Осада Петерсберга

Осада Петерсберга
Основной конфликт: Гражданская война в США
Дата	9 июня 1864 – 25 марта 1865
Место	Петерсберг, Виргиния
Итог	победа США
Противники
США КША
Командующие
Улисс Грант Роберт Ли
Силы сторон
67 000—125 000 примерно 52 000
Потери
53 386 ~32 000

Осада Петерсберга (англ. Siege of Petersburg) — финальная стадия Гражданской войны в Америке, серия сражений вокруг города Петерсберг (штат Виргиния), которые длились с 9 июня 1864 по 25 марта 1865 года (Или по 3 апреля).

После принятия командования Грант избрал своей стратегией постоянное, непрерывное давление на своего противника, не считаясь ни с какими жертвами. Несмотря на возрастающие потери он упрямо продвигался на юг, с каждым шагом приближаясь к Ричмонду, но в сражении при Колд-Харбор генерал Ли сумел его остановить. Не сумев взять позиции противника в лоб, Грант нехотя отказался от своей стратегии «не маневрировать» и перебросил свою армию под Петерсберг. Ему не удалось захватить город с налету, он был вынужден согласиться на долгую осаду, но и для генерала Ли ситуация оказалась стратегическим тупиком — он фактически попал в капкан, не имея никакой свободы маневра. Боевые действия свелись к статичной окопной войне. Осадные линии федеральной армии были прорыты к востоку от Петерсберга, и оттуда они медленно тянулись на запад, перерезая одну дорогу за другой. Когда пала Бойдтонская дорога, Ли был вынужден покинуть Петерсберг. Таким образом, осада Петерсберга представляет собой множество локальных сражений — позиционных и маневренных, целью которых было захват/удержание дорог, или захват/удержание фортов или отвлекающие маневры.

Этот период войны так же интересен самым массовым применением «цветных отрядов», набранных из негров, которые понесли тяжелые потери в сражениях, особенно в бою у воронки и сражении при Чаффинс-Фарм.

Силы сторон

В начале кампании генерал Грант имел в распоряжении две армии: Потомакскую армию генерала Мида и Армию Джеймса под командованием генерала Бенжамина Батлера.

Потомакская армия генерал-майора Джорджа Мида:

• II корпус генерал-майора Уинфилда Хэнкока. Дивизии Дэвида Бирни, Джона Гиббона и Фрэнсиса Бэрлоу.
• V корпус генерал-майора Говернора Уоррена, дивизии Чарльза Гриффина, Ромейна Айреса, Сэжмуээля Кроуфорда и Лизандера Катлера.
• VI корпус генерал-майора Горацио Райта, дивизии Дэвида Рассела, Томаса Нейла и Джеймса Рикетта. (В июле 1864 уведен под Вашингтон)
• IX корпус генерал-майора Эмброуза Бернсайда, дивизии Джеймса Лидли, Роберта Поттера, Орландо Уилкокса и Эдварда Ферреро(негритянская)
• кавкорпус Филипа Шеридана, дивизии Альфреда Торберта, Дэвида Грэгга и Джеймса Вильсона.

Армия Джеймса, ген-майор Бенжамин Батлер:

• X корпус бригадного генерала Альфреда Терри; дивизии Роберта Фостера и Адальберта Эймса.
• XVIII корпус генерал-майора Вильяма Смита; дивизии Вильяма Брукса, Джона Мартиндейла и Эдварда Хинкса(негритянская)
• Кавдивизия Августа Кауца.

Армия Конфедерации состояла собственно из Северовирджинской армии генерала Ли и неорганизованной разновозрастной группы в 10 000 человек под командованием Борегара, которая обороняла Ричмонд.

Северовирджинская армия состояла из четырёх корпусов:

• I корпус генерал-лейтенанта Ричарда Андерсона; дивизии Джорджа Пикетта, Чарльза Филда и Джозефа Кершоу.
• II корпус ген-лейтенанта Джубала Эрли(находилась в долине Шенандоа и под Петерсбергом задействована не была)
• III корпус ген-лейтенанта Эмброуза Хилла; дивизии Генри Хета, Кадмуса Уилкокса и Вильяма Махоуна.
• Кавкорпус ген-майора Уэйда Хэмптона, дивизии Фицхью Ли и Руни Ли.

Во время первого штурма 15 000 северян действовали против 5400 солдат Борегара. 18 июня федералы имели 67 000 против 20 000. Наиболее типичными были сражения середины июля, когда под Петерсбергом северяне имели 70 000 против 36 000, а под Ричмондом 40 000 против 21 000.

Федеральная армия несла колоссальные потери за все время наступления на юг, но она быстро получала пополнения и снаряжение. Одним из источников пополнений стало массовое использование негров. К концу осады Грант имел 125 000 человек, которых и задействовал в Аппоматоксской кампании. Армия Ли наоборот, имела трудности с восполнением потерь, которые несла в сражениях и от дезертирства.

