The Night They Drove Old Dixie Down

«The Night They Drove Old Dixie Down»
Сингл The Band с альбома The Band
Сторона «А»	«Up on Cripple Creek»
Выпущен	1970
Формат	7”
Записан	1969
Жанр	Рутс-рок, американа, южный рок
Длительность	3 мин. 33 с.
Продюсер	Джон Саймон
Композитор	Робби Робертсон
Лейбл	Capitol

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

«The Night They Drove Old Dixie Down» — песня, написанная канадским рок-музыкантом Робби Робертсоном, гитаристом и основным автором группы The Band.

«The Night They Drove Old Dixie Down», записанная в 1969 году, не стала хитом в авторском исполнении (сингл «Up on Cripple Creek», на оборотной стороне которого она оказалась, поднялся до #25 в США, до #8 в Канаде), но считается центральной вещью (концептуального, посвященного различным аспектам американской культуры) второго альбома группы The Band и — наряду с «The Weight» (Music From Big Pink LP) — наиболее характерной для музыкального стиля The Band. Концертная версия композиции была включена в альбом Боба Дилана и The Band Before the Flood. Наивысшей позиции в чартах песня достигла в исполнении Джоан Баэз: её сингл «The Night They Drove Old Dixie Down» поднялся в 1971 году до #3 в Billboard Hot 100

Песня «The Night They Drove Old Dixie Down» (в авторской версии) занимает #245 в списке «500 величайших песен всех времен» по версии журнала Rolling Stone.

RS	Позиция №245 в списке 500 величайших песен всех времён по версии журнала Rolling Stone[www.rollingstone.com/music/lists/the-500-greatest-songs-of-all-time-20110407]

История создания

Робби Робертсон рассказывал, что всегда интересовался американским Югом, его культурой и литературой, Теннесси Уильямсом. Поездки в южные штаты производили на него сильное впечатление — «Наверное, контрастом, как инь и ян… я ведь прилетал прямо из Торонто в Дельту Миссисипи». Робертсон рассказывал, что ему нравилось там всё: речь людей, их манеры, внутренний ритм самого пространства. «Я думал: неудивительно, что они придумали рок-н-ролл: всё здесь звучит, как музыка… Я пришёл в этот мир, как хладнокровный (почти в прямом смысле слова, — с холодного севера) чужак, и — именно потому, что не воспринимал окружающее как данность, смог написать такую песню, как The Night They Drove Old Dixie Down».

Текст песни

«The Night They Drove Old Dixie Down» рассказывает о последних днях Гражданской войны США и её завершении; повествование ведётся от лица южанина и — с сочувствием к повстанцам. Солдат армии конфедератов Вёрджил Кейн (англ. Virgil Caine) — фамилия которого, с одной стороны, созвучна главному сельскохозяйственному продукту этих мест, сахарному тростнику (англ. cane), с другой словно бы намекает на аналогию с библейской историей, символизирующей братоубийство, — служит на продовольственном дэнвиллском поезде (англ. …served on the Danville train), курсирующем по единственному маршруту, которым Ричмонд, Вирджиния, центр Конфедерации, связан с внешним миром.

Армия генерала Роберта Э. Ли, базировавшаяся в Северной Вирджинии, осаждена в другом стратегически важном центре, Петерсберг. В ходе контрнаступления армия северян генерала Джорджа Стоунмана в очередной раз нарушает железнодорожное сообщение между двумя городами (англ. ...tore up the track again). Осада, начатая в июне 1864 года, завершается в апреле 1865 года падением Петерсберга и Ричмонда. Армия генерала Ли — и с нею Кейн — находятся на грани голодной смерти (англ. We were hungry, Just barely alive).

Вёрджил, оплакивая смерть брата, павшего от рук янки (англ. He was just eighteen, proud and brave, but a Yankee laid him in his grave), по стопам которого он следовал (англ. Just like my brother before me I took a rebel stand...), возвращается к жене на разграбленную ферму в штате Теннесси, где остаток дней своих обречён провести, переживая события, до основания сотрясшие основы всей его жизни. Повествование завершается горько-ироническим: «Клянусь землей, что у меня под ногами, Кейна не поднять <на борьбу>, раз уж он потерпел поражение» (англ. I swear by the mud below my feet / You can't raise a Caine back up when he's in defeat...).

