Фитч, Джон

Джон Фитч (англ. John Fitch; 21 января 1743 — 2 июля 1798) — американский изобретатель, часовщик, предприниматель и инженер. Известен как создатель первого парохода в Соединенных Штатах.

Ранние годы

Джон Фитч родился в семье Джозефа Фитч и Сары Шалер в Виндзоре (штат Коннектикут) 21 января 1743 года на ферме, которая является частью современного Саут-Виндзора (штат Коннектикут). Он получил лишь начальное школьное образование и в конечном итоге стал учеником часовщика, во время учёбы Фитчу не давали учиться и даже наблюдать за работой часовщика (позже он самостоятельно научился ремонтировать часы). 29 декабря 1767 года Джон Фитч женился на Люси Робертс. После периода ученичества он открыл литейную по производству латуни в Ист-Виндзоре (штат Коннектикут), а затем плавильню латуни и серебра в Трентоне (штат Нью-Джерси). В данной плавильне Фитч успешно работал в течение восьми лет, но затем она была разрушена британскими войсками во время американской революции. Впоследствии, во время революции, служил оружейником ополчения Джерси. После спора о размерах вознаграждения ушёл с должности, но продолжал свою работу по ремонту и переоборудованию оружия в Трентоне. Осенью 1777 года Фитч снабжал пивом и табачными изделиями Континентальную армию в Филадельфии. В течение следующих зимы и весны, поставлял пиво, ром и другие продукты, необходимые войскам в Вэлли-Фордж. В 1780 году начал работать инспектором в штате Кентукки, где приобрёл себе 1600 акров (6,5 км²) земли. Весной 1782 года во время инспекции Северо-Западной территории он был захвачен индейцами и передан британцам, которые в конце концов отпустили его.

Создание парохода

В 1785 году Фитч поселился в Уорминстере (штат Пенсильвания), где начал работать над своими идеями по созданию парохода. Ему не удалось привлечь средства от Континентального конгресса, и он убедил законодательные органы штата предоставить ему 14-летнюю монополию на эксплуатацию пароходов во внутренних водных путях. С этой монополией он был в состоянии обеспечить финансирование от предпринимателей и других граждан крупнейшего города штата Филадельфии.

. Фитч видел в энциклопедии чертёж одного из первых британских паровых двигателей Ньюкомена, но они были огромны и предназначались для откачки воды из шахт. Кроме того Фитч знал о более компактном и эффективном паровом двигателе, разработанном Джеймсом Уаттом в Шотландии в конце 1770-х годов, но в то время в Соединенных Штатах не было ни одного парового двигателя. Их не будут завозить ещё в течение многих лет (первыми были ввезены модели Фултона на его пароходе в 1807 году), потому что Великобритания не разрешала экспорт новых технологий в свою бывшую колонию. Таким образом Фитч пытался разработать свой вариант паровой машины. Он переехал в Филадельфию и стал сотрудничать с часовщиком и изобретателем Генри Фойгтом, который помог ему построить работающую модель и поместить её на лодке.

Первый успешный пробный пуск его парохода «Perseverance» («Настойчивость») был проведён на реке Делавэр 22 августа 1787 года в присутствии делегатов от Конституционного конвента. Судно приводилось в движение с помощью вёсел, расположенных с обеих сторон. В течение следующих нескольких лет Фитч и Фойгт работали над созданием лучших проектов, а в июне 1790 установили на корме судна длиной 60 футов (18 метров) паровой двигатель, приводивший в движение весла, которые повторяли гребные движения ног утки. Эта лодка в течение лета 1790 года осуществляла рейсы между Филадельфией и Берлингтоном (штат Нью-Джерси), перевозя до тридцати пассажиров. За лето лодка прошла в около 3000 миль. Фитч заявил, что лодка проплыла 500 миль без каких-либо механических проблем. Расчётная скорость была минимум 6 миль в час при неблагоприятных условиях и максимум 7—8 миль в час при хорошей погоде.

Фитч получил патент 26 августа 1791 года, после судебного процесса с Джеймсом Рамси, который также изобрёл паровую лодку. К сожалению, вновь созданная комиссия не дала общий патент на пароходы, как попросил Фитч, но дала патент на конкретную модель, разработанную Фитчем. В тот же день суд выдал патенты на паровые машины разработанные Рамси, Натаном Ридом и Джоном Стивенсом. Потеря монополии побудила многих инвесторов покинуть компанию Фитча. Хотя лодки были механически успешными, Фитч больше не имел финансовых ресурсов для продолжения разработок.

