Цеге-фон-Мантейфель, Ганс

Ганс Цеге-фон-Мантейфель (полное имя: нем. Hans Joachim Paul Adolph Baron Manteuffel-Szoege; 19 января 1894 года, усадьба Капседе, Зеебургский уезд, Курляндская губерния, Российская империя – 22 мая 1919 года, Рига, Латвия) – прибалтийско-немецкий офицер, военный деятель, политик. Один из организаторов Прибалтийского ландесвера в годы Гражданской войны в Латвии.

Семья, немецкая армия, революционная опасность

Родился в зажиточной семье остзейских помещиков в Курляндии в семье Георга фон Мантейфеля из рода Цеге-фон-Мантейфелей и Софии (урождённой фон Рюдигер), которым принадлежали крупные земельные наделы в Курляндской губернии. В семье было семеро детей – Ганс был одним из младших. После окончания школы отправился в Германию изучать право. В связи с началом событий Первой мировой войны и объявлением Германией мобилизации в рамках подготовки к предстоящей войне с Российской империей принял решение не возвращаться обратно в Прибалтийские губернии, а вступить добровольцем в кайзеровскую армию. Был причислен ко 2-му баварскому уланскому полку. В 1914 году Мантейфель со своим военным подразделением оказался на Западном фронте, где принимал участие во вторжении во Францию. За проявленный во время сражений героизм был награждён Железным крестом. В 1915 году был переправлен на Восточный фронт, где вскоре получил звание лейтенанта. В 1916 году принимал участие в кампании в Румынии, где получил довольно серьёзное ранение и долгое время вынужден был провести в лазарете. Ноябрьскую революцию Ганс фон Мантейфель встретил в Мюнхене, где в это время происходили массовые беспорядки, жертвой которых Мантейфель едва не стал – революционно настроенные рядовые осуществили нападение на гостиницу, в которой остановился Мантейфель. Он спасся от расправы, выбежав из здания через чёрный ход, но впоследствии в ходе продолжающихся рабоче-солдатских волнений вынужден был скрываться от взбунтовавшихся революционеров.

Прибытие в Прибалтику

Через некоторое время Ганс фон Мантейфель, будучи военным офицером, обратился за поддержкой к министерству обороны Баварии, прося защиты от большевистской угрозы, однако руководство Баварии не проявило участия в судьбе Мантейфеля. 4 декабря 1918 года Мантейфель получил звонок от брата из Риги с предложением вернуться в Прибалтику для участия в борьбе за установление немецкой власти в Лифляндии и Курляндии. На это предложение Ганс ответил согласием и через несколько дней оказался в Прибалтике и включился в политические процессы. В это время в Риге происходили идеологические столкновении между политическим силами, которые представляли интересы кайзеровского военного контингента, остававшегося в Прибалтике, местными националистическими организациями, состоявшими преимущественно из этнических латышей, а большая часть населения Латвии выражало поддержку социалистическим силам. Городом фактически управлял генеральный уполномоченный Германии по Прибалтике Август Винниг, а также в кулуарном виде существовало Временное правительство Карлиса Ульманиса, которое не пользовалось существенной поддержкой населения.

Создание 1-го балтийского ударного батальона

В начале 1919 года, когда была провозглашена Латвийская социалистическая советская республика, Ганс фон Мантейфель поучаствовал в формировании Балтийского ландесвера и стал первым офицером его генерального штаба (нем. Erste Generalstabsoffizier). 6 января 1919 года стал участником ударной (наиболее боеспособной) группы 1-го прибалтийско-немецкого батальона ландесвера. Несмотря на свой юный возраст, пользовался большим авторитетом среди немецких военных и гражданских чиновников . 1-й ударный батальон в основном формировался из военных инструкторов и офицеров, которые принимали участие в реальных боестолкновениях Первой мировой войны и считались опытными, «обстрелянными» военными. В немецких военных кругах в Прибалтике именно этот батальон «Stosstrupps» считался самым элитным.

Осуществление апрельского путча в Лиепае

15 апреля 1919 года Ганс фон Мантейфель проводил переговоры с начальником латвийских вооружённых сил Янисом Балодисом на предмет поддержки в формировании нового латвийского правительства, которое могло бы стать альтернативой проанглийски ориентированному кабинету министров Ульманиса. 16 апреля 1919 года в Либаве после совещания с крупными немецкими чиновниками (в первую очередь главой немецкого военного контингента в Латвии Рюдигером фон дер Гольцем) Мантейфель отдал приказ подчинённым ему офицерам ударного батальона об аресте членов правительства Ульманиса, что послужило началом «апрельского путча». Ганс фон Мантейфель со своим отрядом как раз получил увольнительную и официально считалось, что он находился в Либаве в отпуске. Бойцы Мантейфеля, таким образом, практически осуществили путч, ворвавшись в министерские ведомства и разоружив часовых, проведя блестящую спецоперацию.

