Чака
| Чака зулу Shaka kaSenzangakhona<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;">  </td></tr>
<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Единственный прижизненный известный рисунок Чаки, стоящего с длинным метательным дротиком и тяжёлым щитом в 1824 — за четыре года до смерти</td></tr> | |||
| |||
|---|---|---|---|
| 1816 — 22 сентября 1828 | |||
| Предшественник: | Сензангакона | ||
| Преемник: | Дингане | ||
| Рождение: | 1787 (?) | ||
| Смерть: | 22 сентября 1828 крааль Ква-Ньякамуби (ныне: на территории провинции Квазулу-Натал, ЮАР) | ||
| Отец: | Сензангакона | ||
| Мать: | Нанди | ||
Чака (Шака) каСензангакона (зулу Shaka kaSenzangakhona; 1787 (?) — 22 сентября 1828) — основатель и первый правитель (инкоси) державы зулу — КваЗулу. В период мфекане сумел расширить влияние и территории зулусов, используя мобильное войско импи, вооружённое укороченными ассегаями — иклва.
Содержание
Ранние годы
Рождение Чаки совпало с масштабными изменениями в жизни африканского населения Южной Африки. В XVIII веке постепенно усиливается давление на африканцев со стороны Капской колонии Голландской Ост-Индской компании. В 1795 году мыс Доброй Надежды перешёл под контроль англичан, а к северо-востоку от Натала, в заливе Делагоа, в это же время обосновались португальцы. Под влиянием внешней угрозы и роста конкуренции между африканцами за контроль над пастбищами и путями торгового обмена с европейцами на территории южноафриканского побережья, между реками Тугела и Понгола, в конце XVIII — начале XIX веков происходит формирование нескольких крупных вождеств, соперничавших между собой за доминирование в регионе. Крупнейшими из них были мтетва, во главе с Дингисвайо, и ндвандве, предводителем которых был Звиде.
Чака был сыном инкоси зулу Сензангакона, но, поскольку он был незаконнорожденным, ему пришлось с ранних лет испытать много унижений и лишений, наложивших отпечаток на всю его последующую жизнь и характер. Когда Чаке было шесть лет, Сензангакона изгнал его вместе с матерью. Вина Чаки была в том, что по его недосмотру собака загрызла овцу. До наступления совершеннолетия ему ещё несколько раз приходилось вместе с матерью менять место жительства, пока они не нашли пристанище в землях мтетва.
Достигнув 21 года, Чака вместе с другими своими сверстниками вошёл в состав военного подразделения — ибуто, получившего имя «Изи-ц’ве» («Люди из кустарника»). Благодаря своему мужеству, смекалке и сноровке, Чака достаточно быстро выдвинулся и был назначен Дингисвайо командиром Изи-ц’ве, а в последующем возглавил и все вооруженные силы мтетва. Согласно устным преданиям, в это время Чака ввел в военную практику зулу новшества, кардинально изменившие их представления о ведении войны. Чака заменил традиционный способ ведения войны — бросание копий издалека — на ближний бой укороченным и более тяжёлым ассегаем (особая форма копья у зулу). Он запретил воинам носить сандалии, что резко ускорило их передвижение, ввел строжайшую дисциплину и новую тактику охвата и окружения противника (строй «головы» и «груди» с вытянутыми «рогами»).
Нововведения Чаки привели к выработке тактики тотальной войны, когда боевые действия велись до полного подчинения или уничтожения противника. Устная традиция зулу приписывает Чаке слова, которые ярко характеризуют его отношение к боевым действиям: «Врагу надо наносить такие удары, от которых он уже не сможет оправиться. Либо он перестанет существовать как самостоятельное племя, либо снова попытается схватить нас за горло»[1].
Борьба за господство
В 1816 году Чака, опираясь на поддержку Дингисвайо, сменил своего отца Сензангакона в качестве инкоси зулу. Подвластные ему территории не превышали 200 км², но с этого момента начинается восхождение Чаки к вершине власти.
Главным мероприятием Чаки стало проведение военной реформы. Им были мобилизованы на военную службу все мужчины, способные носить оружие в возрасте от 20 до 40 лет. Из них он сформировал несколько военных подразделений — амабуто (мн. ч. от ибуто), которые составили ядро будущей армии зулу. В основу своей военной организации Чака положил принципы, которые он выработал, находясь на службе у Дингисвайо. Любое нарушение дисциплины или невыполнение приказа влекло за собой смерть. Чака также установил жесткие ограничения на общение между противоположными полами. Все молодые девушки объединялись в женские амабуто, которые выполняли главным образом хозяйственные функции. Внебрачные связи между представителями мужских и женских «полков», если на то не было особого распоряжения Чаки, карались смертью. Разрешение же на вступление в брак получали лишь особо отличившиеся в боях воины и ветераны, увольнявшиеся с военной службы.
