Я не Рафаэль
Поделись знанием:
К:Альбомы 1994 года
В просторной, лучшей избе мужика Андрея Савостьянова в два часа собрался совет. Мужики, бабы и дети мужицкой большой семьи теснились в черной избе через сени. Одна только внучка Андрея, Малаша, шестилетняя девочка, которой светлейший, приласкав ее, дал за чаем кусок сахара, оставалась на печи в большой избе. Малаша робко и радостно смотрела с печи на лица, мундиры и кресты генералов, одного за другим входивших в избу и рассаживавшихся в красном углу, на широких лавках под образами. Сам дедушка, как внутренне называла Maлаша Кутузова, сидел от них особо, в темном углу за печкой. Он сидел, глубоко опустившись в складное кресло, и беспрестанно покряхтывал и расправлял воротник сюртука, который, хотя и расстегнутый, все как будто жал его шею. Входившие один за другим подходили к фельдмаршалу; некоторым он пожимал руку, некоторым кивал головой. Адъютант Кайсаров хотел было отдернуть занавеску в окне против Кутузова, но Кутузов сердито замахал ему рукой, и Кайсаров понял, что светлейший не хочет, чтобы видели его лицо.
Вокруг мужицкого елового стола, на котором лежали карты, планы, карандаши, бумаги, собралось так много народа, что денщики принесли еще лавку и поставили у стола. На лавку эту сели пришедшие: Ермолов, Кайсаров и Толь. Под самыми образами, на первом месте, сидел с Георгием на шее, с бледным болезненным лицом и с своим высоким лбом, сливающимся с голой головой, Барклай де Толли. Второй уже день он мучился лихорадкой, и в это самое время его знобило и ломало. Рядом с ним сидел Уваров и негромким голосом (как и все говорили) что то, быстро делая жесты, сообщал Барклаю. Маленький, кругленький Дохтуров, приподняв брови и сложив руки на животе, внимательно прислушивался. С другой стороны сидел, облокотивши на руку свою широкую, с смелыми чертами и блестящими глазами голову, граф Остерман Толстой и казался погруженным в свои мысли. Раевский с выражением нетерпения, привычным жестом наперед курчавя свои черные волосы на висках, поглядывал то на Кутузова, то на входную дверь. Твердое, красивое и доброе лицо Коновницына светилось нежной и хитрой улыбкой. Он встретил взгляд Малаши и глазами делал ей знаки, которые заставляли девочку улыбаться.
Все ждали Бенигсена, который доканчивал свой вкусный обед под предлогом нового осмотра позиции. Его ждали от четырех до шести часов, и во все это время не приступали к совещанию и тихими голосами вели посторонние разговоры.
Только когда в избу вошел Бенигсен, Кутузов выдвинулся из своего угла и подвинулся к столу, но настолько, что лицо его не было освещено поданными на стол свечами.
Бенигсен открыл совет вопросом: «Оставить ли без боя священную и древнюю столицу России или защищать ее?» Последовало долгое и общее молчание. Все лица нахмурились, и в тишине слышалось сердитое кряхтенье и покашливанье Кутузова. Все глаза смотрели на него. Малаша тоже смотрела на дедушку. Она ближе всех была к нему и видела, как лицо его сморщилось: он точно собрался плакать. Но это продолжалось недолго.
– Священную древнюю столицу России! – вдруг заговорил он, сердитым голосом повторяя слова Бенигсена и этим указывая на фальшивую ноту этих слов. – Позвольте вам сказать, ваше сиятельство, что вопрос этот не имеет смысла для русского человека. (Он перевалился вперед своим тяжелым телом.) Такой вопрос нельзя ставить, и такой вопрос не имеет смысла. Вопрос, для которого я просил собраться этих господ, это вопрос военный. Вопрос следующий: «Спасенье России в армии. Выгоднее ли рисковать потерею армии и Москвы, приняв сраженье, или отдать Москву без сражения? Вот на какой вопрос я желаю знать ваше мнение». (Он откачнулся назад на спинку кресла.)