Реакция аудитории

Робертсон вспоминал, что он, впервые начав исполнять эту песню на американском Юге, часто слышал фразу: «Ничего, не беспокойтесь, Юг ещё восстанет»… Автор песни вспоминал:

Мне показалось это — поначалу странным, потом - в каком-то смысле и трогательным. Я подумал: Боже, ведь если я слышу это снова и снова, значит — остались в них и боль, и печаль. Царство 'Americana', оно проникнуто этой прекрасной печалью.

Оригинальный текст (англ.)  

At one point when I heard it I thought it was kind of a funny statement and then I heard it another time and I was really touched by it. I thought, 'God, because I keep hearing this, there's pain here, there is a sadness here.' In Americana land, it's a kind of a beautiful sadness.

К словам стариков (в частности, Хелма-старшего, пожилого отца вокалиста группы Левона Хелма) о том, что «Юг ещё поднимется», Робертсон, по его словам, относился всерьёз: он говорил, что люди, столь остро переживающие историю, достойны искреннего уважения.

Реакция критики

Ральф Дж. Глисон в журнале Rolling Stone (американское издание, октябрь 1969 года) писал, почему, на его взгляд, песня оказывает столь сильное воздействие на слушателей:

Ничто из того, что мне приходилось читать, не преподносит нам историю, столь ярко рассказанную на языке человеческих чувств. Единственное, что может сравниться с <этой песней>, — это «Алый знак доблести» («The Red Badge of Courage»). Это выдающаяся песня. Ритмическая структура, голос Левона, бас-партия, акцентированная ударными, затем плотная вокальная гармония Левона, Ричарда и Рика — трудно поверить, что это не народное произведение, не пересказ событий от отца сыну, от зимы 1865 года — к нашему времени. Песня источает ауру искренности и истинности.

«Робертсон в своих песнях пошёл дальше Дилана: от метафоричности он сделал шаг к реалистическому воссозданию событий. „The Night They Drove Old Dixie Down“ — песня не о Конфедерации, это — песня Конфедерации», писал Мик Голд («Let It Rock», апрель 1974).

Джейсон Энкени замечает, что никакой другой исполнитель рок-эры не сумел «так изящно, вдумчиво и красиво» документировать американскую историю, как сделали это The Band (группа на 4/5 — канадская). Последнее обстоятельство рецензент Allmusic считает ключевым фактором: «трудно представить себе, чтобы уроженец Америки сумел бы создать столь яркую и сбалансированную картину послевоенного Юга, как сделал это Робби Робертсон в The Night They Drove Old Dixie Down», картину, которая «не только возрождает дух того неспокойного времени, но возбуждает сочувствие к повстанцу-рассказчику». Песня, в которой создан «леденящий душу, но при этом и глубоко трогательный портрет Американской трагедии», считает критик, обладает «всей аутентичностью фолк-баллады».

Кавер-версии

«The Night They Drove Old Dixie Down»
Сингл Джоан Баэз с альбома Blessed Are...
Сторона «Б»	«When Time Is Stolen»
Выпущен	1971
Формат	7”
Записан	1971
Жанр	фолк
Длительность	3 мин. 21 с.
Продюсеры	Норберт Путнам, Джек Лотроп
Композитор	Робби Робертсон
Лейбл	Vanguard

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Самой известной остается кавер-версия, записанная Джоан Баэз и выпущенная в 1971 году. Сингл Баэз «The Night They Drove Old Dixie Down» поднялся до #3 в Billboard Hot 100 и в течение пяти недель возглавлял списки US Hot Adult Contemporary Tracks.

