Ле Гальенн, Ева

Ева Ле Гальенн
Eva Le Gallienne
Место рождения:	Лондон, Великобритания
Место смерти:	Уэстон, Коннектикут, США
Профессия:	актриса, сценарист
Карьера:	1914—1984

Ева Ле Гальенн (англ. Eva Le Gallienne, 11 января 1899 — 3 июня 1991) — англо-американская актриса и сценарист.

Карьера

Родилась в Лондоне в семье английского поэта французского происхождения Ричарда Ле Галлиенна (с фр. — «Гальен») и датской журналистки Джули Норрегард. Её актёрский дебют состоялся в 1914 году в пьеса Мориса Метерлинка «Монна Ванна». Годом позже Галлиенн гастролировала в США, а вскоре и вовсе там обосновалась, став уже в начале 1920-х популярной звездой Бродвея.

Через пару лет, разочаровавшись состоянием местных театров, Ле Галлиенн основала в Нью-Йорке собственную театральную компанию «Civic Repertory Theatre» при финансовой поддержке её тогдашней любовницы Элис Делмар, состоятельной наследницы золотых приисков в Колорадо. В 1928 году актриса добилась большого успеха в театральных кругах Нью-Йорка за постановку пьесы Ибсена «Гедда Габлер», где также исполнила главную роль. Несмотря на это, в разгар Великой депрессии в 1935 году её театральная компания была расформирована. В дальнейшем актриса продолжила свою карьеру, много выступая на Бродвее и на прочих театральных сценах Нью-Йорка. В 1964 году Ле Галлиенн была вручена специальная премия «Тони» в знак признания за её 50-летную актёрскую карьеру.

Хотя актриса в первую очередь была известна своими театральными ролями, в её репертуаре присутствовали роли в кино и на телевидении. Наиболее яркой из них стала бабушка Пёрл в драме «Воскрешение» (1980), за роль которой 81-летняя актриса была номинирована на «Оскар», став при этом самой пожилой номинанткой за всю историю вручения премии Американской киноакадемии, пока в 1997 году её рекорд не побила 87-летняя Глория Стюарт. Последней её ролью стала одна из пациенток госпиталя, наряду с героинями Бренды Ваккаро и Блайт Даннер, в медицинском телесериале «Сент-Элсвер» в 1984 году.

Личная жизнь

Эва Ле Галлиенн никогда не скрывала от друзей, что она лесбиянка, но, по сообщениям её близких, она постоянно испытывала из-за этого дискомфорт, пытаясь с этим бороться. Её личная жизнь никогда не подвергалась широкой огласке, и только её близкие друзья были в курсе её взаимоотношений. В первые годы её творчества в США Ле Галлиенн часто видели в компании актрис Таллулы Бэнкхед, Эстель Уинвуд и Блит Дали, известных в узких кругах своей бисексуальностью.

В 1918 году у неё завязался роман с Аллой Назимовой, которая благодаря своему высокому статусу в Голливуде, познакомила Ле Галлиенн со многим влиятельными театральными и кинодеятелями того времени. После их разрыва из-за ревности Назимовой, Эва Ле Галлиенн близко общалась с Беатрис Лилли и Лореттой Тейлор, а также в то время у неё был её единственный гетеросексуальный роман с британским актёром Бэзилом Рэтбоуном. В 1920-х у неё также были длительные романы с поэтессой Мерседес де Акоста и актрисой Джозефин Хатчинсон.

Последние годы жизни актриса провела в своём доме в небольшом городке Уэстон в штате Коннектикут, где 3 июня 1991 года скончалась в возрасте 92 лет.

Награды

• Тони 1964 — «За достижения всей жизни»

Ссылки

• [ibdb.com/person.php?id=5481 Ева Ле Гальенн] (англ.) на сайте Internet Broadway Database