Начались прения. Бенигсен не считал еще игру проигранною. Допуская мнение Барклая и других о невозможности принять оборонительное сражение под Филями, он, проникнувшись русским патриотизмом и любовью к Москве, предлагал перевести войска в ночи с правого на левый фланг и ударить на другой день на правое крыло французов. Мнения разделились, были споры в пользу и против этого мнения. Ермолов, Дохтуров и Раевский согласились с мнением Бенигсена. Руководимые ли чувством потребности жертвы пред оставлением столицы или другими личными соображениями, но эти генералы как бы не понимали того, что настоящий совет не мог изменить неизбежного хода дел и что Москва уже теперь оставлена. Остальные генералы понимали это и, оставляя в стороне вопрос о Москве, говорили о том направлении, которое в своем отступлении должно было принять войско. Малаша, которая, не спуская глаз, смотрела на то, что делалось перед ней, иначе понимала значение этого совета. Ей казалось, что дело было только в личной борьбе между «дедушкой» и «длиннополым», как она называла Бенигсена. Она видела, что они злились, когда говорили друг с другом, и в душе своей она держала сторону дедушки. В средине разговора она заметила быстрый лукавый взгляд, брошенный дедушкой на Бенигсена, и вслед за тем, к радости своей, заметила, что дедушка, сказав что то длиннополому, осадил его: Бенигсен вдруг покраснел и сердито прошелся по избе. Слова, так подействовавшие на Бенигсена, были спокойным и тихим голосом выраженное Кутузовым мнение о выгоде и невыгоде предложения Бенигсена: о переводе в ночи войск с правого на левый фланг для атаки правого крыла французов.
– Я, господа, – сказал Кутузов, – не могу одобрить плана графа. Передвижения войск в близком расстоянии от неприятеля всегда бывают опасны, и военная история подтверждает это соображение. Так, например… (Кутузов как будто задумался, приискивая пример и светлым, наивным взглядом глядя на Бенигсена.) Да вот хоть бы Фридландское сражение, которое, как я думаю, граф хорошо помнит, было… не вполне удачно только оттого, что войска наши перестроивались в слишком близком расстоянии от неприятеля… – Последовало, показавшееся всем очень продолжительным, минутное молчание.
Прения опять возобновились, но часто наступали перерывы, и чувствовалось, что говорить больше не о чем.
Во время одного из таких перерывов Кутузов тяжело вздохнул, как бы сбираясь говорить. Все оглянулись на него.
– Eh bien, messieurs! Je vois que c'est moi qui payerai les pots casses, [Итак, господа, стало быть, мне платить за перебитые горшки,] – сказал он. И, медленно приподнявшись, он подошел к столу. – Господа, я слышал ваши мнения. Некоторые будут несогласны со мной. Но я (он остановился) властью, врученной мне моим государем и отечеством, я – приказываю отступление.
Вслед за этим генералы стали расходиться с той же торжественной и молчаливой осторожностью, с которой расходятся после похорон.
Некоторые из генералов негромким голосом, совсем в другом диапазоне, чем когда они говорили на совете, передали кое что главнокомандующему.
Малаша, которую уже давно ждали ужинать, осторожно спустилась задом с полатей, цепляясь босыми ножонками за уступы печки, и, замешавшись между ног генералов, шмыгнула в дверь.
Отпустив генералов, Кутузов долго сидел, облокотившись на стол, и думал все о том же страшном вопросе: «Когда же, когда же наконец решилось то, что оставлена Москва? Когда было сделано то, что решило вопрос, и кто виноват в этом?»
– Этого, этого я не ждал, – сказал он вошедшему к нему, уже поздно ночью, адъютанту Шнейдеру, – этого я не ждал! Этого я не думал!
– Вам надо отдохнуть, ваша светлость, – сказал Шнейдер.
– Да нет же! Будут же они лошадиное мясо жрать, как турки, – не отвечая, прокричал Кутузов, ударяя пухлым кулаком по столу, – будут и они, только бы…
В противоположность Кутузову, в то же время, в событии еще более важнейшем, чем отступление армии без боя, в оставлении Москвы и сожжении ее, Растопчин, представляющийся нам руководителем этого события, действовал совершенно иначе.