В версии Баэз оригинальный текст композиции был изменён. Вместо оригинального: «Пока не прибыла кавалерия Стоунмана» (англ. Till Stoneman's cavalry came) Баэз спела: «Пока не прибыло множество кавалерии» (англ. Till so much cavalry came). Вместо «Десятого мая» (англ. May the tenth) — «Я сел на поезд» (англ. I took the train), вместо «Как и мой отец, я буду возделывать землю» (англ. like my father before me, I will work the land) — «like my father before me, I’m a working man», из-за чего главный герой превратился из земледельца в наемного рабочего.

Позже Баэз призналась корреспонденту Rolling Stone Курту Лодеру в том, что слова песни запоминала на слух, не имея перед глазами текста (соответствующей вкладки в альбоме The Band не было). В версии Баэз, таким образом, текст был представлен в том виде, в каком он ей слышался — с явными ошибками, искажавшими смысл оригинального текста. На более поздних концертах Баэз исполняла песню в том виде, каком написал её Робертсон.

В 1975 году песню записал Джонни Кэш, включивший её в альбом John R. Cash. В числе других музыкантов, записывавших «The Night They Drove Old Dixie Down», были Джимми Арнольд (Southern Soul, альбом песен южан времен Гражданской войны), Стив Янг (альбом Honky Tonk Man, 1975), Ричи Хэвенс (альбом Live at the Cellar Door, 1990), Джон Денвер (альбом Whose Garden Was This, 1970), The Black Crowes, The Allman Brothers Band и другие.

Участники записи (The Band)

• Rick Danko — бас-гитара
• Levon Helm — вокал, ударные
• Garth Hudson — мелодика, труба
• Richard Manuel — фортепиано, бэк-вокал
• Robbie Robertson — акустическая гитара

Видео

• [www.youtube.com/watch?v=D24JvwNljaA The Night They Drove Old Dixie Down], из фильма «The Last Waltz» (1978)

Ссылки

• [theband.hiof.no/articles/dixie_viney.html The Night They Drove Old Dixie Down @ theband.hiof.no]
• [www.soundonsound.com/sos/oct06/articles/classictracks_1006.htm Classic Tracks: The Band 'The Night They Drove Old Dixie Down']