Вооружение армии зулу состояло из щитов высотой чуть меньше роста человека, изготовленных из выдубленной и высушенной бычьей кожи, натянутой на деревянный каркас, а также тяжелого укороченного ассегая для ближнего боя. При амабуто были образованы отряды носильщиков, состоявшие из молодых юношей, в чьи обязанности входило нести продовольственные припасы и минимально необходимый набор бытовых принадлежностей. В мирное время армия зулу подвергалась постоянным военным тренировкам и упражнениям, что вскоре превратило её в самую мощную среди африканцев военную силу Южной Африки.
После смерти Дингисвайо в 1817 (по другим данным — в 1818) году Чака вынужден был в одиночку вести борьбу со Звиде. Война с ндвандве отличалась чрезвычайным кровопролитием и напряжением сил. Зулусы одержали победу над превосходящим по численности противником только благодаря своей блестящей военной выучке и выдающемуся полководческому таланту Чаки. В ходе войны с ндвандве ему удалось силой или убеждением склонить соседние вождества к союзу против Звиде. Так, благодаря военным успехам и политическим усилиям Чаке удалось подчинить своей власти могущественное вождество Г'вабе.
После разгрома Звиде силами мтетве и зулу в битве при реке Мхалтузе в 1819 году под властью Чаки оказались обширные территории в междуречье рек Тугела и Понгола площадью около 20 тыс. км². Родовые объединения и племена, до этого сохранявшие свою самостоятельность и имевшие собственных правителей, были им разгромлены и рассеяны по пространствам Южной Африки или же были вынуждены признать власть Чаки и войти в состав его державы в качестве вассальных владений.
Система управления
Правители, добровольно признававшие власть Чаки, сохраняли свои владения, но при этом должны были отправить к нему на службу всех взрослых молодых мужчин. Это снижало возможность восстаний, так как «новобранцы» приносили присягу верности непосредственно самому Чаке.
Главным инструментом поддержания контроля над завоеванными территориями стало строительство военных краалей (иканда), в которых квартировались «полки» зулусов. Иканда находились под управлением ближайших родственниц Чаки — его сестёр и тёток. Непосредственный контроль и командование над военными подразделениями осуществляли индуны — ближайшие советники и сподвижники Чаки, лидеры союзных родов и племён. На них также были возложены функции апелляционного суда, они осуществляли на вверенной им территории сбор штрафов и подношений в пользу верховного правителя зулусов. Из них также формировался совет, на обсуждение которого выносились важнейшие вопросы внутренней и внешней политики: объявление войны и мира, разрешение особо запутанных судебных споров и т. д.
Чака ввел свою монополию не только на политическую власть и командование вооружёнными силами, но и на религиозные обряды и культы, жёстко ограничив влияние колдунов − изангома.
Опираясь прежде всего на лично преданные ему войска, Чака лишил изангома права самим решать, кто является носителем или орудием злых сил. Все смертные приговоры после изобличения колдунов — носителей чёрной магии впредь должны были утверждаться самим Чакой или назначенным им лицом. С этого момента изангома стали послушным орудием в руках Чаки против его скрытых противников. Сами же зулусы верили, что их правитель являлся носителем сверхъестественных сил, от которых зависит благополучие всех его подданных. Чака старательно поддерживал в них эту веру, хотя сам достаточно скептически относился к суевериям простого народа. В отличие от других инкоси, он уклонялся от выполнения такой обязанности, как вызывание дождя. Для этого он предпочитал воспользоваться услугами второстепенного знахаря, которым не жалко будет пожертвовать в случае неудачи.
Так постепенно власть Чаки приняла поистине неограниченный характер, его слово являлось решающим в политических, военных, судебных и религиозных делах. Весь его внешний облик и церемониал должны были подчеркивать величие правителя зулусов.
Смерть Чаки
Последние годы жизни Чаки стали для него временем жестоких утрат. Уходили из жизни самые близкие ему люди. В 1826 году погиб его верный соратник и близкий друг Мгобози. Через год Чаку постигла ещё большая утрата — умерла его мать Нанди. Эту потерю он переживал особенно тяжело. Зулу не верили в естественную смерть человека. Её причиной могло стать только колдовство, действия вредоносных сил. Поэтому месть и поиск виновных стали смыслом жизни Чаки. Каждый человек, кто был заподозрен в неискренности своих чувств во время оплакивания Нанди, подлежал немедленной смерти. После завершения траурной церемонии Чака установил по всей стране траур, который должен был продолжаться целый год. Его подозрительность усилилась, смертная казнь вводилась даже за самые незначительные проступки.