Событие это – оставление Москвы и сожжение ее – было так же неизбежно, как и отступление войск без боя за Москву после Бородинского сражения.
Каждый русский человек, не на основании умозаключений, а на основании того чувства, которое лежит в нас и лежало в наших отцах, мог бы предсказать то, что совершилось.
Начиная от Смоленска, во всех городах и деревнях русской земли, без участия графа Растопчина и его афиш, происходило то же самое, что произошло в Москве. Народ с беспечностью ждал неприятеля, не бунтовал, не волновался, никого не раздирал на куски, а спокойно ждал своей судьбы, чувствуя в себе силы в самую трудную минуту найти то, что должно было сделать. И как только неприятель подходил, богатейшие элементы населения уходили, оставляя свое имущество; беднейшие оставались и зажигали и истребляли то, что осталось.
Сознание того, что это так будет, и всегда так будет, лежало и лежит в душе русского человека. И сознание это и, более того, предчувствие того, что Москва будет взята, лежало в русском московском обществе 12 го года. Те, которые стали выезжать из Москвы еще в июле и начале августа, показали, что они ждали этого. Те, которые выезжали с тем, что они могли захватить, оставляя дома и половину имущества, действовали так вследствие того скрытого (latent) патриотизма, который выражается не фразами, не убийством детей для спасения отечества и т. п. неестественными действиями, а который выражается незаметно, просто, органически и потому производит всегда самые сильные результаты.
| Я не Рафаэль | ||||
 | ||||
| студийный альбом Филиппа Киркорова | ||||
|---|---|---|---|---|
| Дата выпуска | ||||
| Записан | ||||
| Жанр | ||||
| Страна | ||||
| Лейбл |
GENERAL Records | |||
|
| ||||
| Хронология Филиппа Киркорова | ||||
| ||||
|
Номер dMR 31400 CD | ||||
«Я не Рафаэль» — пятый студийный альбом российского поп-певца Филиппа Киркорова, состоящий из 19 песен. Записан на студии General Records (Австрия). Песни, вошедшие в этот альбом, составили второе отделение концерта «Я не Рафаэль», премьера которого состоялась 4 — 8 марта 1994 года в ГЦКЗ «Россия» (Москва).
Содержание
Особенности альбома
- По признанию Ф. Киркорова, это альбом записывался на пике его счастья.[1]
- Это первый альбом Киркорова, вышедший с буклетом (из 13 разворотов) с фотографиями с его одноимённых концертов и некоторых фотосессий.
- Знаменитую песню «Я поднимаю свой бокал» он посвятил А. Пугачевой, ставшей в тот год его женой.[2]
- Песню «Ночь» Филипп посвятил своей матери, которой не стало 30 апреля 1994 года.[2]
Список композиций
| № | Название | Слова | Музыка | Длительность |
|---|---|---|---|---|
| 1. | «Я не Рафаэль» (сокращённая версия) | И. Николаев | И. Николаев | 4:03 |
| 2. | «Сумасшедший вечер» (сокращённая версия) | Г. Витке | Л. Агутин | 3:13 |
| 3. | «Там, где идёт игра» (сокращённая версия) | Г. Витке | Л. Агутин | 3:37 |
| 4. | «Ты скажи мне, вишня» (1993) | В. Харитонов | Е. Мартынов | 3:53 |
| 5. | «Примадонна» | Я. Трусов | А. Лукьянов | 3:36 |
| 6. | «Я поднимаю свой бокал» | А. Никольский | А. Никольский | 4:40 |
