 1615 года её руки попросил некий Оттавио Валенти, но этому браку воспрепятствовал Фердинанд.

Камилла сопротивлялась герцогу, пока он письменно не дал обязательство жениться на ней. Тайный брак состоялся 19 февраля 1616 года в капелле Святой Варвары в Палаццо Дукале. Венчал их монсеньор Карбонелли в присутствии единственного свидетеля Алессандро Феррари. Вскоре после этого Камилла понесла. Попытка держать брак в тайне не увенчалась успехом; придворные и семья герцога отнеслись к свадьбе крайне негативно — то ли из зависти, то ли из опасения, что этот мезальянс не позволит герцогу защитить династию. Видимо, первоначально Фердинанд хотел сохранить жену: в августе он подарил ей маркизат Момбаруццо и доход от различных территорий в Монферрате и Аккви-Терме. Примерно в то же время скончался отец Камиллы, скорее всего, он был отравлен. Враждебность, с которой Камилла столкнулась при мантуанском дворе, оказалась для неё чрезмерной и по собственному желанию после смерти своего отца она покинула город и уехала домой в Бруно. Герцог начал дистанцироваться от Камиллы и подал в Ватикан прошение об аннулировании брака.

В это время Монферрат находился в состоянии войны с Савойей, поэтому она переместилась в замок Палеологов в Казале, где в ноябре к ней присоединился Фердинандо. 5 декабря она разрешилась от бремени сыном, крещёным как Иасинто Теодоро Джованни. Герцог признал его своим сыном, но не стал узаконивать его как наследника. Герцог оставался с ними до Нового года, после чего он уехал из Казале. Камиллу вынудили вернуть письмо с подтверждением брака. Затем его убедили, что он должен аннулировать этот брак и заключить более приемлемый с династической точки зрения союз. Герцог так и сделал. Документ, подтверждающий недействительность брака, был получен от папы римского Павла V; и после помолвки 7 февраля, 16 февраля 1617 года, незамедлительно после получения развода, герцог женился на Екатерине Медичи, дочери герцога Тосканского, получив крупное приданое и поддержку её могущественного рода.

Камиллу привезли обратно в Мантую, где, избегая приглашений ко двору от новой герцогини Екатерины Медичи, она поселилась в монастыре, выбрав его вместо навязываемого ей той же Екатериной нового брака. Её сын Иасинто, однако, воспитывался при дворе отца. В ноябре 1618 года герцог принудил Камиллу принять монашеские обеты в монастыре Тела Христова в Ферраре. Сначала она вошла туда как светский послушник и сопротивлялась давлению, надеясь на улучшение ситуации, но в 1622 году принесла окончательные клятвы, и с тех пор до конца жизни оставалась в его стенах, став клариссинкой под именем Suor Caterina Camilla Gonzaga Faa. Она не признавала брак расторгнутым и до конца жизни подписывалась как Екатерина Гонзага, что полностью совпадало с именем новой герцогини.

Она скончалась там в возрасте 63 лет, пережив своего бывшего мужа, умершего в 1626 году, его вторую жену, умершую бездетной тремя годами позже, а также собственного сына, умершего в 1630 году, возможно от чумы, или же убитого во время падения Мантуи в 1630 году в течение Войны за мантуанское наследство. (У его отца не было других детей, и он безуспешно пытался объявить Иасинто своим наследником. Престол в итоге унаследовал следующий брат герцога). Была похоронена рядом с Лукрецией Борджиа. Потомком её родственников является математик-священник XIX века Франческо Фаа-ди-Бруно.

Мемуары

По просьбе своей матери-настоятельницы, испытывавшей интерес к истории Камиллы, она написала в год, когда окончательно приняла свои обеты, 16 страниц воспоминаний о своей жизни. Камилла очевидно понимала, что текст не предназначается для публичного распространения. Его название — «Storia di donna Camilla Faa di Bruno Gonzaga» скорее всего, не авторское, а дано одним из редакторов. Копия манускрипта и по сей день хранится в архивах монастыря Corpus Domini в Ферраре. Первая публикация этого сочинения состоялась в 1895 году, текст был подготовлен Джузеппе Джорчелли (Giuseppe Giorcelli) для журнала Rivista di Storia, Arte, Archeologia della provincia di Alessandria.