Идеи Фитча были реализованы Робертом Фултоном два десятилетия спустя. Фултон смог получить монополию в штате Нью-Йорк из-за мощного влияния его партнера Роберта Ливингстона, но и он не смог получить патент США во многом потому, что оригинальность конструкций Фултона не могли быть продемонстрирована. Кроме того первоначальный член компании Фитча — Уильям Торнтон — стал главой вновь созданного Патентного ведомства и выступил с заявлением, затруднившим процесс для Фултона. Фитч также получил патент в 1791 году во Франции. В 1793 году, сохраняя надежду на построение парохода в США, он уехал во Францию, где американский инвестор Аарон Вейл обещал помочь ему построить судно. К сожалению, Фитч прибыл в период, когда в стране начался террор и ему пришлось отказаться от всех своих планов. Он перебрался в Лондон, чтобы попробовать построить пароход там, но это также не удалось. Фитч вернулся в Соединенные Штаты в 1794 году и сделал ещё несколько неудачных попыток построить пароход. В итоге он переехал в Бардстоун (штат Кентукки) в 1797 году. Здесь Фитч надеялся продать часть земли, приобретённой в начале 1780-х годов и на вырученные деньги построить пароход для использования в Огайо или на реке Миссисипи. По прибытии он обнаружил, что поселенцы заняли часть его собственности. Юридические споры с ними продолжались вплоть до его трагической смерти (самоубийства в Делаваре) в 1798 году.

Паровоз

Проживая в Кентукки, Фитч продолжал работать над созданием парового двигателя. Он построил две модели, одна из которых погибла во время пожара в Бардстоуне. Другая была найдена на чердаке дома его дочери в Огайо в 1849 году. Модель существует и ныне и входит в экспозицию Исторического общества Огайо в городе Колумбус. В 1950 году специалист из Смитсоновского музея осмотрел его и пришёл к выводу, что это был «прототип парового двигателя применяемого на суше», предназначенного для работы на дорогах — другими словами, паровоз. В 1802 году англичанин Ричард Тревитик изобрёл полноразмерный паровоз, который в 1804 году первым провёз железнодорожный состав, и в течение короткого времени британское изобретение привело к развитию железных дорог. Американцы начали импортировать и копировать английские локомотивы.

Наследие

Юридический спор с другим изобретателем парохода Джеймсом Рамси по поводу государственной монополии помог добиться вступления в силу первого закона о патентах в 1790 году. Фитч упоминается в личных письмах нескольких исторических деятелей, включая Джорджа Вашингтона, Бенджамина Франклина, Томаса Джефферсона и Джеймса Мэдисона.

Память

Несмотря на свою относительную неизвестность в сравнении с другими американскими изобретателями и инженерами, такими как Роберт Фултон и Питер Купер, вклад Фитча не был забыт. Модель парохода Джона Фитча масштабом 1:10 экспонируется в Музее пароходов в Крейвен-холе в Уорминстере (штат Пенсильвания).

Другие упоминания:

• Фреска Константино Брумиди 1876 года в Капитолии США изображает, как Фитч работает над одной из моделей парохода.
• Памятник Фитчу с копией его первого парохода в Бардстоуне (штат Кентукки) на Кортхау-Сквер.
• Небольшой памятник Фитчу в Уорминстере (штат Пенсильвания).
• Средняя школа имени Джона Фитча была построена на Блумфилд-авеню в Виндзоре (штат Коннектикут) в 1934 году. Преобразована в начальную школу в 1950 году. Ныне это пансион для пожилых, но его здание до сих пор носит имя Фитча и на фасаде установлена памятная доска. Здание включено в Национальный реестр исторических мест США.
• Начальная школа Джона Фитча в Левиттауне (штат Пенсильвания).
• Бульвар Джона Фитча в Саут-Виндзоре (штат Коннектикут).
• Штат Нью-Джерси назвал часть дороги вдоль реки Делавэр «Джон Фитч Парквэй».
• Дневник Фитча и его воспоминания были опубликованы много лет спустя по названием Автобиография Джона Фитча.