Однако деспотический способ правления Чаки служил причиной скрытого недовольства. Заговор против Чаки созревал долго. Исполинская фигура правителя внушала окружающим людям большой страх. Главными участниками заговора стали единокровный брат Чаки Дингане (Дингаан) и Мбопа — индуна королевского крааля. Осуществить их замысел было не так уж сложно — Чака с пренебрежением относился к своей безопасности. Фактически у него даже не было личной охраны. 22 сентября 1828 года Чака был убит в своем собственном краале всего тремя заговорщиками, которые застали его врасплох. Правителем зулу был провозглашён Дингане. Он частично ослабил контроль над жизнью общинников зулу. Амабуто стали собираться лишь на полгода, и молодые воины могли раньше получить разрешение обзавестись семьёй и основать своё собственное домохозяйство.
Влияние на культуру
- Чака — правитель цивилизации зулусов в серии компьютерных игр Civilization (серия), от Sid Meier's Civilization до Sid Meier’s Civilization V: Brave New World.
- Чака сражался с Вильямом Уоллесом в шоу «Смертоносный воин».
- Чака сражался в 4 сезоне музыкального веб-сериала «Epic Rap Battles of History»
- Чака является одним из героев приключенческих романов Генри Райдера Хаггарда.
См. также
Напишите отзыв о статье "Чака"
Примечания
- ↑ Риттер Э. А. Зулус Чака. — М., 1989. — С. 69.
Литература
- Риттер Э. А. Зулус Чака. — М., 1989.
- Gluckman, M. The Individual in a Social Framework: the Rise of King Shaka of Zululand // Journal of African Studies. 1974. — Vol. 1. № 2. — P. 113—144.
- Gybson J. Y. The Story of the Zulus. — L., 1911.
- The Mfecane Aftermath: Reconstructive Debates on South African History. — Johannesburg, 1995.
- Morris, Donald R. The Washing of the Spears: A History of the Rise of the Zulu Nation Under Shaka and its Fall in the Zulu War of 1879. — L., 1966.
Отрывок, характеризующий Чака
Балашев оглядывался вокруг себя, ожидая приезда офицера из деревни. Русские казаки, и трубач, и французские гусары молча изредка глядели друг на друга.Французский гусарский полковник, видимо, только что с постели, выехал из деревни на красивой сытой серой лошади, сопутствуемый двумя гусарами. На офицере, на солдатах и на их лошадях был вид довольства и щегольства.
Это было то первое время кампании, когда войска еще находились в исправности, почти равной смотровой, мирной деятельности, только с оттенком нарядной воинственности в одежде и с нравственным оттенком того веселья и предприимчивости, которые всегда сопутствуют началам кампаний.
Французский полковник с трудом удерживал зевоту, но был учтив и, видимо, понимал все значение Балашева. Он провел его мимо своих солдат за цепь и сообщил, что желание его быть представленну императору будет, вероятно, тотчас же исполнено, так как императорская квартира, сколько он знает, находится недалеко.
Они проехали деревню Рыконты, мимо французских гусарских коновязей, часовых и солдат, отдававших честь своему полковнику и с любопытством осматривавших русский мундир, и выехали на другую сторону села. По словам полковника, в двух километрах был начальник дивизии, который примет Балашева и проводит его по назначению.
Солнце уже поднялось и весело блестело на яркой зелени.
Только что они выехали за корчму на гору, как навстречу им из под горы показалась кучка всадников, впереди которой на вороной лошади с блестящею на солнце сбруей ехал высокий ростом человек в шляпе с перьями и черными, завитыми по плечи волосами, в красной мантии и с длинными ногами, выпяченными вперед, как ездят французы. Человек этот поехал галопом навстречу Балашеву, блестя и развеваясь на ярком июньском солнце своими перьями, каменьями и золотыми галунами.
