Эйнем, Фердинанд Теодор фон
| Фердинанд Теодор фон Эйнем | |
| Ferdinand Theodor von Einem | |
 | |
| Фердинанд Теодор фон Эйнем. Фото второй половины XIX века. | |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Подданство: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
Фердинанд Теодор фон Эйнем (нем. Ferdinand Theodor von Einem; 1826—1876) — основатель «товарищества Эйнем», впоследствии кондитерской фабрики «Красный Октябрь».
Содержание
Биография
Фердинанд Теодор фон Эйнем родился 15 февраля 1826 года в городе Бад-Бельциг.
Вюртембергский[1] подданный Эйнем в 1850 году приехал в Москву с решением начать своё дело. В России стал называться на русский манер — Фёдором Карловичем.
Вначале он занялся производством пилёного сахара, потом (в 1851 году) организовал на Арбате небольшую мастерскую по производству шоколада и конфет.
В 1857 году Эйнем встретил своего будущего компаньона Юлиуса Гейса (нем. Julius Heuss), и они открыли на Театральной площади кондитерский магазин.
Накопив достаточный капитал, предприниматели выписали из Европы новейшую паровую машину и приступили к постройке фабрики на берегу Москвы-реки (на Софийской набережной). В справочнике «Фабрично-заводские предприятия Российской империи» об этом факте была сделана запись: «Эйнемъ. Товарищество паровой фабрики шоколадных конфектъ и чайных печений. Год основания 1867».
Эйнем умер в Берлине 20 июля 1876 года. Его наследники выполнили последнюю волю Фердинанда — основатель фабрики «Эйнемъ» завещал похоронить его в Москве. Он был похоронен на Введенском кладбище[2].
 Внешние изображения
| |
|---|---|
|
[fotki.yandex.ru/users/zavr-sergej/view/217522/?page=2 Надгробный памятник] |
После смерти Эйнема в 1876 году фабрикой стал руководить Юлиус Гейс, однако ставшее популярным у москвичей название компании он менять не стал.
В 1896 году на Всероссийской промышленно-художественной выставке в Нижнем Новгороде продукция «Эйнемъ» была награждена золотой медалью, в 1900 году фирма получила Гран-при на Всемирной выставке в Париже за ассортимент и качество шоколада.
В 1913 году «Эйнемъ» удостоен звания поставщика двора Его Императорского Величества.
Кондитерская фабрика «Товарищества Эйнем» в 1922 году была переименована в «Красный Октябрь». Однако ещё несколько лет после этого переименования на упаковке продукции фабрики в скобках всегда указывалось «Бывш. Эйнем» — настолько велика была популярность торговой марки и ценилось качество изделий[3].
Интересные факты
- С каждого проданного фунта нового печенья Эйнем жертвовал пять копеек серебром, из которых половина суммы поступала в пользу благотворительных заведений Москвы, а другая половина — в пользу Немецкой школы для бедных и сирот[4].
- На фабрике Эйнема особое внимание уделялось оформлению сладкого продукта. Рекламу фирмы несли театральные программки, наборы-сюрпризы с вложенными в коробку конфет открытками. Для фабрики писал музыку свой композитор, и покупатель вместе с карамелью или шоколадом бесплатно получал ноты «Шоколадного вальса», «Вальса-монпансье» или «Кекс-галопа». Кроме этого эксклюзивные конфеты всегда продавались вместе со специальными аксессуарами — в коробки вкладывались фирменные салфетки и специальные щипчики для конфет[5].
Напишите отзыв о статье "Эйнем, Фердинанд Теодор фон"
Примечания
- ↑ [www.ruspred.ru/arh/00/11rr.html Сладкий эталон. «Красному Октябрю» — 150 лет]
- ↑ [www.hakuby.com/10-05.htm Das Leben in Moskau] (нем.)
- ↑ [people.delovoimir.kz/brands/view/244 Красный Октябрь. История фабрики]
- ↑ [mechta-ind-posh.livejournal.com/5344.html История кондитерской фабрики «ЭйнемЪ»]
- ↑ [www.pribaikal.ru/announcement/article/2248.html Жестяная упаковка дореволюционной России]
Ссылки
- [www.neizvestniy-geniy.ru/cat/photo/other/542354.html?all Фердинанд Теодор фон Эйнем]
- [fotki.yandex.ru/users/deni-spiri/view/465917/?page=3 «Товарищество Эйнемъ». 1896]
- [www.wonderbuild.ru/wonderbuild.nsf/0/E848E9D8182A7618C3257715005BF9F3/$FILE/Стори%20-%20Эйнем%2003%202010.pdf «Эйнемъ»: сила бренда]
- [redcluster.ru/cluster Фабрика «Красный Октябрь» — история]
Отрывок, характеризующий Эйнем, Фердинанд Теодор фон
Один из докторов, в окровавленном фартуке и с окровавленными небольшими руками, в одной из которых он между мизинцем и большим пальцем (чтобы не запачкать ее) держал сигару, вышел из палатки. Доктор этот поднял голову и стал смотреть по сторонам, но выше раненых. Он, очевидно, хотел отдохнуть немного. Поводив несколько времени головой вправо и влево, он вздохнул и опустил глаза.– Ну, сейчас, – сказал он на слова фельдшера, указывавшего ему на князя Андрея, и велел нести его в палатку.