Сражения 1864 года

Первое сражение при Петерсберге

Первое сражение при Петерсберге (First Battle of Petersburg) представляло собой неудачную атаку федеральной армии позиций армии Конфедерации под Петерсбергом 9 июня 1864 года. Так как среди защитников Петерсберга было много молодежи и стариков, это сражение иногда называют «Битвой Юношей и Стариков».

9 июня армии Ли и Гранта стояли друг против друга у Колд-Харбора. В то же время генерал-майор Бенжамин Батлер находился в Бермуда Хандред, к востоку от Ричмонда, надеясь отвлечь генерала Ли атакой на столицу Конфедерации. Батлер понимал, что железнодорожное снабжение Ричмонда идет через Петерсберг, и захват Петерсберга перережет пути снабжения армии Ли.

Батлер собрал примерно 4500 единиц пехоты и кавалерии против 2500 защитников Петерсберга. Пехота Батлера устроила демонстрацию восточнее города, в то время как кавалерийская дивизия генерала Август Кауца пыталась ворваться в Петерсберг с юга по Иерусалимской дороге. Эта атака была отбита городским ополчением, набранном в основном из подростков и стариков. Батлер отступил. С 14 по 17 июня Потомакская армия Гранта двинулась на восток и пересекла Джеймс-ривер. Они направились к Петерсбергу, чтобы поддержать новые атаки Батлера. Эти перегруппировки привели ко Второму сражению при Петерсберге.

Второе сражение при Петерсберге

Второе сражение при Петерсберге (Second Battle of Petersburg) — сражение, так же известное как штурм Петерсберга(Assault on Petersburg) стало попыткой федеральной армии одним ударом захватить Петерсберг до подхода армии Конфедерации. Провал этой атаки привел к осаде Петерсберга, которая длилась 10 месяцев.

Осознав невозможность прямого движения на Ричмонд, Грант начал перебрасывать армию на восток, на усиление отрядов Батлера, штурмующих Петерсберг. Первым подошел 18-й корпус Уильяма Смита. У него были шансы на удачную атаку, но он затягивал с её началом, потерял много времени и в итоге части армии Ли успели войти в город. Наконец, Смит двинулся в наступление, но смог взять только первую линию траншей. 16 июня подошел II-й корпус Хэнкока и штурмом взял вторую линию. Затем явился IX-й корпус и взял третью линию. Однако дальше продвинуться не удалось, а армия Ли уже была в городе.

Несмотря на поддержку 5-го корпуса, федеральные атаки 18 июня были отбиты с большим потерями. Полковник Джошуа Чемберлен, который командовал бригадой в составе 5-го корпуса, был ранен так тяжело, что попал в газетные некрологи. Чемберлен пережил ранения и вернулся к своей бригаде. Прямо на поле боя генерал Грант присвоил ему звание бригадного генерала за храбрость.

Федеральная армия продолжала атаки 17 и 18 июня, но безуспешно. Прибыл Грант и велел прекратить бесполезные попытки — после Колд-Харбора он старался по возможности воздерживаться от штурмов укрепленных позиций. Шанс захватить город был упущен, но армия Конфедерации не смогла предотвратить осаду, которая в итоге продлилась до апреля 1865 года.

Первое сражение при Римс-Стейшн

Первое сражение при Римс-Стейшн (First Battle of Ream’s Station) — произошло 29 июня. Войска Конфедерации под командованием генерал-майора Вильяма Махоуна и бригадного генерала Фицхью Ли разбили федеральный отряд, совершавший рейд на железные дороги Конфедерации.

В июне 1864 года федеральная дивизия под командованием бригадного генерала Августа Кауца проникла в южную Вирджинию и приступила к разрушению Велдонской железной дороги. 29 июня дивизия подошла к Римс-Стейшн — станции к югу от Петерсберга. Предполагалось, что станция занята федеральной пехотой. Однако, прибыв к станции, Кауц обнаружил там конфедеративную пехотную дивизию Вильяма Махоуна. Тут же, у станции, к Кауцу присоединилась федеральная дивизия Вильсона, которую преследовала кавалерия Руни Ли. В итоге обе дивизии оказались фактически в окружении.

Около полудня Махоун повел пехоту во фронтальную атаку, а кавалерия Фицхью Ли атаковала левый фланг противника. Вильсон и Кауц были вынуждены быстро отступать, уничтожив обозы и артиллерию.

Атаки вынудили федералов разделиться: Вильсон стал отступать на юго-запад по Стэж-Роуд и через Ноттовей-Ривер, а Кауц двигался на юг и восток и к закату достиг федеральных позиций под Петерсбергом. Вильсон продолжал двигаться на восток к реке Блэкуотер потом повернул на север и предположительно достиг федеральных позиций у Лайт-Хаус 2-го июля. За свой рейд Вильсон и Кауц испортили более 60 миль железнодорожного полотна, временно нарушив ж/д движение, но добились этого ценой потери многих людей и лошадей.

