Уиттл, Фрэнк

Фрэнк Уиттл
англ. Sir Frank Whittle
Род деятельности:	инженер-конструктор
Дата рождения:	1 июня 1907(1907-06-01)
Место рождения:	Ковентри (графство Уорикшир)
Дата смерти:	9 августа 1996(1996-08-09) (89 лет)
Место смерти:	Коламбия, Хауард, Мэриленд
Награды и премии:	Медаль Румфорда (1950) Золотая авиационная медаль ФАИ (1950) Медаль Альберта (Королевское общество искусств) (1952) Медаль Франклина (1956) Медаль Джона Скотта (1957) Премия Чарльза Старка Дрейпера (1991)

Сэр Фрэнк Уиттл (англ. Sir Frank Whittle; 1 июня 1907, Ковентри (графство Уорикшир) — 9 августа 1996, Коламбия, Хауард, Мэриленд) — английский инженер-конструктор. Отец турбореактивного авиационного двигателя.

Биография

Окончил Лимингтонский колледж. В 1926 году поступил в училище Королевских ВВС Великобритании в Крануэлле.

В 1928—1932 годах лётчик-испытатель истребительной авиации, флайт-лейтенант (капитан).

16 января 1930 года Фрэнк Уиттл зарегистрировал первый в мире патент Великобритании № 347206 на работоспособный газотурбинный (турбореактивный) двигатель. В 1936 году Уиттл с компаньонами создал фирму «Пауэр джетс» (Power Jets Ltd.), на которой и были разработаны первые английские турбореактивные двигатели.

Первый английский реактивный самолёт Gloster E.28/39 с двигателем Уиттла JETS W.1 (Whittle № 1) (Уиттл № 1) поднялся в небо 15 мая 1941 года, почти на два года позже первого немецкого реактивного самолёта Пабста фон Охайна.

В 1944 году Уинстон Черчилль распорядился национализировать «Пауэр джетс». Конструкторская документация фирмы «Пауэр джетс» была передана фирмам «Роллс-Ройс», «Де Хэвилленд» и «Ровер». «Пауэр джетс» Уиттла преобразовали в Национальный газотурбинный исследовательский центр. Уиттл считал эти преобразования несправедливыми (хотя, видимо, это была вынужденная мера, так как небольшая фирма Уиттла уже не могла справиться со всеми проблемами нового, уже показавшего перспективы реактивного двигателестроения, требовавшими подключения к работам крупных двигателестроителей).

В 1946 году награждён медалью Гуггенхейма (Даниэля Гаггенгейма).

В 1948 году Уиттл посвящён в рыцарское достоинство (сэр) королём Георгом VI.

Несмотря на попытки британского правительства смягчить недовольство Уиттла присвоением ему различных званий и наград, в 1976 году Уиттл эмигрировал в США, где и получил полное признание своих заслуг перед мировой авиацией.

С 1977 года — профессор Военно-морской академии США в Аннаполисе.

Автор книги: «Реактивное движение: история первопроходца» (Jet: The Story of a Pioneer, 1953).

По мнению современников, основа успеха машины (двигателя) Уиттла определялась разработкой специальных материалов, способных выдерживать высокие температуры газа на входе в турбину, и большие центробежные усилия.

После Второй мировой войны СССР приобрёл в Великобритании усовершенствованные фирмой «Роллс-Ройс» двигатели Уиттла средней мощности Derwent и высокой мощности Nene (читается «Нин»). Двигатели «Дервент» изготовляли в СССР на заводе № 500, а двигатели «Нин» — на заводе № 45. Двигатели соответственно получили советские названия РД-500 и РД-45. Двигатель «Нин» под названием ВК-1 (по имени конструктора, курировавшего английский мотор, В. Я. Климова) стал наиболее массовым советским турбореактивным двигателем (около 20 000 экземпляров); устанавливался на истребителях МИГ-15 и МИГ-17.

Память

• В г. Ковентри установлен памятник Ф. Уиттлу работы скульптора Ирены Седлецкой.

