Сиппола, Вейкко

Вейкко Сиппола
фин. Veikko Sippola
Имя при рождении:	Калерво Куудес Вейкко Сиппола
Род деятельности:	строитель, предприниматель, фермер; командир Шюцкора
Дата рождения:	18 апреля 1887(1887-04-18)
Место рождения:	Вааса
Гражданство:	Финляндия Финляндия
Дата смерти:	9 марта 1955(1955-03-09) (67 лет)
Место смерти:	Хельсинки

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Калерво Куудес Вейкко Сиппола (фин. Kalervo Kuudes Veikko Sippola; 18 апреля 1887, Вааса — 9 марта 1955, Хельсинки) — финский предприниматель, фермер и военно-политический активист, активный участник гражданской войны 1918 на белой стороне. Командующий военной полицией Шюцкора в Ямсе. Активный проводник белого террора. Привлекался к суду за военные и уголовные преступления, но был амнистирован. Эмигрировал в США, проживал в Канаде, затем возвратился в Финляндию.

Происхождение и бизнес

Родился в многодетной семье фермера и общественного деятеля Матти Сипполы, основателя первой в Финляндии молодёжной организации. Ахто Сиппола, брат Вейкко Сипполы, в начале 1930-х был активистом Лапуаского движения.

В ранней молодости Вейкко Сиппола работал в строительном бизнесе. По некоторым сведениям, конфликтовал с рабочими активистами, в результате чего проникся правыми антисоциалистическими убеждениями.

В 1914 приобрёл ферму в Кяркёля. Женился на дочери коммерсанта и землевладельца, однако спустя несколько лет развёлся.

В гражданской войне

В гражданской войне 1918 Вейкко Сиппола сразу и решительно стал на сторону белых. Из контролируемого красными Хельсинки перебрался в Ямся и вступил в Охранный корпус. Возглавил в Ямсе батальонную разведку и военную полицию Шюцкора. Служил под началом известного белого командира Ханса Калма.

Вейкко Сиппола, его помощник Яльмари Саари и палач Йоханнес Фром (Руммин-Юсси) установили в Ямсе режим белого террора. Расправам подвергались не только коммунисты и социалисты, но и подозреваемые, а иногда случайные люди. Несколько десятков человек были расстреляны без суда, многие подвергнуты пыткам.

В марте 1918 Вейкко Сиппола был направлен на фронт. Участвовал в боях, в том числе в сражении за Тампере. Продолжал выполнять не только боевые, но и карательные функции.

Война после войны

После войны Сиппола вернулся на ферму в Кяркёля. С июня 1918 командовал местным Охранным корпусом. Конфликтовал с соседями-фермерами. По ряду сведений, продолжал сведение политических счётов, обвинялся в убийстве бывших красногвардейцев. За эти действия в июле 1918 арестован (несмотря на то, что победу в гражданской войне одержали белые), но амнистирован на основании указа Пера Свинхувуда, изданного в декабре 1918.

С осени 1918 Вейкко Сиппола участвовал в «братских войнах» — Эстонской войне за независимость и Олонецкой экспедиции (под началом Пааво Талвелы).

Эмиграция

В конце 1919 Сиппола, опасаясь очередного ареста, покинул Финляндию и по подложным документам эмигрировал в США. Жил в Сан-Франциско, работал строителем, заключил повторный брак с финской эмигранткой. Конфликтовал с финскими эмигрантами левых взглядов.

В 1926 Сиппола был арестован американской полицией за незаконный въезд в США. Освободившись, он перебрался в Канаду и поселился в Грейтер-Садбери. Однако и в Канаде у него завязались конфликты с красными соотечественниками.

Возвращение

В 1930 Вейкко Сиппола возвратился в Финляндию. На следующий год он снова предстал перед судом по обвинению в военных и уголовных преступлениях, но снова был амнистирован на основании указа Свинхувуда.

Обосновался в Хельсинки, женился в третий раз. Состоял в крайне правых организациях ветеранов гражданской войны.

Скончался при не вполне ясных обстоятельствах в возрасте 67 лет. Существуют предположения, что смерть Вейкко Сипполы была связана с нелегальным бизнесом, однако чётких подтверждений такой версии нет.