Первое сражение при Дип-Боттом

Первое сражение при Дип-Боттом (First Battle of Deep Bottom) произошло 27-29 июля 1864 у Дип-Боттом, которое представляет собой местность у реки Джеймса возле Ричмонда, где река течет в крутых, обрывистых берегах, и где пролегал один из путей снабжения армии Конфедерации. В ночь на 27 июля 2-й федеральный корпус и две дивизии кавалерии Фила Шеридана под общим командованием Уинфилда Хэнкока перешла на северный берег реки Джеймса. Эта демонстрация была задумана для отвлечения сил противника от места атаки, запланированной 30 июля(«бой у воронки»). Попытки северян захватить позиции противника на высотах Ньюмаркет и у Фасселс-Милл не удались; южане перебросили подкрепления и провели несколько контратак. В ночь на 29 июля федералы переправились на свою сторону реки, оставив гарнизон в предмостовом укреплении у Дип-Боттом.

Бой у Воронки

Федеральное командование старалось избежать статичной окопной войны и ухватилось за идею, предложенную пеннсильванскими шахтерами: было решено подвести подкоп под укрепления противника и взорвать там пороховую мину. Операцию осуществлял 2-й корпус генерала Бернсайда. Его люди сумели прорыть туннель длиной 150 метров и натренировать специальную дивизию, но в последний день Мид внес в план свои коррективы и в результате атака 30 июля провалилась с колоссальными потерями. Ответственность легла на Бернсайда и генерала Лидли, которых отстранили от командования.

Второе сражение при Дип-Боттом

Второе сражение у Дип-Боттом (Second Battle of Deep Bottom) произошло 14-20 августа 1864. После боя у воронки федеральная армия две недели не проявляла активности, и только 14 апреля Грант решился на очередную диверсию против коммуникаций противника. Желая выманить армию Ли из Петерсберга, Грант осуществил обманный манёвр в сторону Ричмонда, использовав 10 и 2 корпуса и кавалерию Дэвида Грэгга.

Федеральные части под командованием Уинфилда Хэнкока, Дэвида Бирней и Дэвида Грэгга начали переправляться через реку. В ожидании паровых катеров солдаты столпились на южном берегу реки Джеймса, страдая от палящего летнего солнца. Из-за организационных накладок 16 катеров начали переправу только ночью. 15 000 человек было переправлено на северный берег реки, где оперативно высадить их оказалось невозможно из-за отсутствия причалов. В итоге стремительный бросок не удался и переправа затянулась до самой середины дня 14 августа. Люди сходили на берег по трапу, что сильно тормозило высадку.

Когда федеральные отряды пересекли реку, они натолкнулись на окопавшуюся армию Конфедерации численностью около 8000 человек. Южане не выдержали удара вдвое превосходящих сил противника и стали отходить к высотам Ньюмаркет и к реке Бэйлис-Крик. Но развить успех федералам не удалось, их боевой дух упал от понесенных потерь, а также от жары — температура в тот день поднялась до +38 градусов (100 по Фаренгейту). В итоге, несмотря на численное превосходство, генерал Филд был вынужден отвести армию к реке, а затем, 20 августа, и вовсе переправить её на южный берег.

Потери федеральной армии составили около 2900 человек, в основном по причине теплового удара. Южане потеряли примерно 1300. Генерал Конфедерации Джон Чэмблисс был убит в бою на Чарльз-Сити-Роуд. Его одноклассник по Вест-Пойнту, федеральный генерал Дэвид Грэгг, вынес тело Чэмблисса с поля боя и позже переправил через линию фронта к его вдове. Как и первое сражение при Дип-Боттом, федеральные атаки были отбиты незначительными силами противника. Однако, события заставили генерала Ли перебросить бригаду с Петерсберга и три полка из Бермуда-Хандред.

Сражение при Глоб-Таверн

Сражение у Глоб-Таверн (Battle of Globe Tavern) иначе известное как Второе Сражение на Велдонской дороге (Second Battle of the Weldon Railroad) происходило 18-21 августа 1864 года. В результате этого сражения южане потеряли контроль над важной Велдонской дорогой.

В то время как 2-й корпус был занят в боях при Дип-Боттом, Грант приказал наступать 5-му корпусу генерала Говернора Уоррена. 18 августа Уоррен подошел к велдонской дороге и выбил оттуда пикеты конфедератов. По его приказу дивизия Чарльзя Гриффина начала уничтожать железнодорожное полотно. Генерал Ли сразу же отправил на защиту дороги 3-1 корпус Эмброуза Хилла. Хилл направил против Уоррена дивизию Генри Хета, а сам атаковал дивизию Ромейна Эйри. Северяне отошли и окопались.