Её автобиография — короткий текст, рассказывающий о событиях, которые привели к её свадьбе, а затем о том, как она была отлучена от двора, о её изоляции от друзей и об отшельничестве в монастыре. Это не жалобы невинно пострадавшей, и она не претендуют на то, чтобы критиковать её мужа и его советников. Камилле каким-то образом удаётся сохранить объективность и учитывать понятия политической необходимости. Эта особенность придаёт особенную силу её воспоминаниям. «Она выбирает быть гордой, а не вызывающей жалость; вместо того, чтобы рассказывать о том, как она стала жертвой, она описывает, как выжила. Её отлучение от двора, понижение её статуса, давление, которое оказывалось на неё по поводу принятия пострига как на женщину, могли сподвигнуть Камиллу на долгие рассуждения. Но этого не случилось. Она избрала вариант описания фактов в последовательной точности».

Г. Парати в своей работе, посвящённой итальянским женским автобиографиям, начинает эту тему с рассмотрения сочинения именно Камиллы. Парати доказывает, что хотя Фаа взяла перо в руку, объявив, что хочет рассказать «правдивую» историю, тем не менее, автор иногда меняет определённые факты и добавляет вымышленные, что позволяет ей создать в своем произведении архетип бедной целомудренной девушки для того, чтобы привлечь симпатии и поддержку гипотетического читателя. Ревизионистское историческое сочинение Камиллы построено по принципу волшебной сказки: там фигурируют такие стереотипы, как покорная принцесса-дочь, преданная жестоким отцом, а затем супругом, что демонстрирует, как предшествующая литературная традиция повлияла на этот, по заявлению автора, трактат, основанный на фактах. Адаптация Камиллой Фаа женских стереоптипов является следствием того, что женщины-писатели не имели за плечами никакой традиции светского самоизучения, которая позволила бы узаконить и подтвердить их рассказ.

Литература

издания:

• Storia di donna Camilla Faa di Bruno Gonzaga // Rivista di Storia, Arte, Archeologia della provincia di Alessandria. 10.4 (1895):90-99.
• Historia della Sig.ra Donna Camilla Faa Gonzaga // F.Sorbelli Bonfa, «Camilla Gonzaga Faa: Storia Documentata», 1918
• Women Writers of the Seventeenth Century, 1989
• Giacometti, P., Camilla Faà da Casale. Dramma storico in tre atti, Firenze 1857.
• Morandini, G., Sospiri e Palpiti. Scrittrici italiane del Seicento, con «Memorie» en las pág. 119—134, Marietti, Genova, 1820.

библиография:

• Bandini Butti M., Poetesse e scrittrici, vol. I, Roma, 1946.
• D’Arco, Carlo. Degli amori sfortunatissimi di Camilla Faa. Racconti patrii, Mantova, 1844.
• Giorcelli, Giuseppe. Documenti storici del Monferrato // Rivista di Storia, Arte, Archeologia della provincia di Alessandria. 10.4 (1895):69-89.
• Finucci, Valeria. The Story of Donna Camilla Faa' of Bruno Gonzaga // Women Writers of the Seventeenth Century, edited by K. Wilson (1989)
• Intra, Giambattista, La bella Ardizzina. Milan, 1889
• Possevino, Antonio. Historia Belli Monferratensis. Mantova, 1637
• Satta, F., Dizionario Biografico degli italiani, vol. 43, Roma 1993, pág. 591—593.
• Sorbelli-Bonfa, Fernanda. Camilla Gonzaga Faa: storia documentata. Bologna, 1918
• Spagarino Viglongo G., La monferrina Camilla Faà di Bruno vera duchessa di Mantova, Torino, 1987.
• Zapparoli, Camilla Gonzaga Faà, contessa di Bruno e marchesa di Mombaruzzo. Novella storica mantovana in versi, Lucca, 1923.