Отрывок, характеризующий Уиттл, Фрэнк

– Э, дурак, тьфу! – сердито плюнув, сказал старик. Прошло несколько времени молчаливого движения, и повторилась опять та же шутка.
В пятом часу вечера сражение было проиграно на всех пунктах. Более ста орудий находилось уже во власти французов.
Пржебышевский с своим корпусом положил оружие. Другие колонны, растеряв около половины людей, отступали расстроенными, перемешанными толпами.
Остатки войск Ланжерона и Дохтурова, смешавшись, теснились около прудов на плотинах и берегах у деревни Аугеста.
В 6 м часу только у плотины Аугеста еще слышалась жаркая канонада одних французов, выстроивших многочисленные батареи на спуске Праценских высот и бивших по нашим отступающим войскам.
В арьергарде Дохтуров и другие, собирая батальоны, отстреливались от французской кавалерии, преследовавшей наших. Начинало смеркаться. На узкой плотине Аугеста, на которой столько лет мирно сиживал в колпаке старичок мельник с удочками, в то время как внук его, засучив рукава рубашки, перебирал в лейке серебряную трепещущую рыбу; на этой плотине, по которой столько лет мирно проезжали на своих парных возах, нагруженных пшеницей, в мохнатых шапках и синих куртках моравы и, запыленные мукой, с белыми возами уезжали по той же плотине, – на этой узкой плотине теперь между фурами и пушками, под лошадьми и между колес толпились обезображенные страхом смерти люди, давя друг друга, умирая, шагая через умирающих и убивая друг друга для того только, чтобы, пройдя несколько шагов, быть точно. так же убитыми.
Каждые десять секунд, нагнетая воздух, шлепало ядро или разрывалась граната в средине этой густой толпы, убивая и обрызгивая кровью тех, которые стояли близко. Долохов, раненый в руку, пешком с десятком солдат своей роты (он был уже офицер) и его полковой командир, верхом, представляли из себя остатки всего полка. Влекомые толпой, они втеснились во вход к плотине и, сжатые со всех сторон, остановились, потому что впереди упала лошадь под пушкой, и толпа вытаскивала ее. Одно ядро убило кого то сзади их, другое ударилось впереди и забрызгало кровью Долохова. Толпа отчаянно надвинулась, сжалась, тронулась несколько шагов и опять остановилась.
Пройти эти сто шагов, и, наверное, спасен; простоять еще две минуты, и погиб, наверное, думал каждый. Долохов, стоявший в середине толпы, рванулся к краю плотины, сбив с ног двух солдат, и сбежал на скользкий лед, покрывший пруд.
– Сворачивай, – закричал он, подпрыгивая по льду, который трещал под ним, – сворачивай! – кричал он на орудие. – Держит!…
Лед держал его, но гнулся и трещал, и очевидно было, что не только под орудием или толпой народа, но под ним одним он сейчас рухнется. На него смотрели и жались к берегу, не решаясь еще ступить на лед. Командир полка, стоявший верхом у въезда, поднял руку и раскрыл рот, обращаясь к Долохову. Вдруг одно из ядер так низко засвистело над толпой, что все нагнулись. Что то шлепнулось в мокрое, и генерал упал с лошадью в лужу крови. Никто не взглянул на генерала, не подумал поднять его.
– Пошел на лед! пошел по льду! Пошел! вороти! аль не слышишь! Пошел! – вдруг после ядра, попавшего в генерала, послышались бесчисленные голоса, сами не зная, что и зачем кричавшие.
Одно из задних орудий, вступавшее на плотину, своротило на лед. Толпы солдат с плотины стали сбегать на замерзший пруд. Под одним из передних солдат треснул лед, и одна нога ушла в воду; он хотел оправиться и провалился по пояс.
Ближайшие солдаты замялись, орудийный ездовой остановил свою лошадь, но сзади всё еще слышались крики: «Пошел на лед, что стал, пошел! пошел!» И крики ужаса послышались в толпе. Солдаты, окружавшие орудие, махали на лошадей и били их, чтобы они сворачивали и подвигались. Лошади тронулись с берега. Лед, державший пеших, рухнулся огромным куском, и человек сорок, бывших на льду, бросились кто вперед, кто назад, потопляя один другого.
Ядра всё так же равномерно свистели и шлепались на лед, в воду и чаще всего в толпу, покрывавшую плотину, пруды и берег.


На Праценской горе, на том самом месте, где он упал с древком знамени в руках, лежал князь Андрей Болконский, истекая кровью, и, сам не зная того, стонал тихим, жалостным и детским стоном.
К вечеру он перестал стонать и совершенно затих. Он не знал, как долго продолжалось его забытье. Вдруг он опять чувствовал себя живым и страдающим от жгучей и разрывающей что то боли в голове.
«Где оно, это высокое небо, которое я не знал до сих пор и увидал нынче?» было первою его мыслью. «И страдания этого я не знал также, – подумал он. – Да, я ничего, ничего не знал до сих пор. Но где я?»