Балашев уже был на расстоянии двух лошадей от скачущего ему навстречу с торжественно театральным лицом всадника в браслетах, перьях, ожерельях и золоте, когда Юльнер, французский полковник, почтительно прошептал: «Le roi de Naples». [Король Неаполитанский.] Действительно, это был Мюрат, называемый теперь неаполитанским королем. Хотя и было совершенно непонятно, почему он был неаполитанский король, но его называли так, и он сам был убежден в этом и потому имел более торжественный и важный вид, чем прежде. Он так был уверен в том, что он действительно неаполитанский король, что, когда накануне отъезда из Неаполя, во время его прогулки с женою по улицам Неаполя, несколько итальянцев прокричали ему: «Viva il re!», [Да здравствует король! (итал.) ] он с грустной улыбкой повернулся к супруге и сказал: «Les malheureux, ils ne savent pas que je les quitte demain! [Несчастные, они не знают, что я их завтра покидаю!]
Но несмотря на то, что он твердо верил в то, что он был неаполитанский король, и что он сожалел о горести своих покидаемых им подданных, в последнее время, после того как ему ведено было опять поступить на службу, и особенно после свидания с Наполеоном в Данциге, когда августейший шурин сказал ему: «Je vous ai fait Roi pour regner a maniere, mais pas a la votre», [Я вас сделал королем для того, чтобы царствовать не по своему, а по моему.] – он весело принялся за знакомое ему дело и, как разъевшийся, но не зажиревший, годный на службу конь, почуяв себя в упряжке, заиграл в оглоблях и, разрядившись как можно пестрее и дороже, веселый и довольный, скакал, сам не зная куда и зачем, по дорогам Польши.
Увидав русского генерала, он по королевски, торжественно, откинул назад голову с завитыми по плечи волосами и вопросительно поглядел на французского полковника. Полковник почтительно передал его величеству значение Балашева, фамилию которого он не мог выговорить.
– De Bal macheve! – сказал король (своей решительностью превозмогая трудность, представлявшуюся полковнику), – charme de faire votre connaissance, general, [очень приятно познакомиться с вами, генерал] – прибавил он с королевски милостивым жестом. Как только король начал говорить громко и быстро, все королевское достоинство мгновенно оставило его, и он, сам не замечая, перешел в свойственный ему тон добродушной фамильярности. Он положил свою руку на холку лошади Балашева.
– Eh, bien, general, tout est a la guerre, a ce qu'il parait, [Ну что ж, генерал, дело, кажется, идет к войне,] – сказал он, как будто сожалея об обстоятельстве, о котором он не мог судить.
– Sire, – отвечал Балашев. – l'Empereur mon maitre ne desire point la guerre, et comme Votre Majeste le voit, – говорил Балашев, во всех падежах употребляя Votre Majeste, [Государь император русский не желает ее, как ваше величество изволите видеть… ваше величество.] с неизбежной аффектацией учащения титула, обращаясь к лицу, для которого титул этот еще новость.
Лицо Мюрата сияло глупым довольством в то время, как он слушал monsieur de Balachoff. Но royaute oblige: [королевское звание имеет свои обязанности:] он чувствовал необходимость переговорить с посланником Александра о государственных делах, как король и союзник. Он слез с лошади и, взяв под руку Балашева и отойдя на несколько шагов от почтительно дожидавшейся свиты, стал ходить с ним взад и вперед, стараясь говорить значительно. Он упомянул о том, что император Наполеон оскорблен требованиями вывода войск из Пруссии, в особенности теперь, когда это требование сделалось всем известно и когда этим оскорблено достоинство Франции. Балашев сказал, что в требовании этом нет ничего оскорбительного, потому что… Мюрат перебил его:
– Так вы считаете зачинщиком не императора Александра? – сказал он неожиданно с добродушно глупой улыбкой.
Балашев сказал, почему он действительно полагал, что начинателем войны был Наполеон.
– Eh, mon cher general, – опять перебил его Мюрат, – je desire de tout mon c?ur que les Empereurs s'arrangent entre eux, et que la guerre commencee malgre moi se termine le plutot possible, [Ах, любезный генерал, я желаю от всей души, чтобы императоры покончили дело между собою и чтобы война, начатая против моей воли, окончилась как можно скорее.] – сказал он тоном разговора слуг, которые желают остаться добрыми приятелями, несмотря на ссору между господами. И он перешел к расспросам о великом князе, о его здоровье и о воспоминаниях весело и забавно проведенного с ним времени в Неаполе. Потом, как будто вдруг вспомнив о своем королевском достоинстве, Мюрат торжественно выпрямился, стал в ту же позу, в которой он стоял на коронации, и, помахивая правой рукой, сказал: – Je ne vous retiens plus, general; je souhaite le succes de vorte mission, [Я вас не задерживаю более, генерал; желаю успеха вашему посольству,] – и, развеваясь красной шитой мантией и перьями и блестя драгоценностями, он пошел к свите, почтительно ожидавшей его.