Ссылки

• Фич, Джон // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Sutcliffe, Andrea. Steam: The Untold Story of America’s First Great Invention. — N. Y.: Palgrave Macmillan, 2004. — ISBN 1-4039-6899-3.
• Boyd, Thomas. Poor John Fitch: Inventor of the Steamboat. — Manchester, NH: Ayer Company Publishers, 1972. — ISBN 0-8369-5684-2; ISBN 978-0-8369-5684-9.
• The Autobiography of John Fitch. // Prager, Frank, editor. — Philadelphia: American Philosophical Society, 1976.
• Watson, John F. Annals of Philadelphia and Pennsylvania. — King and Baird, 1850.
• Wescott, Thompson. The life of John Fitch, the inventor of the steamboat. — Philadelphia: J. B. Lippincott & Company, 1857.
• John Fitch. / Dictionary of American Biography. — 1928—1936.
• John Fitch. / Webster’s American Biographies. — G&C Merriam Co., 1975.

Источники

• На Викискладе есть медиафайлы по теме Фитч, Джон
• [www.fitch-steamboat-museum.org/ John Fitch Steamboat Museum website]
• Тексты по теме Фитч, Джон в Викитеке^?

Отрывок, характеризующий Фитч, Джон

– Ты куда ходила? – спросила Наташа.
– Воду в рюмке переменить. Я сейчас дорисую узор.
– Ты всегда занята, а я вот не умею, – сказала Наташа. – А Николай где?
– Спит, кажется.
– Соня, ты поди разбуди его, – сказала Наташа. – Скажи, что я его зову петь. – Она посидела, подумала о том, что это значит, что всё это было, и, не разрешив этого вопроса и нисколько не сожалея о том, опять в воображении своем перенеслась к тому времени, когда она была с ним вместе, и он влюбленными глазами смотрел на нее.
«Ах, поскорее бы он приехал. Я так боюсь, что этого не будет! А главное: я стареюсь, вот что! Уже не будет того, что теперь есть во мне. А может быть, он нынче приедет, сейчас приедет. Может быть приехал и сидит там в гостиной. Может быть, он вчера еще приехал и я забыла». Она встала, положила гитару и пошла в гостиную. Все домашние, учителя, гувернантки и гости сидели уж за чайным столом. Люди стояли вокруг стола, – а князя Андрея не было, и была всё прежняя жизнь.
– А, вот она, – сказал Илья Андреич, увидав вошедшую Наташу. – Ну, садись ко мне. – Но Наташа остановилась подле матери, оглядываясь кругом, как будто она искала чего то.
– Мама! – проговорила она. – Дайте мне его , дайте, мама, скорее, скорее, – и опять она с трудом удержала рыдания.
Она присела к столу и послушала разговоры старших и Николая, который тоже пришел к столу. «Боже мой, Боже мой, те же лица, те же разговоры, так же папа держит чашку и дует точно так же!» думала Наташа, с ужасом чувствуя отвращение, подымавшееся в ней против всех домашних за то, что они были всё те же.
После чая Николай, Соня и Наташа пошли в диванную, в свой любимый угол, в котором всегда начинались их самые задушевные разговоры.


