Христос Пантократор из Синайского монастыря

Христос Пантократор из Синайского монастыря. сер. VI в.

Доска, восковые краски. 85 × 45 см

Монастырь Св. Екатерины, Египет

Христос Пантократор из Синайского монастыря — энкаустическая икона середины VI века с изображением Иисуса Христа в иконографии Пантократора. Является древнейшим из известных иконописных изображений Христа.

Икона была создана в Константинополе в середине VI века и направлена императором Юстинианом в дар Синайскому монастырю, для которого он в это время возводил базилику и укреплённые стены. Икона была обнаружена в монастыре в XIX веке. Было установлено, что предположительно в XIII веке икона подновлялась (прорисовывалась) темперной живописью. Оригинальная восковая поверхность была очищена при реставрации иконы в 1962 году.

Физиогномические черты, которые иконописец придал Иисусу, стали устойчивыми в его иконографии. В образе, более реалистичном и индивидуальном, чем поздневизантийская иконопись, «преобладают мотивы созерцания, покоя, умиротворения, необходимые для иконного образа с его молитвенной сосредоточенностью и строгостью».. При этом образ Христа отличается триумфальностью, которая подчёркивается как традиционным пурпуром его одежд (хитон выполнен в пурпуре «цвета ночи», а клав на нём из традиционного кровавого пурпура), драгоценным окладом Евангелия в его руке, а также вогнутой экседрой за его спиной, являющейся традиционной ассоциацией с императорским культом.

В иконе заметно влияние античных художественных приёмов, в частности римской и фаюмской традиций. Характерной чертой фаюмской портретной школы является и заметная асимметрия между левой и правой сторонами лица Иисуса. Левая часть, полная света и сияния, отличается ровной дугой брови и естественным широко раскрытым глазом; правая сторона, наоборот, выполнена темнее, бровь приподнята и изогнута, глаз имеет экспрессивный рисунок и выглядит напряженно вглядывающимся. Впоследствии эта двойственность толковалась в контексте церковных и общественных дискуссий того времени, проблематики двойственной богочеловеческой природы Иисуса Христа.. Такое асимметричное изображение лика Христа в дальнейшем стало отличительной особенностью иконографии Пантократора в куполах византийских храмов.

Использованы тёплые оттенки от охряного до коричневого с центром на золотистых тонах. Круговой золотой нимб, возможно, имевший инкрустации, ярко показывает, что изображаемый есть «не от мира сего». Этот нимб напоминает изображение бога-солнца прошлых политеистических традиций. В этом случае, Иисус выступает как тот, кто заменил прошлых богов, как новое «Солнце Правды». На крещатом нимбе изображены звёзды, которые в позднейшем иконописании станут ключевыми элементами изображения Богородицы, символизирующими чистоту. В последующем развитии иконографии Спаса их заменили буквы, составляющие греческое слово ὁ ὤν - Сущий..

Поза и жесты Иисуса Христа также имеют символическое значение. Фигура Вседержителя занимает значительную часть живописной плоскости, контролируя пространство. Евангелие в левой руке символизирует его власть над Вселенной, а также напоминает о его служении на земле. Его правая рука благословляет верующих; пальцы сложены в знак учительства и власти, в группы из двух и трёх пальцев, что одновременно отражает веры в двойную природу Иисуса Христа, а также в Пресвятую Троицу.

Искусствовед Галина Колпакова отмечает:

В синайской иконе нет ни каноничности, ни оглядки на образцы. И это не только потому, что образцов не существовало. Спонтанность и индивидуальность созданного воспринимаются как результат некоего ясновидения, как свидетельство сильной и живой веры и не могут быть переведены в плоскость рассчитанной системы.

Литература

• Колпакова Г. С. Искусство Византии. Ранний и средний периоды. — М.: Азбука, 2010. — С. 236—240. — (Новая история искусства). — ISBN 978-5-9985-0447-1.
• Жизнь Христа в произведениях живописи. — М., Галарт, Арт-Пресс, 2001. — Стр. 14.
• Лидов А. М. Византийские иконы Синая. — Москва-Афины: Христианский восток, 1999. — 146 с.
• Βοκοτόπουλος Π. Λ. Ελληνική Τέχνη: Βυζαντινές Εικόνες. — Αθήνα, 1995. — Σ. 191, εικ. 1-2.
• Holy image, hallowed ground: icons from Sinai / ed. by Robert S. Nelson and Kristen M. Collins. — Los Angeles: Getty Publications, 2006. — pp. 51–52, fig. 50.
• Manolis Chatzidakis and Gerry Walters. An Encaustic Icon of Christ at Sinai // The Art Bulletin, Vol. 49, No. 3 (Sep., 1967), pp. 197–208.