| 7. | «Марина» (1993) | С. Таратута | А. Лукьянов | 3:20 |
| 8. | «Кто такой Филипп Киркоров» | И.Резник | А.Лукьянов | 3:28 |
| 9. | «Ночь» | Л. Агутин | Л. Агутин | 3:31 |
| 10. | «Грустный ангел» | Л. Дербенев | Д. Болен | 3:55 |
| 11. | «Между летом и зимой» (2 версия) | Б. Вахнюк | А. Пугачева | 3:12 |
| 12. | «Ты не одна» | Р. Казакова | А. Лукьянов | 4:07 |
| 13. | «С глаз долой, из сердца вон» | Я. Трусов | А. Лукьянов | 3:28 |
| 14. | «Страна моя, тебе не до концертов» | Л. Дербенев | Т. Русев | 3:47 |
| 15. | «Лишь позавчера» (2 версия) | Л.Дербенев | Ralf René Maué | 3:52 |
| 16. | «Митрофан» (2 версия) | Ю. Дружков | В. Окороков | 3:32 |
| 17. | «Песня о себе» (2 версия, сокращенная) | Л. Дербенев | И. Матета | 3:36 |
| 18. | «Пропади всё пропадом» | И. Резник | А. Потёмкин | 4:34 |
| 19. | «Пташечка моя» | Л. Дербенев | А. Морозов | 3:42 |
История создания
В одном из израильских ресторанчиков Тель-Авива Киркоров услышал песню «про вишню», в исполнении неизвестной певицы. Поинтересовавшись, Филипп узнал, что песня принадлежит перу Евгения Мартынова. Приехав в Москву, он находит ноты и просит сделать аранжировку. «Ты скажи мне, вишня…» становится хитом.[3]
Из воспоминаний Филиппа:[4]
|
[Спасибо] маленькой студии в Твери, в которой работают большие мастера своего дела — Игорь Лалетин и Валера Демьянов, а также Миша, который не дал нам умереть с голоду во время длительных часов работы на студии. Игорю Николаеву за песню „Я не Рафаэль“, давшую название моей новой сольной программе. Александру Лукьянову за песни, которые стали популярными. Евгению Мартынову и Владимиру Харитонову — авторам песни „Ты скажи мне, вишня“, которых я всегда буду помнить и любить. Леониду Петровичу Дербеневу — известному мастеру шлягеров. Конечно же, Леониду Агутину, стремительно ворвавшемуся в мое творчество, тем самым обновив его новыми красками. Толгату Тухтамышеву — соло-гитара, Валентину Ильенко — саксофон, солистам моей группы „Теодор“ за их талант и терпение в работе со мной. Лине Арифулиной, Роману Родину и Любови Гречишниковой за огромный труд в постановке шоу „Я не Рафаэль“, в котором прозвучали все эти песни. | 
|
Клипы
| Год | Клип | Режиссёр |
|---|---|---|
| 1993 | «Ты скажи мне, вишня» | Михаил Хлебородов |
| 1993 | «Марина» | Александр Файфман |
| 1993 | «Между летом и зимой» | Алла Пугачёва |
| 1994 | «Примадонна» | Алла Пугачёва |
| 1994 | «Я поднимаю свой бокал» | Роман Родин, Лина Арифулина |
| 1994 | «Кто такой Филипп Киркоров» | Роман Родин |
| 1994 | «Пташечка моя» | Сергей Кальварский |
Награды
- 1993 год: фестиваль Песня года, песня «Ты скажи мне, вишня»
- 1994 год: фестиваль Песня года, песни «Марина», «Примадонна»
Кавер-версии
- «Грустный ангел» — «Romeo & Juliet» Blue System
- «Лишь позавчера» — «London Nights» London Boys
- «Страна моя, тебе не до концертов» — «Незабрава» Катя Филипова
- «Ты скажи мне, вишня» Е. Мартынова
Патриотическая тема
В альбом вошла пронизанная болью за свою Родину песня «Страна моя, тебе не до концертов», появившаяся из-за перестройки, развала СССР.