Отрывок, характеризующий The Night They Drove Old Dixie Down

– Вот тут наша батарея стоит, – сказал штаб офицер, указывая на самый высокий пункт, – того самого чудака, что без сапог сидел; оттуда всё видно: поедемте, князь.
– Покорно благодарю, я теперь один проеду, – сказал князь Андрей, желая избавиться от штаб офицера, – не беспокойтесь, пожалуйста.
Штаб офицер отстал, и князь Андрей поехал один.
Чем далее подвигался он вперед, ближе к неприятелю, тем порядочнее и веселее становился вид войск. Самый сильный беспорядок и уныние были в том обозе перед Цнаймом, который объезжал утром князь Андрей и который был в десяти верстах от французов. В Грунте тоже чувствовалась некоторая тревога и страх чего то. Но чем ближе подъезжал князь Андрей к цепи французов, тем самоувереннее становился вид наших войск. Выстроенные в ряд, стояли в шинелях солдаты, и фельдфебель и ротный рассчитывали людей, тыкая пальцем в грудь крайнему по отделению солдату и приказывая ему поднимать руку; рассыпанные по всему пространству, солдаты тащили дрова и хворост и строили балаганчики, весело смеясь и переговариваясь; у костров сидели одетые и голые, суша рубахи, подвертки или починивая сапоги и шинели, толпились около котлов и кашеваров. В одной роте обед был готов, и солдаты с жадными лицами смотрели на дымившиеся котлы и ждали пробы, которую в деревянной чашке подносил каптенармус офицеру, сидевшему на бревне против своего балагана. В другой, более счастливой роте, так как не у всех была водка, солдаты, толпясь, стояли около рябого широкоплечего фельдфебеля, который, нагибая бочонок, лил в подставляемые поочередно крышки манерок. Солдаты с набожными лицами подносили ко рту манерки, опрокидывали их и, полоща рот и утираясь рукавами шинелей, с повеселевшими лицами отходили от фельдфебеля. Все лица были такие спокойные, как будто всё происходило не в виду неприятеля, перед делом, где должна была остаться на месте, по крайней мере, половина отряда, а как будто где нибудь на родине в ожидании спокойной стоянки. Проехав егерский полк, в рядах киевских гренадеров, молодцоватых людей, занятых теми же мирными делами, князь Андрей недалеко от высокого, отличавшегося от других балагана полкового командира, наехал на фронт взвода гренадер, перед которыми лежал обнаженный человек. Двое солдат держали его, а двое взмахивали гибкие прутья и мерно ударяли по обнаженной спине. Наказываемый неестественно кричал. Толстый майор ходил перед фронтом и, не переставая и не обращая внимания на крик, говорил:
– Солдату позорно красть, солдат должен быть честен, благороден и храбр; а коли у своего брата украл, так в нем чести нет; это мерзавец. Еще, еще!
И всё слышались гибкие удары и отчаянный, но притворный крик.
– Еще, еще, – приговаривал майор.
Молодой офицер, с выражением недоумения и страдания в лице, отошел от наказываемого, оглядываясь вопросительно на проезжавшего адъютанта.
Князь Андрей, выехав в переднюю линию, поехал по фронту. Цепь наша и неприятельская стояли на левом и на правом фланге далеко друг от друга, но в средине, в том месте, где утром проезжали парламентеры, цепи сошлись так близко, что могли видеть лица друг друга и переговариваться между собой. Кроме солдат, занимавших цепь в этом месте, с той и с другой стороны стояло много любопытных, которые, посмеиваясь, разглядывали странных и чуждых для них неприятелей.
С раннего утра, несмотря на запрещение подходить к цепи, начальники не могли отбиться от любопытных. Солдаты, стоявшие в цепи, как люди, показывающие что нибудь редкое, уж не смотрели на французов, а делали свои наблюдения над приходящими и, скучая, дожидались смены. Князь Андрей остановился рассматривать французов.
– Глянь ка, глянь, – говорил один солдат товарищу, указывая на русского мушкатера солдата, который с офицером подошел к цепи и что то часто и горячо говорил с французским гренадером. – Вишь, лопочет как ловко! Аж хранцуз то за ним не поспевает. Ну ка ты, Сидоров!
– Погоди, послушай. Ишь, ловко! – отвечал Сидоров, считавшийся мастером говорить по французски.
Солдат, на которого указывали смеявшиеся, был Долохов. Князь Андрей узнал его и прислушался к его разговору. Долохов, вместе с своим ротным, пришел в цепь с левого фланга, на котором стоял их полк.
– Ну, еще, еще! – подстрекал ротный командир, нагибаясь вперед и стараясь не проронить ни одного непонятного для него слова. – Пожалуйста, почаще. Что он?
Долохов не отвечал ротному; он был вовлечен в горячий спор с французским гренадером. Они говорили, как и должно было быть, о кампании. Француз доказывал, смешивая австрийцев с русскими, что русские сдались и бежали от самого Ульма; Долохов доказывал, что русские не сдавались, а били французов.
– Здесь велят прогнать вас и прогоним, – говорил Долохов.
– Только старайтесь, чтобы вас не забрали со всеми вашими казаками, – сказал гренадер француз.
Зрители и слушатели французы засмеялись.
– Вас заставят плясать, как при Суворове вы плясали (on vous fera danser [вас заставят плясать]), – сказал Долохов.
– Qu'est ce qu'il chante? [Что он там поет?] – сказал один француз.
– De l'histoire ancienne, [Древняя история,] – сказал другой, догадавшись, что дело шло о прежних войнах. – L'Empereur va lui faire voir a votre Souvara, comme aux autres… [Император покажет вашему Сувара, как и другим…]
– Бонапарте… – начал было Долохов, но француз перебил его.
– Нет Бонапарте. Есть император! Sacre nom… [Чорт возьми…] – сердито крикнул он.
– Чорт его дери вашего императора!
И Долохов по русски, грубо, по солдатски обругался и, вскинув ружье, отошел прочь.
– Пойдемте, Иван Лукич, – сказал он ротному.
– Вот так по хранцузски, – заговорили солдаты в цепи. – Ну ка ты, Сидоров!
Сидоров подмигнул и, обращаясь к французам, начал часто, часто лепетать непонятные слова:
– Кари, мала, тафа, сафи, мутер, каска, – лопотал он, стараясь придавать выразительные интонации своему голосу.
– Го, го, го! ха ха, ха, ха! Ух! Ух! – раздался между солдатами грохот такого здорового и веселого хохота, невольно через цепь сообщившегося и французам, что после этого нужно было, казалось, разрядить ружья, взорвать заряды и разойтись поскорее всем по домам.
Но ружья остались заряжены, бойницы в домах и укреплениях так же грозно смотрели вперед и так же, как прежде, остались друг против друга обращенные, снятые с передков пушки.