См. также

• Йоханнес Фром
• Яльмари Саари

Отрывок, характеризующий Сиппола, Вейкко

Люди эти, увлекаемые своими страстями, были слепыми исполнителями только самого печального закона необходимости; но они считали себя героями и воображали, что то, что они делали, было самое достойное и благородное дело. Они обвиняли Кутузова и говорили, что он с самого начала кампании мешал им победить Наполеона, что он думает только об удовлетворении своих страстей и не хотел выходить из Полотняных Заводов, потому что ему там было покойно; что он под Красным остановил движенье только потому, что, узнав о присутствии Наполеона, он совершенно потерялся; что можно предполагать, что он находится в заговоре с Наполеоном, что он подкуплен им, [Записки Вильсона. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ] и т. д., и т. д.
Мало того, что современники, увлекаемые страстями, говорили так, – потомство и история признали Наполеона grand, a Кутузова: иностранцы – хитрым, развратным, слабым придворным стариком; русские – чем то неопределенным – какой то куклой, полезной только по своему русскому имени…


В 12 м и 13 м годах Кутузова прямо обвиняли за ошибки. Государь был недоволен им. И в истории, написанной недавно по высочайшему повелению, сказано, что Кутузов был хитрый придворный лжец, боявшийся имени Наполеона и своими ошибками под Красным и под Березиной лишивший русские войска славы – полной победы над французами. [История 1812 года Богдановича: характеристика Кутузова и рассуждение о неудовлетворительности результатов Красненских сражений. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ]
Такова судьба не великих людей, не grand homme, которых не признает русский ум, а судьба тех редких, всегда одиноких людей, которые, постигая волю провидения, подчиняют ей свою личную волю. Ненависть и презрение толпы наказывают этих людей за прозрение высших законов.
Для русских историков – странно и страшно сказать – Наполеон – это ничтожнейшее орудие истории – никогда и нигде, даже в изгнании, не выказавший человеческого достоинства, – Наполеон есть предмет восхищения и восторга; он grand. Кутузов же, тот человек, который от начала и до конца своей деятельности в 1812 году, от Бородина и до Вильны, ни разу ни одним действием, ни словом не изменяя себе, являет необычайный s истории пример самоотвержения и сознания в настоящем будущего значения события, – Кутузов представляется им чем то неопределенным и жалким, и, говоря о Кутузове и 12 м годе, им всегда как будто немножко стыдно.
А между тем трудно себе представить историческое лицо, деятельность которого так неизменно постоянно была бы направлена к одной и той же цели. Трудно вообразить себе цель, более достойную и более совпадающую с волею всего народа. Еще труднее найти другой пример в истории, где бы цель, которую поставило себе историческое лицо, была бы так совершенно достигнута, как та цель, к достижению которой была направлена вся деятельность Кутузова в 1812 году.
Кутузов никогда не говорил о сорока веках, которые смотрят с пирамид, о жертвах, которые он приносит отечеству, о том, что он намерен совершить или совершил: он вообще ничего не говорил о себе, не играл никакой роли, казался всегда самым простым и обыкновенным человеком и говорил самые простые и обыкновенные вещи. Он писал письма своим дочерям и m me Stael, читал романы, любил общество красивых женщин, шутил с генералами, офицерами и солдатами и никогда не противоречил тем людям, которые хотели ему что нибудь доказывать. Когда граф Растопчин на Яузском мосту подскакал к Кутузову с личными упреками о том, кто виноват в погибели Москвы, и сказал: «Как же вы обещали не оставлять Москвы, не дав сраженья?» – Кутузов отвечал: «Я и не оставлю Москвы без сражения», несмотря на то, что Москва была уже оставлена. Когда приехавший к нему от государя Аракчеев сказал, что надо бы Ермолова назначить начальником артиллерии, Кутузов отвечал: «Да, я и сам только что говорил это», – хотя он за минуту говорил совсем другое. Какое дело было ему, одному понимавшему тогда весь громадный смысл события, среди бестолковой толпы, окружавшей его, какое ему дело было до того, к себе или к нему отнесет граф Растопчин бедствие столицы? Еще менее могло занимать его то, кого назначат начальником артиллерии.
Не только в этих случаях, но беспрестанно этот старый человек дошедший опытом жизни до убеждения в том, что мысли и слова, служащие им выражением, не суть двигатели людей, говорил слова совершенно бессмысленные – первые, которые ему приходили в голову.
Но этот самый человек, так пренебрегавший своими словами, ни разу во всю свою деятельность не сказал ни одного слова, которое было бы не согласно с той единственной целью, к достижению которой он шел во время всей войны. Очевидно, невольно, с тяжелой уверенностью, что не поймут его, он неоднократно в самых разнообразных обстоятельствах высказывал свою мысль. Начиная от Бородинского сражения, с которого начался его разлад с окружающими, он один говорил, что Бородинское сражение есть победа, и повторял это и изустно, и в рапортах, и донесениях до самой своей смерти. Он один сказал, что потеря Москвы не есть потеря России. Он в ответ Лористону на предложение о мире отвечал, что мира не может быть, потому что такова воля народа; он один во время отступления французов говорил, что все наши маневры не нужны, что все сделается само собой лучше, чем мы того желаем, что неприятелю надо дать золотой мост, что ни Тарутинское, ни Вяземское, ни Красненское сражения не нужны, что с чем нибудь надо прийти на границу, что за десять французов он не отдаст одного русского.