Хиршман, Альберт

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
В Википедии есть статьи о других людях с фамилией Хиршман.
Альберт Отто Хиршман
Albert Otto Hirschman
Научная сфера:

экономика

Учёная степень:

доктор наук

Учёное звание:

профессор

Известен как:

один из создателей индекса Херфиндаля-Хиршмана

Альберт Отто Хиршман (нем. Albert Otto Hirschman; 7 апреля 1915 — 11 декабря 2012) — американский экономист, профессор экономики Гарвардского университета, является одним из авторов индекса Херфиндаля-Хиршмана (точнее, его более раннего варианта).





Биография

Альберт Отто Хиршман родился в ассимилированной еврейской семье в Берлине, сын Карла Хиршмана и Хедвиг Хиршман (урожд. Маркузе).[1] Брат подпольщицы-антифашистки Урсулы Хиршман.

Жил и учился в Берлине, включая учёбу в Берлинском университете с 1932 года. В 1933 переехал во Францию, учился в «Высшей школе изучения торговли» и в «Институте статистики Сорбонны» в Париже. В 1935—1936 годах учился в Лондонской школе экономики как член международного студенческого общества. С 1936 по 1938 год учился в университете в Триесте, где получил докторскую степень[2].

Принимал участие в Гражданской войне в Испании на стороне республиканцев. Когда в Европе разразилась война, работал с американским журналистом Варианом Фраем, помогал многим европейским артистам и учёным скрыться от нацистов. Воевал во французской армии в 1940 году.

В 1941 году уехал в Соединенные Штаты по стипендии Фонда Рокфеллера и получил там гражданство. В 1941—1943 годах работал в Калифорнийском университете в Беркли[2].

В 1942—1946 годах служил в Управлении стратегических служб.

С 1946 году — главный сотрудник по политике в отношении западной Европы и Британского содружества Федерального резерва США в Вашингтоне[2]. С 1952 по 1956 год жил в Боготе (Колумбия), в период 1952—1954 года работал эмиссаром Всемирного банка и финансовым советником Национального совета по планированию Колумбии, затем в период 1954—1956 года личным финансовым советником Джорджа Калманоффа. На основе своего колумбийского опыта написал книгу «Стратегия экономического развития»[3].

В 1956 году вернулся в США и получил первую университетскую должность профессора-исследователя в Йельском университете, где работал с 1956 по 1958 года. И с 1958 года перешёл в Колумбийский университет — профессором по международным экономическим отношениям до 1964 года. В период 1960—1963 года работал также директором Латино-американского проектного фонда и членом редколлегии журнала «Американское экономическое обозрение» в период 1961—1964 года. В 1964—1967 годах — профессор политической экономии, 1967—1974 годах — профессор экономического развития Гарвардского университета. С 1973 года работал в Институте перспективных исследований в Принстоне. В 1972 и 1973 годах лишь выступал на некоторых конференциях в институте, а в 1974 году стал полноправным профессором до выхода на пенсию в 1985 году. Хиршман получил статус почётного деятеля науки в 1985 году и сохранял его до мая 2007 года.

Во время работы в институте Хиршман был активным участником других научных исследований, работал консультантом и членом многих исполнительных организаций. С 1990 по 1991 год был членом Берлинской школы экономики, с 1991 по 1994 года и в 2000 год — её гостевым членом.

Член многих научных сообществ, включая Берлинско-Бранденбургскую академию наук, Американскую академию искусств и наук, Американскую экономическую ассоциацию, Американское философское общество, Берлинское научное общество, Совет по международным отношениям, Национальную академию наук США, Британскую королевскую академию наук и Национальную академию деи Линчеи. Имел почетную степень в Университете Ратджерса с 1978 года[2].

Память

1 мая 2000 года Институт перспективных исследований основал кафедру Альберта Хиршмана в честь его достижений.

В 2007 году Научный совет Социологии учредил ежегодную премию Альберта Хиршмана, которая является его высшей наградой[4].

Семья

  • Жена (с 22 июня 1941 года) — Сара Шапиро.
    • Дочери — Кэтри Джейн и Элизабет Николь.
  • Сестра А. О. Хиршмана Урсула была замужем за итальянскими коммунистами и антифашистами Еудженио Колорни (убит в 1944 году) и Альтиеро Спинелли.
    • Племянница А. О. Хиршмана Ева Колорни в 1973 году вышла замуж за лауреата Нобелевской премии, экономиста А.Сена.