Отрывок, характеризующий Христос Пантократор из Синайского монастыря

Казаки отдали лошадь за два червонца, и Ростов, теперь, получив деньги, самый богатый из офицеров, купил ее.
– Mais qu'on ne fasse pas de mal a mon petit cheval, – добродушно сказал альзасец Ростову, когда лошадь передана была гусару.
Ростов, улыбаясь, успокоил драгуна и дал ему денег.
– Алё! Алё! – сказал казак, трогая за руку пленного, чтобы он шел дальше.
– Государь! Государь! – вдруг послышалось между гусарами.
Всё побежало, заторопилось, и Ростов увидал сзади по дороге несколько подъезжающих всадников с белыми султанами на шляпах. В одну минуту все были на местах и ждали. Ростов не помнил и не чувствовал, как он добежал до своего места и сел на лошадь. Мгновенно прошло его сожаление о неучастии в деле, его будничное расположение духа в кругу приглядевшихся лиц, мгновенно исчезла всякая мысль о себе: он весь поглощен был чувством счастия, происходящего от близости государя. Он чувствовал себя одною этою близостью вознагражденным за потерю нынешнего дня. Он был счастлив, как любовник, дождавшийся ожидаемого свидания. Не смея оглядываться во фронте и не оглядываясь, он чувствовал восторженным чутьем его приближение. И он чувствовал это не по одному звуку копыт лошадей приближавшейся кавалькады, но он чувствовал это потому, что, по мере приближения, всё светлее, радостнее и значительнее и праздничнее делалось вокруг него. Всё ближе и ближе подвигалось это солнце для Ростова, распространяя вокруг себя лучи кроткого и величественного света, и вот он уже чувствует себя захваченным этими лучами, он слышит его голос – этот ласковый, спокойный, величественный и вместе с тем столь простой голос. Как и должно было быть по чувству Ростова, наступила мертвая тишина, и в этой тишине раздались звуки голоса государя.
– Les huzards de Pavlograd? [Павлоградские гусары?] – вопросительно сказал он.
– La reserve, sire! [Резерв, ваше величество!] – отвечал чей то другой голос, столь человеческий после того нечеловеческого голоса, который сказал: Les huzards de Pavlograd?
Государь поровнялся с Ростовым и остановился. Лицо Александра было еще прекраснее, чем на смотру три дня тому назад. Оно сияло такою веселостью и молодостью, такою невинною молодостью, что напоминало ребяческую четырнадцатилетнюю резвость, и вместе с тем это было всё таки лицо величественного императора. Случайно оглядывая эскадрон, глаза государя встретились с глазами Ростова и не более как на две секунды остановились на них. Понял ли государь, что делалось в душе Ростова (Ростову казалось, что он всё понял), но он посмотрел секунды две своими голубыми глазами в лицо Ростова. (Мягко и кротко лился из них свет.) Потом вдруг он приподнял брови, резким движением ударил левой ногой лошадь и галопом поехал вперед.
Молодой император не мог воздержаться от желания присутствовать при сражении и, несмотря на все представления придворных, в 12 часов, отделившись от 3 й колонны, при которой он следовал, поскакал к авангарду. Еще не доезжая до гусар, несколько адъютантов встретили его с известием о счастливом исходе дела.
Сражение, состоявшее только в том, что захвачен эскадрон французов, было представлено как блестящая победа над французами, и потому государь и вся армия, особенно после того, как не разошелся еще пороховой дым на поле сражения, верили, что французы побеждены и отступают против своей воли. Несколько минут после того, как проехал государь, дивизион павлоградцев потребовали вперед. В самом Вишау, маленьком немецком городке, Ростов еще раз увидал государя. На площади города, на которой была до приезда государя довольно сильная перестрелка, лежало несколько человек убитых и раненых, которых не успели подобрать. Государь, окруженный свитою военных и невоенных, был на рыжей, уже другой, чем на смотру, энглизированной кобыле и, склонившись на бок, грациозным жестом держа золотой лорнет у глаза, смотрел в него на лежащего ничком, без кивера, с окровавленною головою солдата. Солдат раненый был так нечист, груб и гадок, что Ростова оскорбила близость его к государю. Ростов видел, как содрогнулись, как бы от пробежавшего мороза, сутуловатые плечи государя, как левая нога его судорожно стала бить шпорой бок лошади, и как приученная лошадь равнодушно оглядывалась и не трогалась с места. Слезший с лошади адъютант взял под руки солдата и стал класть на появившиеся носилки. Солдат застонал.
– Тише, тише, разве нельзя тише? – видимо, более страдая, чем умирающий солдат, проговорил государь и отъехал прочь.
Ростов видел слезы, наполнившие глаза государя, и слышал, как он, отъезжая, по французски сказал Чарторижскому:
– Какая ужасная вещь война, какая ужасная вещь! Quelle terrible chose que la guerre!
Войска авангарда расположились впереди Вишау, в виду цепи неприятельской, уступавшей нам место при малейшей перестрелке в продолжение всего дня. Авангарду объявлена была благодарность государя, обещаны награды, и людям роздана двойная порция водки. Еще веселее, чем в прошлую ночь, трещали бивачные костры и раздавались солдатские песни.
Денисов в эту ночь праздновал производство свое в майоры, и Ростов, уже довольно выпивший в конце пирушки, предложил тост за здоровье государя, но «не государя императора, как говорят на официальных обедах, – сказал он, – а за здоровье государя, доброго, обворожительного и великого человека; пьем за его здоровье и за верную победу над французами!»
– Коли мы прежде дрались, – сказал он, – и не давали спуску французам, как под Шенграбеном, что же теперь будет, когда он впереди? Мы все умрем, с наслаждением умрем за него. Так, господа? Может быть, я не так говорю, я много выпил; да я так чувствую, и вы тоже. За здоровье Александра первого! Урра!
– Урра! – зазвучали воодушевленные голоса офицеров.
И старый ротмистр Кирстен кричал воодушевленно и не менее искренно, чем двадцатилетний Ростов.
Когда офицеры выпили и разбили свои стаканы, Кирстен налил другие и, в одной рубашке и рейтузах, с стаканом в руке подошел к солдатским кострам и в величественной позе взмахнув кверху рукой, с своими длинными седыми усами и белой грудью, видневшейся из за распахнувшейся рубашки, остановился в свете костра.