- Фрагмент текста песни:
|
|
Страна моя, тебе не до концертов… Какой-то сон кошмарный и нелепый!.. Кто сотворил все это, кто затеял?! |
|
Концерты
Песни из альбома стали основой для новой программы Киркорова:[5]
- «Я не Рафаэль»:
- 4 - 8 марта 1994 года — ГЦКЗ Россия (Москва)[6]
- 10 - 15 марта 1994 года — БКЗ Октябрьский (Санкт-Петербург)
- май 1994 года — «Венчальный тур» по Израилю с А.Пугачевой
- ноябрь 1994 года — тур по США
- «Я не Рафаэль» — 2:
- 7 - 8 марта 1995 года — БКЗ Октябрьский (С-Петербург, съемки программы «Парад парадов»)[7],[8]
- март 1995 года — тур по Германии
- май 1995 года — тур по Израилю
- 19 - 26 ноября 1995 года — театр Эстрады (Москва)[9]
Напишите отзыв о статье "Я не Рафаэль"
Примечания
- ↑ [web.archive.org/web/20040812224952/www.kirkorov.ru/usr-cgip/his-story-bio2.pl?chapter=8 Филипп Киркоров: Биография]
- ↑ 1 2 [web.archive.org/web/20040529163645/www.kirkorov.ru/usr-cgip/discography-list.pl?albmno=19 Филипп Киркоров: Я не Рафаэль -> Я не Рафаэль]
- ↑ [web.archive.org/web/20040423095722/www.kirkorov.ru/usr-cgip/his-story-bio2.pl?chapter=5 Филипп Киркоров: Биография]
- ↑ [web.archive.org/web/20040224130157/www.kirkorov.ru/usr-cgip/discography-list.pl?albmno=18 Филипп Киркоров: Я не Рафаэль]
- ↑ [web.archive.org/web/20040423103126/www.kirkorov.ru/usr-cgip/his-story-bio2.pl?chapter=8 Филипп Киркоров: Биография]
- ↑ [www.youtube.com/watch?v=ALYElvzG4XE Филипп Киркоров — Страна моя тебе не до концертов.. — YouTube]
- ↑ [www.youtube.com/watch?v=GLpDxap-u-E Филипп Киркоров — Я не Рафаэль (1 часть). — YouTube]
- ↑ [www.youtube.com/watch?v=pbapnqynES0 Филипп Киркоров — Я не Рафаэль (2 часть). — YouTube]
- ↑ [www.youtube.com/watch?v=z_G3BKJztMU Филипп Киркоров — Я не Рафаэль-2. — YouTube]
Ссылки
- [web.archive.org/web/20040405015204/www.kirkorov.ru/usr-cgip/discography-list.pl#20 Официальный сайт — альбомы]
- [www.ozon.ru/context/detail/id/2925151/?item=2921727 Альбом в Озоне]
Отрывок, характеризующий Я не Рафаэль
В просторной, лучшей избе мужика Андрея Савостьянова в два часа собрался совет. Мужики, бабы и дети мужицкой большой семьи теснились в черной избе через сени. Одна только внучка Андрея, Малаша, шестилетняя девочка, которой светлейший, приласкав ее, дал за чаем кусок сахара, оставалась на печи в большой избе. Малаша робко и радостно смотрела с печи на лица, мундиры и кресты генералов, одного за другим входивших в избу и рассаживавшихся в красном углу, на широких лавках под образами. Сам дедушка, как внутренне называла Maлаша Кутузова, сидел от них особо, в темном углу за печкой. Он сидел, глубоко опустившись в складное кресло, и беспрестанно покряхтывал и расправлял воротник сюртука, который, хотя и расстегнутый, все как будто жал его шею. Входившие один за другим подходили к фельдмаршалу; некоторым он пожимал руку, некоторым кивал головой. Адъютант Кайсаров хотел было отдернуть занавеску в окне против Кутузова, но Кутузов сердито замахал ему рукой, и Кайсаров понял, что светлейший не хочет, чтобы видели его лицо.