Научная деятельность

Хиршман изучал «серую зону» (зону частичной безработицы) с экономической и политической точек зрения. В его первой книге, вышедшей в 1945 году, рассматривалась зависимость экономики от политики государств («Национальная мощь и структура международной торговли»). Это помогло вызвать волну скептицизма по поводу способа проведения Плана Маршала в 1940-х годах.

В 1958 году впервые сформулировал концепцию несбалансированного роста[en], которая вошла в область исследования теории «большого толчка»[5]. Протестовал против импорта и введения традиционных и устаревших экономических доктрин развития экономики («Стратегия развития», 1958). Настаивал на том, что развитие экономики должно быть подвергнуто исследованию в каждом конкретном случае, используя местные природные ресурсы и структуры, чтобы достичь желаемого результата. Утверждал, что навязывание единой доктринальной структуры без учёта местных особенностей — верный путь к губительному развитию. Хиршман считал, что экономики (как развитые, так и развивающиеся) развиваются не рационально, и работа экономистов развития заключается в разработке и заложении плана развития.

Его концепция «связей с поставщиками и заказчиками» стала одним из самых часто используемых понятий современной теории экономического развития. В некотором смысле Хиршман следует империалистической доктрине экономической теории Сhicago vein.

Учение о взаимодействии потребительской независимости и конкурентной структуры изложено в книге «Выход, голос и верность» (1970).

Награды

За научные достижения удостоен многочисленных наград:

  • 1980 — Премия Фрэнка Сейдмана за вклад в политическую экономию и социальную науку
  • 1983 — Приз Толкотта Парсонса[6] от Американской академии искусств и наук
  • 1995 — Орден Сан Карлоса от правительства Колумбии
  • 1998 — Медаль Томаса Джефферсона
  • 1998 — Премия Тойнби
  • 2000 — Орден Южного Креста от президента Бразилии
  • 2003 — премия Бенджамина Е. Лепинкота от американской научно-политической ассоциации за книгу «Страсти и интересы».

Библиография

Напишите отзыв о статье "Хиршман, Альберт"

Примечания

  1. ↑ [muse.jhu.edu/journals/tocqueville_reviewla_revue_tocqueville/summary/v031/31.2.adelman.html Between Worlds: The Life and Work of Albert O. Hirschman]
  2. ↑ 1 2 3 4 Блауг М. [www.seinst.ru/page701/ 100 великих экономистов после Кейнса]. — СПб.: Экономикус, 2009. — С. 350-353. — ISBN 978-5-903816-03-3.
  3. ↑ Микеле Алачевич [openknowledge.worldbank.org/bitstream/handle/10986/13807/55403Russian.pdf?sequence=3 Политическая экономия Всемирного банка: начальный период] М.: Издательство «Весь Мир», 2012.
  4. ↑ [www.ssrc.org/Hirschman Social Science Research Council — Albert O. Hirschman Prize  (Проверено 17 июля 2011)]
  5. ↑ Нуреев Р.М. [vk.com/doc-101382510_416591806 Экономика развития: модели становления рыночной экономики]. — М.: Норма. — 2008. — С. 26-37. — ISBN 978-5-468-00159-2.
  6. ↑ [www.amacad.org/content/about/about.aspx?d=18&t=4&s=0 Recipients of the Talcott Parsons Prize], American Academy of Arts & Sciences

Отрывок, характеризующий Хиршман, Альберт

Марья Генриховна была жена полкового доктора, молодая, хорошенькая немка, на которой доктор женился в Польше. Доктор, или оттого, что не имел средств, или оттого, что не хотел первое время женитьбы разлучаться с молодой женой, возил ее везде за собой при гусарском полку, и ревность доктора сделалась обычным предметом шуток между гусарскими офицерами.
Ростов накинул плащ, кликнул за собой Лаврушку с вещами и пошел с Ильиным, где раскатываясь по грязи, где прямо шлепая под утихавшим дождем, в темноте вечера, изредка нарушаемой далекими молниями.
– Ростов, ты где?
– Здесь. Какова молния! – переговаривались они.