Балашев поехал дальше, по словам Мюрата предполагая весьма скоро быть представленным самому Наполеону. Но вместо скорой встречи с Наполеоном, часовые пехотного корпуса Даву опять так же задержали его у следующего селения, как и в передовой цепи, и вызванный адъютант командира корпуса проводил его в деревню к маршалу Даву.
Даву был Аракчеев императора Наполеона – Аракчеев не трус, но столь же исправный, жестокий и не умеющий выражать свою преданность иначе как жестокостью.
В механизме государственного организма нужны эти люди, как нужны волки в организме природы, и они всегда есть, всегда являются и держатся, как ни несообразно кажется их присутствие и близость к главе правительства. Только этой необходимостью можно объяснить то, как мог жестокий, лично выдиравший усы гренадерам и не могший по слабости нерв переносить опасность, необразованный, непридворный Аракчеев держаться в такой силе при рыцарски благородном и нежном характере Александра.
Балашев застал маршала Даву в сарае крестьянскои избы, сидящего на бочонке и занятого письменными работами (он поверял счеты). Адъютант стоял подле него. Возможно было найти лучшее помещение, но маршал Даву был один из тех людей, которые нарочно ставят себя в самые мрачные условия жизни, для того чтобы иметь право быть мрачными. Они для того же всегда поспешно и упорно заняты. «Где тут думать о счастливой стороне человеческой жизни, когда, вы видите, я на бочке сижу в грязном сарае и работаю», – говорило выражение его лица. Главное удовольствие и потребность этих людей состоит в том, чтобы, встретив оживление жизни, бросить этому оживлению в глаза спою мрачную, упорную деятельность. Это удовольствие доставил себе Даву, когда к нему ввели Балашева. Он еще более углубился в свою работу, когда вошел русский генерал, и, взглянув через очки на оживленное, под впечатлением прекрасного утра и беседы с Мюратом, лицо Балашева, не встал, не пошевелился даже, а еще больше нахмурился и злобно усмехнулся.
Заметив на лице Балашева произведенное этим приемом неприятное впечатление, Даву поднял голову и холодно спросил, что ему нужно.
Предполагая, что такой прием мог быть сделан ему только потому, что Даву не знает, что он генерал адъютант императора Александра и даже представитель его перед Наполеоном, Балашев поспешил сообщить свое звание и назначение. В противность ожидания его, Даву, выслушав Балашева, стал еще суровее и грубее.
– Где же ваш пакет? – сказал он. – Donnez le moi, ije l'enverrai a l'Empereur. [Дайте мне его, я пошлю императору.]
Балашев сказал, что он имеет приказание лично передать пакет самому императору.
– Приказания вашего императора исполняются в вашей армии, а здесь, – сказал Даву, – вы должны делать то, что вам говорят.
И как будто для того чтобы еще больше дать почувствовать русскому генералу его зависимость от грубой силы, Даву послал адъютанта за дежурным.
Балашев вынул пакет, заключавший письмо государя, и положил его на стол (стол, состоявший из двери, на которой торчали оторванные петли, положенной на два бочонка). Даву взял конверт и прочел надпись.
– Вы совершенно вправе оказывать или не оказывать мне уважение, – сказал Балашев. – Но позвольте вам заметить, что я имею честь носить звание генерал адъютанта его величества…
Даву взглянул на него молча, и некоторое волнение и смущение, выразившиеся на лице Балашева, видимо, доставили ему удовольствие.
– Вам будет оказано должное, – сказал он и, положив конверт в карман, вышел из сарая.
Через минуту вошел адъютант маршала господин де Кастре и провел Балашева в приготовленное для него помещение.
Балашев обедал в этот день с маршалом в том же сарае, на той же доске на бочках.
На другой день Даву выехал рано утром и, пригласив к себе Балашева, внушительно сказал ему, что он просит его оставаться здесь, подвигаться вместе с багажами, ежели они будут иметь на то приказания, и не разговаривать ни с кем, кроме как с господином де Кастро.
После четырехдневного уединения, скуки, сознания подвластности и ничтожества, особенно ощутительного после той среды могущества, в которой он так недавно находился, после нескольких переходов вместе с багажами маршала, с французскими войсками, занимавшими всю местность, Балашев привезен был в Вильну, занятую теперь французами, в ту же заставу, на которой он выехал четыре дня тому назад.
На другой день императорский камергер, monsieur de Turenne, приехал к Балашеву и передал ему желание императора Наполеона удостоить его аудиенции.