В культуре

• Паоло Джакометти, драма «[books.google.com/books?id=B100AAAAMAAJ&pg=PA515 Camilla Faa da Casale]», 1846
• Zapparoli Giuseppe, Camilla Gonzaga Faa, contessa di Bruno e marchesa di Mombaruzzo: novella storica mantovana in versi, Lucca 1922

Ссылки

• www.ilmonferrato.info/at/bruno/camfaa1.htm

Отрывок, характеризующий Фаа, Камилла

– А, это вы, – сказал Пьер с рассеянным и недовольным видом. – А я вот работаю, – сказал он, указывая на тетрадь с тем видом спасения от невзгод жизни, с которым смотрят несчастливые люди на свою работу.
Князь Андрей с сияющим, восторженным и обновленным к жизни лицом остановился перед Пьером и, не замечая его печального лица, с эгоизмом счастия улыбнулся ему.
– Ну, душа моя, – сказал он, – я вчера хотел сказать тебе и нынче за этим приехал к тебе. Никогда не испытывал ничего подобного. Я влюблен, мой друг.
Пьер вдруг тяжело вздохнул и повалился своим тяжелым телом на диван, подле князя Андрея.
– В Наташу Ростову, да? – сказал он.
– Да, да, в кого же? Никогда не поверил бы, но это чувство сильнее меня. Вчера я мучился, страдал, но и мученья этого я не отдам ни за что в мире. Я не жил прежде. Теперь только я живу, но я не могу жить без нее. Но может ли она любить меня?… Я стар для нее… Что ты не говоришь?…
– Я? Я? Что я говорил вам, – вдруг сказал Пьер, вставая и начиная ходить по комнате. – Я всегда это думал… Эта девушка такое сокровище, такое… Это редкая девушка… Милый друг, я вас прошу, вы не умствуйте, не сомневайтесь, женитесь, женитесь и женитесь… И я уверен, что счастливее вас не будет человека.
– Но она!
– Она любит вас.
– Не говори вздору… – сказал князь Андрей, улыбаясь и глядя в глаза Пьеру.
– Любит, я знаю, – сердито закричал Пьер.
– Нет, слушай, – сказал князь Андрей, останавливая его за руку. – Ты знаешь ли, в каком я положении? Мне нужно сказать все кому нибудь.
– Ну, ну, говорите, я очень рад, – говорил Пьер, и действительно лицо его изменилось, морщина разгладилась, и он радостно слушал князя Андрея. Князь Андрей казался и был совсем другим, новым человеком. Где была его тоска, его презрение к жизни, его разочарованность? Пьер был единственный человек, перед которым он решался высказаться; но зато он ему высказывал всё, что у него было на душе. То он легко и смело делал планы на продолжительное будущее, говорил о том, как он не может пожертвовать своим счастьем для каприза своего отца, как он заставит отца согласиться на этот брак и полюбить ее или обойдется без его согласия, то он удивлялся, как на что то странное, чуждое, от него независящее, на то чувство, которое владело им.
– Я бы не поверил тому, кто бы мне сказал, что я могу так любить, – говорил князь Андрей. – Это совсем не то чувство, которое было у меня прежде. Весь мир разделен для меня на две половины: одна – она и там всё счастье надежды, свет; другая половина – всё, где ее нет, там всё уныние и темнота…
– Темнота и мрак, – повторил Пьер, – да, да, я понимаю это.
– Я не могу не любить света, я не виноват в этом. И я очень счастлив. Ты понимаешь меня? Я знаю, что ты рад за меня.
– Да, да, – подтверждал Пьер, умиленными и грустными глазами глядя на своего друга. Чем светлее представлялась ему судьба князя Андрея, тем мрачнее представлялась своя собственная.