В покинутой корчме, перед которою стояла кибиточка доктора, уже было человек пять офицеров. Марья Генриховна, полная белокурая немочка в кофточке и ночном чепчике, сидела в переднем углу на широкой лавке. Муж ее, доктор, спал позади ее. Ростов с Ильиным, встреченные веселыми восклицаниями и хохотом, вошли в комнату.
– И! да у вас какое веселье, – смеясь, сказал Ростов.
– А вы что зеваете?
– Хороши! Так и течет с них! Гостиную нашу не замочите.
– Марьи Генриховны платье не запачкать, – отвечали голоса.
Ростов с Ильиным поспешили найти уголок, где бы они, не нарушая скромности Марьи Генриховны, могли бы переменить мокрое платье. Они пошли было за перегородку, чтобы переодеться; но в маленьком чуланчике, наполняя его весь, с одной свечкой на пустом ящике, сидели три офицера, играя в карты, и ни за что не хотели уступить свое место. Марья Генриховна уступила на время свою юбку, чтобы употребить ее вместо занавески, и за этой занавеской Ростов и Ильин с помощью Лаврушки, принесшего вьюки, сняли мокрое и надели сухое платье.
В разломанной печке разложили огонь. Достали доску и, утвердив ее на двух седлах, покрыли попоной, достали самоварчик, погребец и полбутылки рому, и, попросив Марью Генриховну быть хозяйкой, все столпились около нее. Кто предлагал ей чистый носовой платок, чтобы обтирать прелестные ручки, кто под ножки подкладывал ей венгерку, чтобы не было сыро, кто плащом занавешивал окно, чтобы не дуло, кто обмахивал мух с лица ее мужа, чтобы он не проснулся.
– Оставьте его, – говорила Марья Генриховна, робко и счастливо улыбаясь, – он и так спит хорошо после бессонной ночи.
– Нельзя, Марья Генриховна, – отвечал офицер, – надо доктору прислужиться. Все, может быть, и он меня пожалеет, когда ногу или руку резать станет.
Стаканов было только три; вода была такая грязная, что нельзя было решить, когда крепок или некрепок чай, и в самоваре воды было только на шесть стаканов, но тем приятнее было по очереди и старшинству получить свой стакан из пухлых с короткими, не совсем чистыми, ногтями ручек Марьи Генриховны. Все офицеры, казалось, действительно были в этот вечер влюблены в Марью Генриховну. Даже те офицеры, которые играли за перегородкой в карты, скоро бросили игру и перешли к самовару, подчиняясь общему настроению ухаживанья за Марьей Генриховной. Марья Генриховна, видя себя окруженной такой блестящей и учтивой молодежью, сияла счастьем, как ни старалась она скрывать этого и как ни очевидно робела при каждом сонном движении спавшего за ней мужа.
Ложка была только одна, сахару было больше всего, но размешивать его не успевали, и потому было решено, что она будет поочередно мешать сахар каждому. Ростов, получив свой стакан и подлив в него рому, попросил Марью Генриховну размешать.
– Да ведь вы без сахара? – сказала она, все улыбаясь, как будто все, что ни говорила она, и все, что ни говорили другие, было очень смешно и имело еще другое значение.
– Да мне не сахар, мне только, чтоб вы помешали своей ручкой.
Марья Генриховна согласилась и стала искать ложку, которую уже захватил кто то.
– Вы пальчиком, Марья Генриховна, – сказал Ростов, – еще приятнее будет.
– Горячо! – сказала Марья Генриховна, краснея от удовольствия.
Ильин взял ведро с водой и, капнув туда рому, пришел к Марье Генриховне, прося помешать пальчиком.
– Это моя чашка, – говорил он. – Только вложите пальчик, все выпью.
Когда самовар весь выпили, Ростов взял карты и предложил играть в короли с Марьей Генриховной. Кинули жребий, кому составлять партию Марьи Генриховны. Правилами игры, по предложению Ростова, было то, чтобы тот, кто будет королем, имел право поцеловать ручку Марьи Генриховны, а чтобы тот, кто останется прохвостом, шел бы ставить новый самовар для доктора, когда он проснется.
– Ну, а ежели Марья Генриховна будет королем? – спросил Ильин.
– Она и так королева! И приказания ее – закон.
Только что началась игра, как из за Марьи Генриховны вдруг поднялась вспутанная голова доктора. Он давно уже не спал и прислушивался к тому, что говорилось, и, видимо, не находил ничего веселого, смешного или забавного во всем, что говорилось и делалось. Лицо его было грустно и уныло. Он не поздоровался с офицерами, почесался и попросил позволения выйти, так как ему загораживали дорогу. Как только он вышел, все офицеры разразились громким хохотом, а Марья Генриховна до слез покраснела и тем сделалась еще привлекательнее на глаза всех офицеров. Вернувшись со двора, доктор сказал жене (которая перестала уже так счастливо улыбаться и, испуганно ожидая приговора, смотрела на него), что дождь прошел и что надо идти ночевать в кибитку, а то все растащат.
– Да я вестового пошлю… двух! – сказал Ростов. – Полноте, доктор.
– Я сам стану на часы! – сказал Ильин.
– Нет, господа, вы выспались, а я две ночи не спал, – сказал доктор и мрачно сел подле жены, ожидая окончания игры.
Глядя на мрачное лицо доктора, косившегося на свою жену, офицерам стало еще веселей, и многие не могла удерживаться от смеха, которому они поспешно старались приискивать благовидные предлоги. Когда доктор ушел, уведя свою жену, и поместился с нею в кибиточку, офицеры улеглись в корчме, укрывшись мокрыми шинелями; но долго не спали, то переговариваясь, вспоминая испуг доктора и веселье докторши, то выбегая на крыльцо и сообщая о том, что делалось в кибиточке. Несколько раз Ростов, завертываясь с головой, хотел заснуть; но опять чье нибудь замечание развлекало его, опять начинался разговор, и опять раздавался беспричинный, веселый, детский хохот.