Были арестованы только Микелис Вальтерс и Янис Блумберг, в то время как остальные министры, видимо, получив информацию о начале путча по телефону, смогли эвакуироваться и укрылись на территории британской дипломатической миссии, а затем переправились на пароход «Саратов», где и провели безвылазно ближайшие два месяца. Впоследствии принимал участие в деятельности верховного командования прибалтийско-немецких армейских соединений в Либаве и способствовал формированию правительства пастора Андриевса Ниедры, которому его батальон формально подчинялся.

Бои за Ригу 22 мая. Гибель

22 мая 1919 года в составе подразделений немецкого ландесвера участвовал в захвате Риги, столицы Латвийской социалистической советской республики. Оборону Риги организовали вооружённые формирования рижских комсомольцев, красноармейские и военизированные рабочие отряды, а также военные матросы под руководством начальника Морского комиссариата Советской Латвии Карлиса Зиединьша, с которыми батальон Мантейфеля, выступая в авангарде, вступил в ожесточённую перестрелку. Вскоре Карлис Зиединьш погиб, обороняя Любекский мост (на месте нынешнего Каменного моста), а кавалерийское военное подразделение (Балтийский ударный отряд) Мантейфеля прорвалось на правый берег первым, следуя за броневиками. В домах на набережной Даугавы были оборудованы стрелковые позиции, которые занимали преимущественно женщины-коммунистки и девушки-комсомолки, стрелявшие по захватчикам, пробравшимся в Старый город. Мантейфель с небольшим количеством офицеров (12 человек) оказался в Цитадели, где предпринял попытку освободить немецких пленных, но был убит защитниками Риги, прикрывавшими отступление красноармейцев.

Провозглашение героем

После захвата Риги было устроено торжественное отпевание Ганса фон Мантейфеля в рижском Домском соборе, и он был провозглашён национальный героем немецкого народа.

Название улицы в годы нацистской оккупации

В годы нацистской оккупации Латвии в Риге нацистской администрацией улица Цитаделес, где был убит Ганс фон Мантейфель, была переименована его в честь.

Литература

• Siegfried Boström: Balten sind wir gewesen. Türmer, Berg (Starnberger See) 1983, 3-87829-077-2, S. 212 f.
• Carlos Caballero Jurado, Ramiro Bujeiro: The German Freikorps. 1918–23. Osprey Publishing 2001, ISBN 1-84176-184-2.
• Gertrud von den Brincken: Leutnant Baron Manteuffel. Gedicht in: Rigasche Zeitung. Nr. 11 vom 6. Juni 1919, S. 5 (Beilage).