Объехав всю линию войск от правого до левого фланга, князь Андрей поднялся на ту батарею, с которой, по словам штаб офицера, всё поле было видно. Здесь он слез с лошади и остановился у крайнего из четырех снятых с передков орудий. Впереди орудий ходил часовой артиллерист, вытянувшийся было перед офицером, но по сделанному ему знаку возобновивший свое равномерное, скучливое хождение. Сзади орудий стояли передки, еще сзади коновязь и костры артиллеристов. Налево, недалеко от крайнего орудия, был новый плетеный шалашик, из которого слышались оживленные офицерские голоса.
Действительно, с батареи открывался вид почти всего расположения русских войск и большей части неприятеля. Прямо против батареи, на горизонте противоположного бугра, виднелась деревня Шенграбен; левее и правее можно было различить в трех местах, среди дыма их костров, массы французских войск, которых, очевидно, большая часть находилась в самой деревне и за горою. Левее деревни, в дыму, казалось что то похожее на батарею, но простым глазом нельзя было рассмотреть хорошенько. Правый фланг наш располагался на довольно крутом возвышении, которое господствовало над позицией французов. По нем расположена была наша пехота, и на самом краю видны были драгуны. В центре, где и находилась та батарея Тушина, с которой рассматривал позицию князь Андрей, был самый отлогий и прямой спуск и подъем к ручью, отделявшему нас от Шенграбена. Налево войска наши примыкали к лесу, где дымились костры нашей, рубившей дрова, пехоты. Линия французов была шире нашей, и ясно было, что французы легко могли обойти нас с обеих сторон. Сзади нашей позиции был крутой и глубокий овраг, по которому трудно было отступать артиллерии и коннице. Князь Андрей, облокотясь на пушку и достав бумажник, начертил для себя план расположения войск. В двух местах он карандашом поставил заметки, намереваясь сообщить их Багратиону. Он предполагал, во первых, сосредоточить всю артиллерию в центре и, во вторых, кавалерию перевести назад, на ту сторону оврага. Князь Андрей, постоянно находясь при главнокомандующем, следя за движениями масс и общими распоряжениями и постоянно занимаясь историческими описаниями сражений, и в этом предстоящем деле невольно соображал будущий ход военных действий только в общих чертах. Ему представлялись лишь следующего рода крупные случайности: «Ежели неприятель поведет атаку на правый фланг, – говорил он сам себе, – Киевский гренадерский и Подольский егерский должны будут удерживать свою позицию до тех пор, пока резервы центра не подойдут к ним. В этом случае драгуны могут ударить во фланг и опрокинуть их. В случае же атаки на центр, мы выставляем на этом возвышении центральную батарею и под ее прикрытием стягиваем левый фланг и отступаем до оврага эшелонами», рассуждал он сам с собою…
Всё время, что он был на батарее у орудия, он, как это часто бывает, не переставая, слышал звуки голосов офицеров, говоривших в балагане, но не понимал ни одного слова из того, что они говорили. Вдруг звук голосов из балагана поразил его таким задушевным тоном, что он невольно стал прислушиваться.
– Нет, голубчик, – говорил приятный и как будто знакомый князю Андрею голос, – я говорю, что коли бы возможно было знать, что будет после смерти, тогда бы и смерти из нас никто не боялся. Так то, голубчик.