В третьем часу еще никто не заснул, как явился вахмистр с приказом выступать к местечку Островне.
Все с тем же говором и хохотом офицеры поспешно стали собираться; опять поставили самовар на грязной воде. Но Ростов, не дождавшись чаю, пошел к эскадрону. Уже светало; дождик перестал, тучи расходились. Было сыро и холодно, особенно в непросохшем платье. Выходя из корчмы, Ростов и Ильин оба в сумерках рассвета заглянули в глянцевитую от дождя кожаную докторскую кибиточку, из под фартука которой торчали ноги доктора и в середине которой виднелся на подушке чепчик докторши и слышалось сонное дыхание.
– Право, она очень мила! – сказал Ростов Ильину, выходившему с ним.
– Прелесть какая женщина! – с шестнадцатилетней серьезностью отвечал Ильин.
Через полчаса выстроенный эскадрон стоял на дороге. Послышалась команда: «Садись! – солдаты перекрестились и стали садиться. Ростов, выехав вперед, скомандовал: «Марш! – и, вытянувшись в четыре человека, гусары, звуча шлепаньем копыт по мокрой дороге, бренчаньем сабель и тихим говором, тронулись по большой, обсаженной березами дороге, вслед за шедшей впереди пехотой и батареей.
Разорванные сине лиловые тучи, краснея на восходе, быстро гнались ветром. Становилось все светлее и светлее. Ясно виднелась та курчавая травка, которая заседает всегда по проселочным дорогам, еще мокрая от вчерашнего дождя; висячие ветви берез, тоже мокрые, качались от ветра и роняли вбок от себя светлые капли. Яснее и яснее обозначались лица солдат. Ростов ехал с Ильиным, не отстававшим от него, стороной дороги, между двойным рядом берез.
Ростов в кампании позволял себе вольность ездить не на фронтовой лошади, а на казацкой. И знаток и охотник, он недавно достал себе лихую донскую, крупную и добрую игреневую лошадь, на которой никто не обскакивал его. Ехать на этой лошади было для Ростова наслаждение. Он думал о лошади, об утре, о докторше и ни разу не подумал о предстоящей опасности.
Прежде Ростов, идя в дело, боялся; теперь он не испытывал ни малейшего чувства страха. Не оттого он не боялся, что он привык к огню (к опасности нельзя привыкнуть), но оттого, что он выучился управлять своей душой перед опасностью. Он привык, идя в дело, думать обо всем, исключая того, что, казалось, было бы интереснее всего другого, – о предстоящей опасности. Сколько он ни старался, ни упрекал себя в трусости первое время своей службы, он не мог этого достигнуть; но с годами теперь это сделалось само собою. Он ехал теперь рядом с Ильиным между березами, изредка отрывая листья с веток, которые попадались под руку, иногда дотрогиваясь ногой до паха лошади, иногда отдавая, не поворачиваясь, докуренную трубку ехавшему сзади гусару, с таким спокойным и беззаботным видом, как будто он ехал кататься. Ему жалко было смотреть на взволнованное лицо Ильина, много и беспокойно говорившего; он по опыту знал то мучительное состояние ожидания страха и смерти, в котором находился корнет, и знал, что ничто, кроме времени, не поможет ему.
Только что солнце показалось на чистой полосе из под тучи, как ветер стих, как будто он не смел портить этого прелестного после грозы летнего утра; капли еще падали, но уже отвесно, – и все затихло. Солнце вышло совсем, показалось на горизонте и исчезло в узкой и длинной туче, стоявшей над ним. Через несколько минут солнце еще светлее показалось на верхнем крае тучи, разрывая ее края. Все засветилось и заблестело. И вместе с этим светом, как будто отвечая ему, раздались впереди выстрелы орудий.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Хиршман,_Альберт&oldid=81456206»