В толпе ожидавших раненых поднялся ропот.
– Видно, и на том свете господам одним жить, – проговорил один.
Князя Андрея внесли и положили на только что очистившийся стол, с которого фельдшер споласкивал что то. Князь Андрей не мог разобрать в отдельности того, что было в палатке. Жалобные стоны с разных сторон, мучительная боль бедра, живота и спины развлекали его. Все, что он видел вокруг себя, слилось для него в одно общее впечатление обнаженного, окровавленного человеческого тела, которое, казалось, наполняло всю низкую палатку, как несколько недель тому назад в этот жаркий, августовский день это же тело наполняло грязный пруд по Смоленской дороге. Да, это было то самое тело, та самая chair a canon [мясо для пушек], вид которой еще тогда, как бы предсказывая теперешнее, возбудил в нем ужас.
В палатке было три стола. Два были заняты, на третий положили князя Андрея. Несколько времени его оставили одного, и он невольно увидал то, что делалось на других двух столах. На ближнем столе сидел татарин, вероятно, казак – по мундиру, брошенному подле. Четверо солдат держали его. Доктор в очках что то резал в его коричневой, мускулистой спине.
– Ух, ух, ух!.. – как будто хрюкал татарин, и вдруг, подняв кверху свое скуластое черное курносое лицо, оскалив белые зубы, начинал рваться, дергаться и визжат ь пронзительно звенящим, протяжным визгом. На другом столе, около которого толпилось много народа, на спине лежал большой, полный человек с закинутой назад головой (вьющиеся волоса, их цвет и форма головы показались странно знакомы князю Андрею). Несколько человек фельдшеров навалились на грудь этому человеку и держали его. Белая большая полная нога быстро и часто, не переставая, дергалась лихорадочными трепетаниями. Человек этот судорожно рыдал и захлебывался. Два доктора молча – один был бледен и дрожал – что то делали над другой, красной ногой этого человека. Управившись с татарином, на которого накинули шинель, доктор в очках, обтирая руки, подошел к князю Андрею. Он взглянул в лицо князя Андрея и поспешно отвернулся.
– Раздеть! Что стоите? – крикнул он сердито на фельдшеров.
Самое первое далекое детство вспомнилось князю Андрею, когда фельдшер торопившимися засученными руками расстегивал ему пуговицы и снимал с него платье. Доктор низко нагнулся над раной, ощупал ее и тяжело вздохнул. Потом он сделал знак кому то. И мучительная боль внутри живота заставила князя Андрея потерять сознание. Когда он очнулся, разбитые кости бедра были вынуты, клоки мяса отрезаны, и рана перевязана. Ему прыскали в лицо водою. Как только князь Андрей открыл глаза, доктор нагнулся над ним, молча поцеловал его в губы и поспешно отошел.
После перенесенного страдания князь Андрей чувствовал блаженство, давно не испытанное им. Все лучшие, счастливейшие минуты в его жизни, в особенности самое дальнее детство, когда его раздевали и клали в кроватку, когда няня, убаюкивая, пела над ним, когда, зарывшись головой в подушки, он чувствовал себя счастливым одним сознанием жизни, – представлялись его воображению даже не как прошедшее, а как действительность.
Около того раненого, очертания головы которого казались знакомыми князю Андрею, суетились доктора; его поднимали и успокоивали.
– Покажите мне… Ооооо! о! ооооо! – слышался его прерываемый рыданиями, испуганный и покорившийся страданию стон. Слушая эти стоны, князь Андрей хотел плакать. Оттого ли, что он без славы умирал, оттого ли, что жалко ему было расставаться с жизнью, от этих ли невозвратимых детских воспоминаний, оттого ли, что он страдал, что другие страдали и так жалостно перед ним стонал этот человек, но ему хотелось плакать детскими, добрыми, почти радостными слезами.
Раненому показали в сапоге с запекшейся кровью отрезанную ногу.
– О! Ооооо! – зарыдал он, как женщина. Доктор, стоявший перед раненым, загораживая его лицо, отошел.
