Фром, Йоханнес
| Йоханнес Фром | |
| фин. Johannes From | |
 Йоханнес Фром («Руммин-Юсси») на фото справа. (Слева — Яльмари Саари) | |
| Имя при рождении: |
Йоханнес Йеремиас Фром |
|---|---|
| Прозвище |
Руммин-Юсси |
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Гражданство: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Наказание: |
пожизненное заключение; амнистирован в том же году |
| Отец: |
Калле Фром |
| Мать: |
Аманда Фром (Салон) |
| Убийства | |
| Количество жертв: |
60–70 |
| Период убийств: |
февраль—апрель 1918, гражданская война в Финляндии |
| Основной регион убийств: | |
| Способ убийств: |
расстрелы |
| Мотив: |
функция палача |
Йоханнес Йеремиас Фром (фин. Johannes Jeremias From; 16 августа 1896, Йямся — 14 апреля 1964, Лохья), он же Руммин-Юсси, он же Йоханнес Хейно — финский служащий военной полиции Шюцкора, участник гражданской войны 1918 на белой стороне. Выполнял функции палача в белых войсках. Осуждён за военные преступления, но быстро амнистирован.
Содержание
Случайность политического выбора
Родился в семье сапожника, женившегося на дочери фермера. Калле Фром, отец Йоханнеса, в последние годы занимался извозом для бумажной фабрики. После смерти отца от алкогольного отравления Йоханнес некоторое время жил за счёт благотворительных аукционов. Отличался алкозависимостью, склонностью к правонарушениям и бытовому насилию.
В 20-летнем возрасте контактировал с социалистами, посещал Народный дом Ямся. Однако с начала гражданской войны Йоханнес Фром присоединился к белым и вступил в Охранный корпус.
Точно так же он мог стать и красным. С какой стороны ему оказаться, решилось случайным совпадением[1].
Палаческая служба
Из-за случайной болезни Фром не был отправлен на фронт и остался в Ямся на военно-полицейской службе. Военной полицией Шюцкора командовал в Ямся Вейкко Сиппола. Йоханнес Фром, наряду с Яльмари Саари, выполнял при Сипполе обязанности помощника и палача. Получил прозвище Руммин-Юсси. Отличался замкнутостью и некой «загадочностью»[2].
Сиппола, Фром и Саари организовали в городе и окрестностях волну белого террора. Десятки подозреваемых в связях с красными были подвергнуты арестам, пыткам и казням. Бессудные расстрелы проводились в усадьбе Саари и в местной церкви. Фром принимал в них личное участие. Иногда его жертвами становились не политические противники, а люди, с которыми у него были бытовые конфликты до гражданской войны. Количество казнённых в Ямся определяется в 60-70 человек
Весной 1918 Йоханнес Фром вместе с белыми войсками находился в Тампере, Сейняйоки, Кокколе. Всюду выполнял те же палаческие функции.
Суд и амнистия
В финляндской гражданской войне победу одержали белые. Несмотря на это, в 1921 Йоханнес Фром и Яльмари Саари (ранее — Вейкко Сиппола) были арестованы и предстали перед военным судом за бессудные убийства и применение пыток. Все трое были приговорены к пожизненному заключению. Однако вскоре амнистированы на основании указа Пера Свинхувуда, изданного в декабре 1918.
После освобождения Йоханнес Фром вёл полукочевую жизнь, часто перемещаясь по стране и меняя имена. Это было связано с его широкой известностью как палача и большим количеством соотечественников, стремившихся отомстить.
Тем не менее, Фром женился на фермерской вдове, обзавёлся семьёй, имел восьмерых детей. В политической активности не замечался. Умер в возрасте 67 лет под именем Йоханнес Хейно.
Память в современности
Прозвище Руммин-Юсси длительное время оставалось в Финляндии нарицательным, символизирующим жестокость и преступление. По некоторым отзывам, им пугали детей.
Прообразом Статуи Свободы в Тампере, символизирующей победу финских белых, был Элиас Симойоки, однако левые активисты называют монумент «Руммин-Юсси»[3].