– Бывает с тобой, – сказала Наташа брату, когда они уселись в диванной, – бывает с тобой, что тебе кажется, что ничего не будет – ничего; что всё, что хорошее, то было? И не то что скучно, а грустно?
– Еще как! – сказал он. – У меня бывало, что всё хорошо, все веселы, а мне придет в голову, что всё это уж надоело и что умирать всем надо. Я раз в полку не пошел на гулянье, а там играла музыка… и так мне вдруг скучно стало…
– Ах, я это знаю. Знаю, знаю, – подхватила Наташа. – Я еще маленькая была, так со мной это бывало. Помнишь, раз меня за сливы наказали и вы все танцовали, а я сидела в классной и рыдала, никогда не забуду: мне и грустно было и жалко было всех, и себя, и всех всех жалко. И, главное, я не виновата была, – сказала Наташа, – ты помнишь?
– Помню, – сказал Николай. – Я помню, что я к тебе пришел потом и мне хотелось тебя утешить и, знаешь, совестно было. Ужасно мы смешные были. У меня тогда была игрушка болванчик и я его тебе отдать хотел. Ты помнишь?
– А помнишь ты, – сказала Наташа с задумчивой улыбкой, как давно, давно, мы еще совсем маленькие были, дяденька нас позвал в кабинет, еще в старом доме, а темно было – мы это пришли и вдруг там стоит…
– Арап, – докончил Николай с радостной улыбкой, – как же не помнить? Я и теперь не знаю, что это был арап, или мы во сне видели, или нам рассказывали.
– Он серый был, помнишь, и белые зубы – стоит и смотрит на нас…
– Вы помните, Соня? – спросил Николай…
– Да, да я тоже помню что то, – робко отвечала Соня…
– Я ведь спрашивала про этого арапа у папа и у мама, – сказала Наташа. – Они говорят, что никакого арапа не было. А ведь вот ты помнишь!
– Как же, как теперь помню его зубы.
– Как это странно, точно во сне было. Я это люблю.
– А помнишь, как мы катали яйца в зале и вдруг две старухи, и стали по ковру вертеться. Это было, или нет? Помнишь, как хорошо было?
– Да. А помнишь, как папенька в синей шубе на крыльце выстрелил из ружья. – Они перебирали улыбаясь с наслаждением воспоминания, не грустного старческого, а поэтического юношеского воспоминания, те впечатления из самого дальнего прошедшего, где сновидение сливается с действительностью, и тихо смеялись, радуясь чему то.
Соня, как и всегда, отстала от них, хотя воспоминания их были общие.
Соня не помнила многого из того, что они вспоминали, а и то, что она помнила, не возбуждало в ней того поэтического чувства, которое они испытывали. Она только наслаждалась их радостью, стараясь подделаться под нее.
Она приняла участие только в том, когда они вспоминали первый приезд Сони. Соня рассказала, как она боялась Николая, потому что у него на курточке были снурки, и ей няня сказала, что и ее в снурки зашьют.
– А я помню: мне сказали, что ты под капустою родилась, – сказала Наташа, – и помню, что я тогда не смела не поверить, но знала, что это не правда, и так мне неловко было.
Во время этого разговора из задней двери диванной высунулась голова горничной. – Барышня, петуха принесли, – шопотом сказала девушка.
– Не надо, Поля, вели отнести, – сказала Наташа.
В середине разговоров, шедших в диванной, Диммлер вошел в комнату и подошел к арфе, стоявшей в углу. Он снял сукно, и арфа издала фальшивый звук.
– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…
– Это метампсикова, – сказала Соня, которая всегда хорошо училась и все помнила. – Египтяне верили, что наши души были в животных и опять пойдут в животных.
– Нет, знаешь, я не верю этому, чтобы мы были в животных, – сказала Наташа тем же шопотом, хотя музыка и кончилась, – а я знаю наверное, что мы были ангелами там где то и здесь были, и от этого всё помним…
– Можно мне присоединиться к вам? – сказал тихо подошедший Диммлер и подсел к ним.
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!
– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.
Диммлер, подсев к графине и закрыв глаза, слушал.
– Нет, графиня, – сказал он наконец, – это талант европейский, ей учиться нечего, этой мягкости, нежности, силы…
– Ах! как я боюсь за нее, как я боюсь, – сказала графиня, не помня, с кем она говорит. Ее материнское чутье говорило ей, что чего то слишком много в Наташе, и что от этого она не будет счастлива. Наташа не кончила еще петь, как в комнату вбежал восторженный четырнадцатилетний Петя с известием, что пришли ряженые.
Наташа вдруг остановилась.
– Дурак! – закричала она на брата, подбежала к стулу, упала на него и зарыдала так, что долго потом не могла остановиться.
– Ничего, маменька, право ничего, так: Петя испугал меня, – говорила она, стараясь улыбаться, но слезы всё текли и всхлипывания сдавливали горло.
Наряженные дворовые, медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснялись в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хоровые и святочные игры. Графиня, узнав лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреич с сияющей улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда то.
Через полчаса в зале между другими ряжеными появилась еще старая барыня в фижмах – это был Николай. Турчанка был Петя. Паяс – это был Диммлер, гусар – Наташа и черкес – Соня, с нарисованными пробочными усами и бровями.
После снисходительного удивления, неузнавания и похвал со стороны не наряженных, молодые люди нашли, что костюмы так хороши, что надо было их показать еще кому нибудь.
Николай, которому хотелось по отличной дороге прокатить всех на своей тройке, предложил, взяв с собой из дворовых человек десять наряженных, ехать к дядюшке.
– Нет, ну что вы его, старика, расстроите! – сказала графиня, – да и негде повернуться у него. Уж ехать, так к Мелюковым.
Мелюкова была вдова с детьми разнообразного возраста, также с гувернантками и гувернерами, жившая в четырех верстах от Ростовых.
– Вот, ma chere, умно, – подхватил расшевелившийся старый граф. – Давай сейчас наряжусь и поеду с вами. Уж я Пашету расшевелю.