Чайковский, Николай Иванович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Николай Иванович Чайковский
Дата рождения

30 июля 1857(1857-07-30)

Принадлежность

Россия Россия (18761917)
Белое движение

Род войск

пехота

Годы службы

(1876 — после 1918)

Звание

Генерал-майор (РИА)

Командовал

6-й уланский Волынский полк РИА
1-й бригада 14-й кавалерийск. дивизии
13-я кавалерийская дивизия

Сражения/войны

Русско-японская война
Первая мировая война
Гражданская война в России

Награды и премии

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

ГО
3 ст. 4 ст. 2 ст.
1 ст.

Николай Иванович Чайковский (30 июля 1857 — дата смерти неизвестна) — российский военный военачальник, генерал-майор (1912), георгиевский кавалер (1907).

Получил домашнее образование. В службу вступил 16.04.1876. Окончил Виленское пехотное юнкерское училище. Из училища выпущен по 1-му разряду прапорщиком (ст. 16.04.1878) в 112-й пехотный Уральский полк. Подпоручик (ст. 22.09.1879). Переименован в корнеты (ст. 01.02.1882). Поручик (ст. 02.06.1884). Штабс-ротмистр (ст. 26.02.1887). Ротмистр (ст. 15.03.1895). В 1899 году — ротмистр 52-го драгунского полка. Командовал эскадроном 9 лет и 9 месяцев. Подполковник (ст. 01.03.1900).

Участник Русско-японской войны 1904-05гг. в составе 51-го драгунского Черниговского ЕИВ вел. кн. Елисаветы Феодоровны полка.[1][2] Полковник (ст. 28.09.1904; за боевые отличия).

Командир 6-го уланского Волынского полка в Ломже (22.01.1907-21.05.1912). Генерал-майор (ст. 21.05.1912). С 21.05.1912 командир 1-й бригады 14-й кавалерийской дивизии.

Участник первой мировой войны. В 28.01-29.07.1915 в чине генерал-майора командовал 5-й кавалерийской дивизией, действовавшей в Литве в составе 5-й армии. Отстранен распоряжением генерала Н. Н. Казнакова, командовавшего конным корпусом, куда входила и 5-я кавалерийская дивизия и сменен генералом Скоропадским. Командующий 13-й кавалерийской дивизией (13.03.1916-22.04.1917).

В Добровольческой Армии и ВСЮР.

Награды:

Судьба семьи генерала: Чайковская Мария Александровна, жена генерала Добровольческой армии. С ней на квартире жил комиссар с женой Симанович. Он требовал, чтобы Чайковские уступили ему свои комнаты. Те не соглашались. Симановичи поклялись, что Чайковские поплатятся за это своей головой. Она, думая бежать за границу, уехала в Киев. Там её арестовали и привезли в Чернигов. Её 20-летняя дочь приехала хлопотать о матери, и была расстреляна вместе с матерью.[3]



Примечание

  1. [genrogge.ru/hwj/73-84/1546.htm Летопись войны с Японией 1904—1905 гг.: 51-й драгунск. Черниговский полк 2-й и 5-й эскадроны, он же на сторожевке.]
  2. [genrogge.ru/hwj/73-84/1547.htm Летопись войны с Японией 1904—1905 гг.: 51-й драгунский Черниговский полк. Штандартный взвод у дер. Чандзятхоза.]
  3. С. В. Волкова, С. В. Волков. Красный террор глазами очевидцев. Серия: Белая Россия. Издательство: Айрис-пресс. 2009. ISBN 978-5-8112-3530-8

Библиография

  • А. Н. Антонов. XXXV. Виленское пехотное юнкерское училище. Краткий исторический очерк. Вильна. 1900. стр. сп. 70.
  • Летопись войны с Японией 1904—1905 гг. № 84 за 1905 год.
  • Общий список офицерским чинам русской императорской армии. Составлен по 1-е янв. 1909. Спб. 1909. стр. 557.
  • Памятная книжка Ломжинской губернии на 1912 год.
  • М. В. Сребрянский. Дневник из времен русско-японской войны священника 51-го драгунского (позднее 17-го гусарского) Черниговского ЕИВ вел. кн. Елизаветы Федоровны полка Митрофана Васильевича Сребрянского с момента отправления полка в Маньчжурию 11-го июня 1904 года и по день возвращения его в г. Орел 2-го июня 1906 года. Предисл. И. А. Рождественского. 2-е изд. испр. и доп. М. Печатня Снегиревой. 1912.
  • Список старшим войсковым начальникам, начальникам штабов: округов, корпусов и дивизий и командирам отдельных строевых частей. Исправлен по 15 Мая 1913 года. СПб. Военная Типография. 1913.
  • Список генералам по старшинству. Составлен по 15.04.1914. Петроград. 1914.
  • Список генералам по старшинству. Составлен по 10.07.1916. Петроград. 1916.
  • Г. Гоштовт. Кирасиры Его Величества в Великую Войну. т. 2. Париж. 1942.
  • К. А. Залесский. Кто был кто в Первой мировой войне. М. 2003.
  • Н. Д. Егоров (сост.). Русский генералитет накануне Гражданской войны (Материалы к биографическому справочнику). М. 2004.
  • Э. Э. Исмаилов. Золотое оружие с надписью «За храбрость». Списки кавалеров 1788—1913. М. 2007.