Для женитьбы нужно было согласие отца, и для этого на другой день князь Андрей уехал к отцу.
Отец с наружным спокойствием, но внутренней злобой принял сообщение сына. Он не мог понять того, чтобы кто нибудь хотел изменять жизнь, вносить в нее что нибудь новое, когда жизнь для него уже кончалась. – «Дали бы только дожить так, как я хочу, а потом бы делали, что хотели», говорил себе старик. С сыном однако он употребил ту дипломацию, которую он употреблял в важных случаях. Приняв спокойный тон, он обсудил всё дело.
Во первых, женитьба была не блестящая в отношении родства, богатства и знатности. Во вторых, князь Андрей был не первой молодости и слаб здоровьем (старик особенно налегал на это), а она была очень молода. В третьих, был сын, которого жалко было отдать девчонке. В четвертых, наконец, – сказал отец, насмешливо глядя на сына, – я тебя прошу, отложи дело на год, съезди за границу, полечись, сыщи, как ты и хочешь, немца, для князя Николая, и потом, ежели уж любовь, страсть, упрямство, что хочешь, так велики, тогда женись.
– И это последнее мое слово, знай, последнее… – кончил князь таким тоном, которым показывал, что ничто не заставит его изменить свое решение.
Князь Андрей ясно видел, что старик надеялся, что чувство его или его будущей невесты не выдержит испытания года, или что он сам, старый князь, умрет к этому времени, и решил исполнить волю отца: сделать предложение и отложить свадьбу на год.
Через три недели после своего последнего вечера у Ростовых, князь Андрей вернулся в Петербург.

