Фельтринелли, Джанджакомо

Джанджакомо Фельтринелли
Дата рождения:	19 июня 1926(1926-06-19)
Место рождения:	Милан, Италия
Дата смерти:	14 марта 1972(1972-03-14) (45 лет)
Место смерти:	Сеграте, Италия
Гражданство:	Италия Италия
Партия:	Группа партизанского действия

Джанджáкомо Фельтринéлли (итал. Giangiacomo Feltrinelli; 19 июня 1926, Милан — 14 марта 1972, Сеграте) — итальянский издатель и политик левого толка, руководитель городской партизанской организации Группа партизанского действия. Известность в СССР получил как первый издатель романа Бориса Пастернака «Доктор Живаго».

Биография

Родившийся в состоятельной миланской семье, несмотря на благородство своего происхождения, Джанджакомо с ранних лет начал общаться с домашней прислугой. Знакомство с их проблемами и чаяниями, так же как и гибель при невыясненных обстоятельствах отца, имевшего разногласия с режимом Муссолини, подтолкнули молодого человека к принятию левых ценностей.

Фельтринелли, оставшийся наследником немалого состояния отца, несмотря на это в 1944 году ушёл в антифашистские партизанские отряды гарибальдийцев (партизаны-коммунисты). В 1945 году он вступает в ИКП, а в 1948 году — начинает собирать обширную библиотеку по истории рабочего движения, которая в 1954 году будет реорганизована в издательство.

Всегда отличавшийся независимостью, Фельтринелли в 1958 году, несмотря на давление со стороны ИКП и КПСС, стал первым издателем романа «Доктор Живаго», что повлекло его исключение из партии. В 1960-х Фельтринелли много путешествует по миру, встречается с Фиделем Кастро и Эрнесто Че Геварой, с Хо Ши Мином, пишет заметки о вооружённой национально-освободительной и революционной борьбе в странах третьего мира. В 1967 году Джанджакомо предпринимает попытку спасти Че Гевару, но, прибывшего в Боливию и вышедшего на связь с Режи Дебре, его, как «красного шпиона», арестовывают с помощью информатора ЦРУ и со скандалом выдворяют из страны. Позднее ему будет передан знаменитый «Боливийский дневник» Гевары.

Подавленный гибелью друга и товарища, вернувшись в Италию, Фельтринелли создаёт Группу партизанского действия. В отличие от близорукости официальной компартии, Фельтринелли видит реальную опасность правого государственного переворота в Италии. Следуя примеру Красных бригад он начинает вооружённое сопротивление союзу крупной буржуазии, с одной стороны, и неофашистских и мафиозных группировок, с другой. Однако спецслужбам удаётся внедрить провокатора в ГПД, и 14 марта 1972 году, недалеко от одной из мачт ЛЭП был обнаружен труп Джанджакомо Фельтринелли, по официальной версии «подорвавшегося на своей же взрывчатке».

Литература

• Карло Фельтринелли, Senior Service. Жизнь Джанджакомо Фельтринелли. ОГИ (Объединённое Гуманитарное Издательство), 2003 г., ISBN 5-94282-182-8

Отрывок, характеризующий Фельтринелли, Джанджакомо

– Однако до лжно же будет принять сражение? – сказал князь Андрей.
– До лжно будет, если все этого захотят, нечего делать… А ведь, голубчик: нет сильнее тех двух воинов, терпение и время; те всё сделают, да советчики n'entendent pas de cette oreille, voila le mal. [этим ухом не слышат, – вот что плохо.] Одни хотят, другие не хотят. Что ж делать? – спросил он, видимо, ожидая ответа. – Да, что ты велишь делать? – повторил он, и глаза его блестели глубоким, умным выражением. – Я тебе скажу, что делать, – проговорил он, так как князь Андрей все таки не отвечал. – Я тебе скажу, что делать и что я делаю. Dans le doute, mon cher, – он помолчал, – abstiens toi, [В сомнении, мой милый, воздерживайся.] – выговорил он с расстановкой.
– Ну, прощай, дружок; помни, что я всей душой несу с тобой твою потерю и что я тебе не светлейший, не князь и не главнокомандующий, а я тебе отец. Ежели что нужно, прямо ко мне. Прощай, голубчик. – Он опять обнял и поцеловал его. И еще князь Андрей не успел выйти в дверь, как Кутузов успокоительно вздохнул и взялся опять за неконченный роман мадам Жанлис «Les chevaliers du Cygne».
Как и отчего это случилось, князь Андрей не мог бы никак объяснить; но после этого свидания с Кутузовым он вернулся к своему полку успокоенный насчет общего хода дела и насчет того, кому оно вверено было. Чем больше он видел отсутствие всего личного в этом старике, в котором оставались как будто одни привычки страстей и вместо ума (группирующего события и делающего выводы) одна способность спокойного созерцания хода событий, тем более он был спокоен за то, что все будет так, как должно быть. «У него не будет ничего своего. Он ничего не придумает, ничего не предпримет, – думал князь Андрей, – но он все выслушает, все запомнит, все поставит на свое место, ничему полезному не помешает и ничего вредного не позволит. Он понимает, что есть что то сильнее и значительнее его воли, – это неизбежный ход событий, и он умеет видеть их, умеет понимать их значение и, ввиду этого значения, умеет отрекаться от участия в этих событиях, от своей личной волн, направленной на другое. А главное, – думал князь Андрей, – почему веришь ему, – это то, что он русский, несмотря на роман Жанлис и французские поговорки; это то, что голос его задрожал, когда он сказал: „До чего довели!“, и что он захлипал, говоря о том, что он „заставит их есть лошадиное мясо“. На этом же чувстве, которое более или менее смутно испытывали все, и основано было то единомыслие и общее одобрение, которое сопутствовало народному, противному придворным соображениям, избранию Кутузова в главнокомандующие.


После отъезда государя из Москвы московская жизнь потекла прежним, обычным порядком, и течение этой жизни было так обычно, что трудно было вспомнить о бывших днях патриотического восторга и увлечения, и трудно было верить, что действительно Россия в опасности и что члены Английского клуба суть вместе с тем и сыны отечества, готовые для него на всякую жертву. Одно, что напоминало о бывшем во время пребывания государя в Москве общем восторженно патриотическом настроении, было требование пожертвований людьми и деньгами, которые, как скоро они были сделаны, облеклись в законную, официальную форму и казались неизбежны.
С приближением неприятеля к Москве взгляд москвичей на свое положение не только не делался серьезнее, но, напротив, еще легкомысленнее, как это всегда бывает с людьми, которые видят приближающуюся большую опасность. При приближении опасности всегда два голоса одинаково сильно говорят в душе человека: один весьма разумно говорит о том, чтобы человек обдумал самое свойство опасности и средства для избавления от нее; другой еще разумнее говорит, что слишком тяжело и мучительно думать об опасности, тогда как предвидеть все и спастись от общего хода дела не во власти человека, и потому лучше отвернуться от тяжелого, до тех пор пока оно не наступило, и думать о приятном. В одиночестве человек большею частью отдается первому голосу, в обществе, напротив, – второму. Так было и теперь с жителями Москвы. Давно так не веселились в Москве, как этот год.