См. также
Напишите отзыв о статье "Фром, Йоханнес"
Примечания
- ↑ [takkirauta.blogspot.ru/2013/07/vapaussodan-psykopaatit.html Vapaussodan psykopaatit]
- ↑ [www.sermones.fi/2007/12/poikkeusyksilot-ottavat-vallan-jos-esivalta-on-moraaliton-tai-muuten-ammattitaidoton/ Poikkeusyksilöt ottavat vallan, jos esivalta on moraaliton tai muuten ammattitaidoton]
- ↑ [www.panoramio.com/photo/80289410 «Rummin Jussi»]
Отрывок, характеризующий Фром, Йоханнес
Жених с невестой, не поминая более о деревьях, обсыпающих их мраком и меланхолией, делали планы о будущем устройстве блестящего дома в Петербурге, делали визиты и приготавливали всё для блестящей свадьбы.Граф Илья Андреич в конце января с Наташей и Соней приехал в Москву. Графиня всё была нездорова, и не могла ехать, – а нельзя было ждать ее выздоровления: князя Андрея ждали в Москву каждый день; кроме того нужно было закупать приданое, нужно было продавать подмосковную и нужно было воспользоваться присутствием старого князя в Москве, чтобы представить ему его будущую невестку. Дом Ростовых в Москве был не топлен; кроме того они приехали на короткое время, графини не было с ними, а потому Илья Андреич решился остановиться в Москве у Марьи Дмитриевны Ахросимовой, давно предлагавшей графу свое гостеприимство.
Поздно вечером четыре возка Ростовых въехали во двор Марьи Дмитриевны в старой Конюшенной. Марья Дмитриевна жила одна. Дочь свою она уже выдала замуж. Сыновья ее все были на службе.
Она держалась всё так же прямо, говорила также прямо, громко и решительно всем свое мнение, и всем своим существом как будто упрекала других людей за всякие слабости, страсти и увлечения, которых возможности она не признавала. С раннего утра в куцавейке, она занималась домашним хозяйством, потом ездила: по праздникам к обедни и от обедни в остроги и тюрьмы, где у нее бывали дела, о которых она никому не говорила, а по будням, одевшись, дома принимала просителей разных сословий, которые каждый день приходили к ней, и потом обедала; за обедом сытным и вкусным всегда бывало человека три четыре гостей, после обеда делала партию в бостон; на ночь заставляла себе читать газеты и новые книги, а сама вязала. Редко она делала исключения для выездов, и ежели выезжала, то ездила только к самым важным лицам в городе.
Она еще не ложилась, когда приехали Ростовы, и в передней завизжала дверь на блоке, пропуская входивших с холода Ростовых и их прислугу. Марья Дмитриевна, с очками спущенными на нос, закинув назад голову, стояла в дверях залы и с строгим, сердитым видом смотрела на входящих. Можно бы было подумать, что она озлоблена против приезжих и сейчас выгонит их, ежели бы она не отдавала в это время заботливых приказаний людям о том, как разместить гостей и их вещи.
– Графские? – сюда неси, говорила она, указывая на чемоданы и ни с кем не здороваясь. – Барышни, сюда налево. Ну, вы что лебезите! – крикнула она на девок. – Самовар чтобы согреть! – Пополнела, похорошела, – проговорила она, притянув к себе за капор разрумянившуюся с мороза Наташу. – Фу, холодная! Да раздевайся же скорее, – крикнула она на графа, хотевшего подойти к ее руке. – Замерз, небось. Рому к чаю подать! Сонюшка, bonjour, – сказала она Соне, этим французским приветствием оттеняя свое слегка презрительное и ласковое отношение к Соне.
Когда все, раздевшись и оправившись с дороги, пришли к чаю, Марья Дмитриевна по порядку перецеловала всех.
– Душой рада, что приехали и что у меня остановились, – говорила она. – Давно пора, – сказала она, значительно взглянув на Наташу… – старик здесь и сына ждут со дня на день. Надо, надо с ним познакомиться. Ну да об этом после поговорим, – прибавила она, оглянув Соню взглядом, показывавшим, что она при ней не желает говорить об этом. – Теперь слушай, – обратилась она к графу, – завтра что же тебе надо? За кем пошлешь? Шиншина? – она загнула один палец; – плаксу Анну Михайловну? – два. Она здесь с сыном. Женится сын то! Потом Безухова чтоль? И он здесь с женой. Он от нее убежал, а она за ним прискакала. Он обедал у меня в середу. Ну, а их – она указала на барышень – завтра свожу к Иверской, а потом и к Обер Шельме заедем. Ведь, небось, всё новое делать будете? С меня не берите, нынче рукава, вот что! Намедни княжна Ирина Васильевна молодая ко мне приехала: страх глядеть, точно два боченка на руки надела. Ведь нынче, что день – новая мода. Да у тебя то у самого какие дела? – обратилась она строго к графу.
– Всё вдруг подошло, – отвечал граф. – Тряпки покупать, а тут еще покупатель на подмосковную и на дом. Уж ежели милость ваша будет, я времечко выберу, съезжу в Маринское на денек, вам девчат моих прикину.
– Хорошо, хорошо, у меня целы будут. У меня как в Опекунском совете. Я их и вывезу куда надо, и побраню, и поласкаю, – сказала Марья Дмитриевна, дотрогиваясь большой рукой до щеки любимицы и крестницы своей Наташи.