Вокруг мужицкого елового стола, на котором лежали карты, планы, карандаши, бумаги, собралось так много народа, что денщики принесли еще лавку и поставили у стола. На лавку эту сели пришедшие: Ермолов, Кайсаров и Толь. Под самыми образами, на первом месте, сидел с Георгием на шее, с бледным болезненным лицом и с своим высоким лбом, сливающимся с голой головой, Барклай де Толли. Второй уже день он мучился лихорадкой, и в это самое время его знобило и ломало. Рядом с ним сидел Уваров и негромким голосом (как и все говорили) что то, быстро делая жесты, сообщал Барклаю. Маленький, кругленький Дохтуров, приподняв брови и сложив руки на животе, внимательно прислушивался. С другой стороны сидел, облокотивши на руку свою широкую, с смелыми чертами и блестящими глазами голову, граф Остерман Толстой и казался погруженным в свои мысли. Раевский с выражением нетерпения, привычным жестом наперед курчавя свои черные волосы на висках, поглядывал то на Кутузова, то на входную дверь. Твердое, красивое и доброе лицо Коновницына светилось нежной и хитрой улыбкой. Он встретил взгляд Малаши и глазами делал ей знаки, которые заставляли девочку улыбаться.
Все ждали Бенигсена, который доканчивал свой вкусный обед под предлогом нового осмотра позиции. Его ждали от четырех до шести часов, и во все это время не приступали к совещанию и тихими голосами вели посторонние разговоры.
Только когда в избу вошел Бенигсен, Кутузов выдвинулся из своего угла и подвинулся к столу, но настолько, что лицо его не было освещено поданными на стол свечами.
Бенигсен открыл совет вопросом: «Оставить ли без боя священную и древнюю столицу России или защищать ее?» Последовало долгое и общее молчание. Все лица нахмурились, и в тишине слышалось сердитое кряхтенье и покашливанье Кутузова. Все глаза смотрели на него. Малаша тоже смотрела на дедушку. Она ближе всех была к нему и видела, как лицо его сморщилось: он точно собрался плакать. Но это продолжалось недолго.
– Священную древнюю столицу России! – вдруг заговорил он, сердитым голосом повторяя слова Бенигсена и этим указывая на фальшивую ноту этих слов. – Позвольте вам сказать, ваше сиятельство, что вопрос этот не имеет смысла для русского человека. (Он перевалился вперед своим тяжелым телом.) Такой вопрос нельзя ставить, и такой вопрос не имеет смысла. Вопрос, для которого я просил собраться этих господ, это вопрос военный. Вопрос следующий: «Спасенье России в армии. Выгоднее ли рисковать потерею армии и Москвы, приняв сраженье, или отдать Москву без сражения? Вот на какой вопрос я желаю знать ваше мнение». (Он откачнулся назад на спинку кресла.)
Начались прения. Бенигсен не считал еще игру проигранною. Допуская мнение Барклая и других о невозможности принять оборонительное сражение под Филями, он, проникнувшись русским патриотизмом и любовью к Москве, предлагал перевести войска в ночи с правого на левый фланг и ударить на другой день на правое крыло французов. Мнения разделились, были споры в пользу и против этого мнения. Ермолов, Дохтуров и Раевский согласились с мнением Бенигсена. Руководимые ли чувством потребности жертвы пред оставлением столицы или другими личными соображениями, но эти генералы как бы не понимали того, что настоящий совет не мог изменить неизбежного хода дел и что Москва уже теперь оставлена. Остальные генералы понимали это и, оставляя в стороне вопрос о Москве, говорили о том направлении, которое в своем отступлении должно было принять войско. Малаша, которая, не спуская глаз, смотрела на то, что делалось перед ней, иначе понимала значение этого совета. Ей казалось, что дело было только в личной борьбе между «дедушкой» и «длиннополым», как она называла Бенигсена. Она видела, что они злились, когда говорили друг с другом, и в душе своей она держала сторону дедушки. В средине разговора она заметила быстрый лукавый взгляд, брошенный дедушкой на Бенигсена, и вслед за тем, к радости своей, заметила, что дедушка, сказав что то длиннополому, осадил его: Бенигсен вдруг покраснел и сердито прошелся по избе. Слова, так подействовавшие на Бенигсена, были спокойным и тихим голосом выраженное Кутузовым мнение о выгоде и невыгоде предложения Бенигсена: о переводе в ночи войск с правого на левый фланг для атаки правого крыла французов.