Напишите отзыв о статье "Чайковский, Николай Иванович"

Ссылки

  • [www.grwar.ru/persons/persons.html?id=1487 Чайковский, Николай Иванович] на сайте «[www.grwar.ru/ Русская армия в Великой войне]»
  • [www2.bfrz.ru/data/rus_generalitet/rus_generalitet_23.pdf Русский генералитет накануне Гражданской войны]
  • [genrogge.ru/hwj/hwj-award2-53.htm Выписка из ВП 29.03.1905]

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Чайковский, Николай Иванович



Княжна Марья не была в Москве и вне опасности, как думал князь Андрей.
После возвращения Алпатыча из Смоленска старый князь как бы вдруг опомнился от сна. Он велел собрать из деревень ополченцев, вооружить их и написал главнокомандующему письмо, в котором извещал его о принятом им намерении оставаться в Лысых Горах до последней крайности, защищаться, предоставляя на его усмотрение принять или не принять меры для защиты Лысых Гор, в которых будет взят в плен или убит один из старейших русских генералов, и объявил домашним, что он остается в Лысых Горах.
Но, оставаясь сам в Лысых Горах, князь распорядился об отправке княжны и Десаля с маленьким князем в Богучарово и оттуда в Москву. Княжна Марья, испуганная лихорадочной, бессонной деятельностью отца, заменившей его прежнюю опущенность, не могла решиться оставить его одного и в первый раз в жизни позволила себе не повиноваться ему. Она отказалась ехать, и на нее обрушилась страшная гроза гнева князя. Он напомнил ей все, в чем он был несправедлив против нее. Стараясь обвинить ее, он сказал ей, что она измучила его, что она поссорила его с сыном, имела против него гадкие подозрения, что она задачей своей жизни поставила отравлять его жизнь, и выгнал ее из своего кабинета, сказав ей, что, ежели она не уедет, ему все равно. Он сказал, что знать не хочет о ее существовании, но вперед предупреждает ее, чтобы она не смела попадаться ему на глаза. То, что он, вопреки опасений княжны Марьи, не велел насильно увезти ее, а только не приказал ей показываться на глаза, обрадовало княжну Марью. Она знала, что это доказывало то, что в самой тайне души своей он был рад, что она оставалась дома и не уехала.
На другой день после отъезда Николушки старый князь утром оделся в полный мундир и собрался ехать главнокомандующему. Коляска уже была подана. Княжна Марья видела, как он, в мундире и всех орденах, вышел из дома и пошел в сад сделать смотр вооруженным мужикам и дворовым. Княжна Марья свдела у окна, прислушивалась к его голосу, раздававшемуся из сада. Вдруг из аллеи выбежало несколько людей с испуганными лицами.
Княжна Марья выбежала на крыльцо, на цветочную дорожку и в аллею. Навстречу ей подвигалась большая толпа ополченцев и дворовых, и в середине этой толпы несколько людей под руки волокли маленького старичка в мундире и орденах. Княжна Марья подбежала к нему и, в игре мелкими кругами падавшего света, сквозь тень липовой аллеи, не могла дать себе отчета в том, какая перемена произошла в его лице. Одно, что она увидала, было то, что прежнее строгое и решительное выражение его лица заменилось выражением робости и покорности. Увидав дочь, он зашевелил бессильными губами и захрипел. Нельзя было понять, чего он хотел. Его подняли на руки, отнесли в кабинет и положили на тот диван, которого он так боялся последнее время.
Привезенный доктор в ту же ночь пустил кровь и объявил, что у князя удар правой стороны.
В Лысых Горах оставаться становилось более и более опасным, и на другой день после удара князя, повезли в Богучарово. Доктор поехал с ними.
Когда они приехали в Богучарово, Десаль с маленьким князем уже уехали в Москву.
Все в том же положении, не хуже и не лучше, разбитый параличом, старый князь три недели лежал в Богучарове в новом, построенном князем Андреем, доме. Старый князь был в беспамятстве; он лежал, как изуродованный труп. Он не переставая бормотал что то, дергаясь бровями и губами, и нельзя было знать, понимал он или нет то, что его окружало. Одно можно было знать наверное – это то, что он страдал и, чувствовал потребность еще выразить что то. Но что это было, никто не мог понять; был ли это какой нибудь каприз больного и полусумасшедшего, относилось ли это до общего хода дел, или относилось это до семейных обстоятельств?
Доктор говорил, что выражаемое им беспокойство ничего не значило, что оно имело физические причины; но княжна Марья думала (и то, что ее присутствие всегда усиливало его беспокойство, подтверждало ее предположение), думала, что он что то хотел сказать ей. Он, очевидно, страдал и физически и нравственно.
Надежды на исцеление не было. Везти его было нельзя. И что бы было, ежели бы он умер дорогой? «Не лучше ли бы было конец, совсем конец! – иногда думала княжна Марья. Она день и ночь, почти без сна, следила за ним, и, страшно сказать, она часто следила за ним не с надеждой найти призкаки облегчения, но следила, часто желая найти признаки приближения к концу.
Как ни странно было княжне сознавать в себе это чувство, но оно было в ней. И что было еще ужаснее для княжны Марьи, это было то, что со времени болезни ее отца (даже едва ли не раньше, не тогда ли уж, когда она, ожидая чего то, осталась с ним) в ней проснулись все заснувшие в ней, забытые личные желания и надежды. То, что годами не приходило ей в голову – мысли о свободной жизни без вечного страха отца, даже мысли о возможности любви и семейного счастия, как искушения дьявола, беспрестанно носились в ее воображении. Как ни отстраняла она от себя, беспрестанно ей приходили в голову вопросы о том, как она теперь, после того, устроит свою жизнь. Это были искушения дьявола, и княжна Марья знала это. Она знала, что единственное орудие против него была молитва, и она пыталась молиться. Она становилась в положение молитвы, смотрела на образа, читала слова молитвы, но не могла молиться. Она чувствовала, что теперь ее охватил другой мир – житейской, трудной и свободной деятельности, совершенно противоположный тому нравственному миру, в который она была заключена прежде и в котором лучшее утешение была молитва. Она не могла молиться и не могла плакать, и житейская забота охватила ее.