Отрывок, характеризующий Цеге-фон-Мантейфель, Ганс

В числе бесчисленных подразделений, которые можно сделать в явлениях жизни, можно подразделить их все на такие, в которых преобладает содержание, другие – в которых преобладает форма. К числу таковых, в противоположность деревенской, земской, губернской, даже московской жизни, можно отнести жизнь петербургскую, в особенности салонную. Эта жизнь неизменна.
С 1805 года мы мирились и ссорились с Бонапартом, мы делали конституции и разделывали их, а салон Анны Павловны и салон Элен были точно такие же, какие они были один семь лет, другой пять лет тому назад. Точно так же у Анны Павловны говорили с недоумением об успехах Бонапарта и видели, как в его успехах, так и в потакании ему европейских государей, злостный заговор, имеющий единственной целью неприятность и беспокойство того придворного кружка, которого представительницей была Анна Павловна. Точно так же у Элен, которую сам Румянцев удостоивал своим посещением и считал замечательно умной женщиной, точно так же как в 1808, так и в 1812 году с восторгом говорили о великой нации и великом человеке и с сожалением смотрели на разрыв с Францией, который, по мнению людей, собиравшихся в салоне Элен, должен был кончиться миром.
В последнее время, после приезда государя из армии, произошло некоторое волнение в этих противоположных кружках салонах и произведены были некоторые демонстрации друг против друга, но направление кружков осталось то же. В кружок Анны Павловны принимались из французов только закоренелые легитимисты, и здесь выражалась патриотическая мысль о том, что не надо ездить во французский театр и что содержание труппы стоит столько же, сколько содержание целого корпуса. За военными событиями следилось жадно, и распускались самые выгодные для нашей армии слухи. В кружке Элен, румянцевском, французском, опровергались слухи о жестокости врага и войны и обсуживались все попытки Наполеона к примирению. В этом кружке упрекали тех, кто присоветывал слишком поспешные распоряжения о том, чтобы приготавливаться к отъезду в Казань придворным и женским учебным заведениям, находящимся под покровительством императрицы матери. Вообще все дело войны представлялось в салоне Элен пустыми демонстрациями, которые весьма скоро кончатся миром, и царствовало мнение Билибина, бывшего теперь в Петербурге и домашним у Элен (всякий умный человек должен был быть у нее), что не порох, а те, кто его выдумали, решат дело. В этом кружке иронически и весьма умно, хотя весьма осторожно, осмеивали московский восторг, известие о котором прибыло вместе с государем в Петербург.
В кружке Анны Павловны, напротив, восхищались этими восторгами и говорили о них, как говорит Плутарх о древних. Князь Василий, занимавший все те же важные должности, составлял звено соединения между двумя кружками. Он ездил к ma bonne amie [своему достойному другу] Анне Павловне и ездил dans le salon diplomatique de ma fille [в дипломатический салон своей дочери] и часто, при беспрестанных переездах из одного лагеря в другой, путался и говорил у Анны Павловны то, что надо было говорить у Элен, и наоборот.
Вскоре после приезда государя князь Василий разговорился у Анны Павловны о делах войны, жестоко осуждая Барклая де Толли и находясь в нерешительности, кого бы назначить главнокомандующим. Один из гостей, известный под именем un homme de beaucoup de merite [человек с большими достоинствами], рассказав о том, что он видел нынче выбранного начальником петербургского ополчения Кутузова, заседающего в казенной палате для приема ратников, позволил себе осторожно выразить предположение о том, что Кутузов был бы тот человек, который удовлетворил бы всем требованиям.
Анна Павловна грустно улыбнулась и заметила, что Кутузов, кроме неприятностей, ничего не дал государю.
– Я говорил и говорил в Дворянском собрании, – перебил князь Василий, – но меня не послушали. Я говорил, что избрание его в начальники ополчения не понравится государю. Они меня не послушали.
– Все какая то мания фрондировать, – продолжал он. – И пред кем? И все оттого, что мы хотим обезьянничать глупым московским восторгам, – сказал князь Василий, спутавшись на минуту и забыв то, что у Элен надо было подсмеиваться над московскими восторгами, а у Анны Павловны восхищаться ими. Но он тотчас же поправился. – Ну прилично ли графу Кутузову, самому старому генералу в России, заседать в палате, et il en restera pour sa peine! [хлопоты его пропадут даром!] Разве возможно назначить главнокомандующим человека, который не может верхом сесть, засыпает на совете, человека самых дурных нравов! Хорошо он себя зарекомендовал в Букарещте! Я уже не говорю о его качествах как генерала, но разве можно в такую минуту назначать человека дряхлого и слепого, просто слепого? Хорош будет генерал слепой! Он ничего не видит. В жмурки играть… ровно ничего не видит!
Никто не возражал на это.
24 го июля это было совершенно справедливо. Но 29 июля Кутузову пожаловано княжеское достоинство. Княжеское достоинство могло означать и то, что от него хотели отделаться, – и потому суждение князя Василья продолжало быть справедливо, хотя он и не торопился ого высказывать теперь. Но 8 августа был собран комитет из генерал фельдмаршала Салтыкова, Аракчеева, Вязьмитинова, Лопухина и Кочубея для обсуждения дел войны. Комитет решил, что неудачи происходили от разноначалий, и, несмотря на то, что лица, составлявшие комитет, знали нерасположение государя к Кутузову, комитет, после короткого совещания, предложил назначить Кутузова главнокомандующим. И в тот же день Кутузов был назначен полномочным главнокомандующим армий и всего края, занимаемого войсками.
9 го августа князь Василий встретился опять у Анны Павловны с l'homme de beaucoup de merite [человеком с большими достоинствами]. L'homme de beaucoup de merite ухаживал за Анной Павловной по случаю желания назначения попечителем женского учебного заведения императрицы Марии Федоровны. Князь Василий вошел в комнату с видом счастливого победителя, человека, достигшего цели своих желаний.
– Eh bien, vous savez la grande nouvelle? Le prince Koutouzoff est marechal. [Ну с, вы знаете великую новость? Кутузов – фельдмаршал.] Все разногласия кончены. Я так счастлив, так рад! – говорил князь Василий. – Enfin voila un homme, [Наконец, вот это человек.] – проговорил он, значительно и строго оглядывая всех находившихся в гостиной. L'homme de beaucoup de merite, несмотря на свое желание получить место, не мог удержаться, чтобы не напомнить князю Василью его прежнее суждение. (Это было неучтиво и перед князем Василием в гостиной Анны Павловны, и перед Анной Павловной, которая так же радостно приняла эту весть; но он не мог удержаться.)
– Mais on dit qu'il est aveugle, mon prince? [Но говорят, он слеп?] – сказал он, напоминая князю Василью его же слова.
– Allez donc, il y voit assez, [Э, вздор, он достаточно видит, поверьте.] – сказал князь Василий своим басистым, быстрым голосом с покашливанием, тем голосом и с покашливанием, которым он разрешал все трудности. – Allez, il y voit assez, – повторил он. – И чему я рад, – продолжал он, – это то, что государь дал ему полную власть над всеми армиями, над всем краем, – власть, которой никогда не было ни у какого главнокомандующего. Это другой самодержец, – заключил он с победоносной улыбкой.