На другой день после своего объяснения с матерью, Наташа ждала целый день Болконского, но он не приехал. На другой, на третий день было то же самое. Пьер также не приезжал, и Наташа, не зная того, что князь Андрей уехал к отцу, не могла себе объяснить его отсутствия.
Так прошли три недели. Наташа никуда не хотела выезжать и как тень, праздная и унылая, ходила по комнатам, вечером тайно от всех плакала и не являлась по вечерам к матери. Она беспрестанно краснела и раздражалась. Ей казалось, что все знают о ее разочаровании, смеются и жалеют о ней. При всей силе внутреннего горя, это тщеславное горе усиливало ее несчастие.
Однажды она пришла к графине, хотела что то сказать ей, и вдруг заплакала. Слезы ее были слезы обиженного ребенка, который сам не знает, за что он наказан.
Графиня стала успокоивать Наташу. Наташа, вслушивавшаяся сначала в слова матери, вдруг прервала ее:
– Перестаньте, мама, я и не думаю, и не хочу думать! Так, поездил и перестал, и перестал…
Голос ее задрожал, она чуть не заплакала, но оправилась и спокойно продолжала: – И совсем я не хочу выходить замуж. И я его боюсь; я теперь совсем, совсем, успокоилась…
На другой день после этого разговора Наташа надела то старое платье, которое было ей особенно известно за доставляемую им по утрам веселость, и с утра начала тот свой прежний образ жизни, от которого она отстала после бала. Она, напившись чаю, пошла в залу, которую она особенно любила за сильный резонанс, и начала петь свои солфеджи (упражнения пения). Окончив первый урок, она остановилась на середине залы и повторила одну музыкальную фразу, особенно понравившуюся ей. Она прислушалась радостно к той (как будто неожиданной для нее) прелести, с которой эти звуки переливаясь наполнили всю пустоту залы и медленно замерли, и ей вдруг стало весело. «Что об этом думать много и так хорошо», сказала она себе и стала взад и вперед ходить по зале, ступая не простыми шагами по звонкому паркету, но на всяком шагу переступая с каблучка (на ней были новые, любимые башмаки) на носок, и так же радостно, как и к звукам своего голоса прислушиваясь к этому мерному топоту каблучка и поскрипыванью носка. Проходя мимо зеркала, она заглянула в него. – «Вот она я!» как будто говорило выражение ее лица при виде себя. – «Ну, и хорошо. И никого мне не нужно».
Лакей хотел войти, чтобы убрать что то в зале, но она не пустила его, опять затворив за ним дверь, и продолжала свою прогулку. Она возвратилась в это утро опять к своему любимому состоянию любви к себе и восхищения перед собою. – «Что за прелесть эта Наташа!» сказала она опять про себя словами какого то третьего, собирательного, мужского лица. – «Хороша, голос, молода, и никому она не мешает, оставьте только ее в покое». Но сколько бы ни оставляли ее в покое, она уже не могла быть покойна и тотчас же почувствовала это.
В передней отворилась дверь подъезда, кто то спросил: дома ли? и послышались чьи то шаги. Наташа смотрелась в зеркало, но она не видала себя. Она слушала звуки в передней. Когда она увидала себя, лицо ее было бледно. Это был он. Она это верно знала, хотя чуть слышала звук его голоса из затворенных дверей.
Наташа, бледная и испуганная, вбежала в гостиную.
– Мама, Болконский приехал! – сказала она. – Мама, это ужасно, это несносно! – Я не хочу… мучиться! Что же мне делать?…
Еще графиня не успела ответить ей, как князь Андрей с тревожным и серьезным лицом вошел в гостиную. Как только он увидал Наташу, лицо его просияло. Он поцеловал руку графини и Наташи и сел подле дивана.
– Давно уже мы не имели удовольствия… – начала было графиня, но князь Андрей перебил ее, отвечая на ее вопрос и очевидно торопясь сказать то, что ему было нужно.
– Я не был у вас всё это время, потому что был у отца: мне нужно было переговорить с ним о весьма важном деле. Я вчера ночью только вернулся, – сказал он, взглянув на Наташу. – Мне нужно переговорить с вами, графиня, – прибавил он после минутного молчания.
Графиня, тяжело вздохнув, опустила глаза.
– Я к вашим услугам, – проговорила она.
Наташа знала, что ей надо уйти, но она не могла этого сделать: что то сжимало ей горло, и она неучтиво, прямо, открытыми глазами смотрела на князя Андрея.
«Сейчас? Сию минуту!… Нет, это не может быть!» думала она.
Он опять взглянул на нее, и этот взгляд убедил ее в том, что она не ошиблась. – Да, сейчас, сию минуту решалась ее судьба.
– Поди, Наташа, я позову тебя, – сказала графиня шопотом.
Наташа испуганными, умоляющими глазами взглянула на князя Андрея и на мать, и вышла.
– Я приехал, графиня, просить руки вашей дочери, – сказал князь Андрей. Лицо графини вспыхнуло, но она ничего не сказала.
– Ваше предложение… – степенно начала графиня. – Он молчал, глядя ей в глаза. – Ваше предложение… (она сконфузилась) нам приятно, и… я принимаю ваше предложение, я рада. И муж мой… я надеюсь… но от нее самой будет зависеть…
– Я скажу ей тогда, когда буду иметь ваше согласие… даете ли вы мне его? – сказал князь Андрей.
– Да, – сказала графиня и протянула ему руку и с смешанным чувством отчужденности и нежности прижалась губами к его лбу, когда он наклонился над ее рукой. Она желала любить его, как сына; но чувствовала, что он был чужой и страшный для нее человек. – Я уверена, что мой муж будет согласен, – сказала графиня, – но ваш батюшка…
– Мой отец, которому я сообщил свои планы, непременным условием согласия положил то, чтобы свадьба была не раньше года. И это то я хотел сообщить вам, – сказал князь Андрей.
– Правда, что Наташа еще молода, но так долго.
– Это не могло быть иначе, – со вздохом сказал князь Андрей.
– Я пошлю вам ее, – сказала графиня и вышла из комнаты.
– Господи, помилуй нас, – твердила она, отыскивая дочь. Соня сказала, что Наташа в спальне. Наташа сидела на своей кровати, бледная, с сухими глазами, смотрела на образа и, быстро крестясь, шептала что то. Увидав мать, она вскочила и бросилась к ней.
– Что? Мама?… Что?