– Я, господа, – сказал Кутузов, – не могу одобрить плана графа. Передвижения войск в близком расстоянии от неприятеля всегда бывают опасны, и военная история подтверждает это соображение. Так, например… (Кутузов как будто задумался, приискивая пример и светлым, наивным взглядом глядя на Бенигсена.) Да вот хоть бы Фридландское сражение, которое, как я думаю, граф хорошо помнит, было… не вполне удачно только оттого, что войска наши перестроивались в слишком близком расстоянии от неприятеля… – Последовало, показавшееся всем очень продолжительным, минутное молчание.
Прения опять возобновились, но часто наступали перерывы, и чувствовалось, что говорить больше не о чем.
Во время одного из таких перерывов Кутузов тяжело вздохнул, как бы сбираясь говорить. Все оглянулись на него.
– Eh bien, messieurs! Je vois que c'est moi qui payerai les pots casses, [Итак, господа, стало быть, мне платить за перебитые горшки,] – сказал он. И, медленно приподнявшись, он подошел к столу. – Господа, я слышал ваши мнения. Некоторые будут несогласны со мной. Но я (он остановился) властью, врученной мне моим государем и отечеством, я – приказываю отступление.
Вслед за этим генералы стали расходиться с той же торжественной и молчаливой осторожностью, с которой расходятся после похорон.
Некоторые из генералов негромким голосом, совсем в другом диапазоне, чем когда они говорили на совете, передали кое что главнокомандующему.
Малаша, которую уже давно ждали ужинать, осторожно спустилась задом с полатей, цепляясь босыми ножонками за уступы печки, и, замешавшись между ног генералов, шмыгнула в дверь.
Отпустив генералов, Кутузов долго сидел, облокотившись на стол, и думал все о том же страшном вопросе: «Когда же, когда же наконец решилось то, что оставлена Москва? Когда было сделано то, что решило вопрос, и кто виноват в этом?»
– Этого, этого я не ждал, – сказал он вошедшему к нему, уже поздно ночью, адъютанту Шнейдеру, – этого я не ждал! Этого я не думал!
– Вам надо отдохнуть, ваша светлость, – сказал Шнейдер.
– Да нет же! Будут же они лошадиное мясо жрать, как турки, – не отвечая, прокричал Кутузов, ударяя пухлым кулаком по столу, – будут и они, только бы…
В противоположность Кутузову, в то же время, в событии еще более важнейшем, чем отступление армии без боя, в оставлении Москвы и сожжении ее, Растопчин, представляющийся нам руководителем этого события, действовал совершенно иначе.
Событие это – оставление Москвы и сожжение ее – было так же неизбежно, как и отступление войск без боя за Москву после Бородинского сражения.
Каждый русский человек, не на основании умозаключений, а на основании того чувства, которое лежит в нас и лежало в наших отцах, мог бы предсказать то, что совершилось.
Начиная от Смоленска, во всех городах и деревнях русской земли, без участия графа Растопчина и его афиш, происходило то же самое, что произошло в Москве. Народ с беспечностью ждал неприятеля, не бунтовал, не волновался, никого не раздирал на куски, а спокойно ждал своей судьбы, чувствуя в себе силы в самую трудную минуту найти то, что должно было сделать. И как только неприятель подходил, богатейшие элементы населения уходили, оставляя свое имущество; беднейшие оставались и зажигали и истребляли то, что осталось.
Сознание того, что это так будет, и всегда так будет, лежало и лежит в душе русского человека. И сознание это и, более того, предчувствие того, что Москва будет взята, лежало в русском московском обществе 12 го года. Те, которые стали выезжать из Москвы еще в июле и начале августа, показали, что они ждали этого. Те, которые выезжали с тем, что они могли захватить, оставляя дома и половину имущества, действовали так вследствие того скрытого (latent) патриотизма, который выражается не фразами, не убийством детей для спасения отечества и т. п. неестественными действиями, а который выражается незаметно, просто, органически и потому производит всегда самые сильные результаты.