Отрывок, характеризующий Ле Гальенн, Ева

– Мужики разорены? У них хлеба нет? – спросила она.
– Голодной смертью помирают, – сказал Дрон, – не то что подводы…
– Да отчего же ты не сказал, Дронушка? Разве нельзя помочь? Я все сделаю, что могу… – Княжне Марье странно было думать, что теперь, в такую минуту, когда такое горе наполняло ее душу, могли быть люди богатые и бедные и что могли богатые не помочь бедным. Она смутно знала и слышала, что бывает господский хлеб и что его дают мужикам. Она знала тоже, что ни брат, ни отец ее не отказали бы в нужде мужикам; она только боялась ошибиться как нибудь в словах насчет этой раздачи мужикам хлеба, которым она хотела распорядиться. Она была рада тому, что ей представился предлог заботы, такой, для которой ей не совестно забыть свое горе. Она стала расспрашивать Дронушку подробности о нуждах мужиков и о том, что есть господского в Богучарове.
– Ведь у нас есть хлеб господский, братнин? – спросила она.
– Господский хлеб весь цел, – с гордостью сказал Дрон, – наш князь не приказывал продавать.
– Выдай его мужикам, выдай все, что им нужно: я тебе именем брата разрешаю, – сказала княжна Марья.
Дрон ничего не ответил и глубоко вздохнул.
– Ты раздай им этот хлеб, ежели его довольно будет для них. Все раздай. Я тебе приказываю именем брата, и скажи им: что, что наше, то и ихнее. Мы ничего не пожалеем для них. Так ты скажи.
Дрон пристально смотрел на княжну, в то время как она говорила.
– Уволь ты меня, матушка, ради бога, вели от меня ключи принять, – сказал он. – Служил двадцать три года, худого не делал; уволь, ради бога.
Княжна Марья не понимала, чего он хотел от нее и от чего он просил уволить себя. Она отвечала ему, что она никогда не сомневалась в его преданности и что она все готова сделать для него и для мужиков.


Через час после этого Дуняша пришла к княжне с известием, что пришел Дрон и все мужики, по приказанию княжны, собрались у амбара, желая переговорить с госпожою.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна Марья, – я только сказала Дронушке, чтобы раздать им хлеба.
– Только ради бога, княжна матушка, прикажите их прогнать и не ходите к ним. Все обман один, – говорила Дуняша, – а Яков Алпатыч приедут, и поедем… и вы не извольте…
– Какой же обман? – удивленно спросила княжна
– Да уж я знаю, только послушайте меня, ради бога. Вот и няню хоть спросите. Говорят, не согласны уезжать по вашему приказанию.
– Ты что нибудь не то говоришь. Да я никогда не приказывала уезжать… – сказала княжна Марья. – Позови Дронушку.
Пришедший Дрон подтвердил слова Дуняши: мужики пришли по приказанию княжны.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна. – Ты, верно, не так передал им. Я только сказала, чтобы ты им отдал хлеб.
Дрон, не отвечая, вздохнул.
– Если прикажете, они уйдут, – сказал он.
– Нет, нет, я пойду к ним, – сказала княжна Марья
Несмотря на отговариванье Дуняши и няни, княжна Марья вышла на крыльцо. Дрон, Дуняша, няня и Михаил Иваныч шли за нею. «Они, вероятно, думают, что я предлагаю им хлеб с тем, чтобы они остались на своих местах, и сама уеду, бросив их на произвол французов, – думала княжна Марья. – Я им буду обещать месячину в подмосковной, квартиры; я уверена, что Andre еще больше бы сделав на моем месте», – думала она, подходя в сумерках к толпе, стоявшей на выгоне у амбара.
Толпа, скучиваясь, зашевелилась, и быстро снялись шляпы. Княжна Марья, опустив глаза и путаясь ногами в платье, близко подошла к ним. Столько разнообразных старых и молодых глаз было устремлено на нее и столько было разных лиц, что княжна Марья не видала ни одного лица и, чувствуя необходимость говорить вдруг со всеми, не знала, как быть. Но опять сознание того, что она – представительница отца и брата, придало ей силы, и она смело начала свою речь.
– Я очень рада, что вы пришли, – начала княжна Марья, не поднимая глаз и чувствуя, как быстро и сильно билось ее сердце. – Мне Дронушка сказал, что вас разорила война. Это наше общее горе, и я ничего не пожалею, чтобы помочь вам. Я сама еду, потому что уже опасно здесь и неприятель близко… потому что… Я вам отдаю все, мои друзья, и прошу вас взять все, весь хлеб наш, чтобы у вас не было нужды. А ежели вам сказали, что я отдаю вам хлеб с тем, чтобы вы остались здесь, то это неправда. Я, напротив, прошу вас уезжать со всем вашим имуществом в нашу подмосковную, и там я беру на себя и обещаю вам, что вы не будете нуждаться. Вам дадут и домы и хлеба. – Княжна остановилась. В толпе только слышались вздохи.