19 августа дивизия Вильяма Махоуна атаковал дивизию Сэмуэля Кроуфорда, заставив отступить его фланг. Уоррен подтянул подкрепления и провел контратаку. К концу дня федералам удалось вернуть почти все утраченные позиции. 20 августа дивизия Уоррена закрепилась фронтом вокруг Глоб-Таверн в форме буквы «L».

На следующий день Хилл попробовал взять новые позиции Уоррена. Части трех дивизий пошли в атаку на федеральные укрепления, но был отбиты. На участке, где укрепления образовывали угол, дивизия Джонсона Хэгуда сумела прорвать оборону противника, но едва не оказалась отрезана и отступила.

В результате южане потеряли Велдонскую железную дорогу и теперь ближайшей ж/д станцией стала Стоуни-Крик в 30 милях от Петерсберга, откуда грузы пришлось доставлять в город на телегах.

21 августа в боях у Глоб-Таверн погиб генерал Конфедерации Сандерс.

Федеральная армия добилась первой однозначной победы за все время осады Петерсберга. Грант разрушил Велдон и протянул линии укреплений до Глоб Таверн. Федеральное командование хотело установить контроль над всей дорогой, поэтому 2-й корпус, неудачно воюющий под Дип-Боттон, был отозван Грантом и послан разрушать велдонскую дорогу, что привело ко Второму сражению у Римс-Стейшн.

Второе сражение при Римс-Стейшн

Второе сражение у Римс-Стейшен (Second Battle of Ream’s Station) произошло 25 августа 1864 года на территории округа Динвидди. 24 августа 2-й федеральный корпус двинулся на юг по Велдонской железной дороге, уничтожая полотно. Впереди шла кавалерийская дивизия Дэвида Грэгга. 25 августа отряд конфедератов под командованием Генри Хета штурмом взяли позиции противника у Римс-Стейшн, захватив 9 орудий, 12 знамен и множество пленных. Генерал Хэнкок отвел войска к основным позициям на Иерусалимской дороге.

Между тем на западном театре боевых действий генерал Шерман 2 сентября вступил в Атланту.

Сражение у Чаффинс-Фарм

Грант решил нанести двойной удар: на Ричмонд и Петерсберг одновременно. Атака на укрепления Ричмонда началась 29 сентября в районе Чаффинс-Фарм и представляла собой атаку на высоты Ньюмаркет и на форт Харрисон. Федеральному генералу Батлеру удалось оттеснить противника и занять форт Харрисон, но ценой тяжёлых потерь — в боях 29-30 сентября его армия потеряла 4150 человек. Корпус Эвелла, защищавший Ричмонд, потерял 1750 человек. Однако, потеря форта Харрисон создавала серьёзную опасность для Ричмонда.

Сражение при Пиблс-Фарм

Сражение у Пиблс-Фарм (Battle of Peebles' Farm) произошло 30 сентября западнее Петерсберга.

Пока Батлер наступал на Ричмонд у Чаффинс-Фарм, с запада началось наступление на Петерсберг у Пиблс-Фарм. Его осуществляли 5-й корпус генерал-майора Уоррена и кавалерийская дивизия Дэвида Грэгга. Их поддерживали части 9 и 2 корпуса.

Грант поставил перед Уорреном две задачи. Первая: оттянуть силы противника от форта Харрисон, где сейчас под контратаками находился генерал Батлер. Вторая: максимально результативно использовать преимущества, которые давала переброска частей армии Ли на правый фланг. Уоррен должен был захватить укрепления у Бойдтонской дороги, по которой шло снабжение города от станции Стоуни-Крик. Захватив укрепления, северяне могли прорыть линии траншей на восток, соединившись с траншеями у Глоб-Таверн.

30 сентября, в тот самый день когда Ли приказал отбить форт Харрисон, Уоррен и Грэгг двинули свои части по Поплар-Спрингс-Роуд к позициям на Беличьей Дороге(в район Пиблс-Фарм и церкви Поплар-Спрингс).

Генерал Ли как раз снял часть сил с этого участка и перебросил их к форту Харрисон — в частности, всю «легкую дивизию» под командованием Кадмуса Уилкокса. Теперь северяне шли на заметно ослабленный корпус генерала Хилла. Около 13:00 генерал Чарльз Гриффин повел войска в атаку на противника в районе Поплар-Спрингс-Черч. Гриффин быстро захватил форт Арчер на крайнем фланге армии Конфедерации, в результате чего вся линия обороны южан по Беличьей дороге рухнула. Уоррен приостановил наступление, чтобы закрепиться на новых позициях и не отдаляться слишком сильно от 9 корпуса.

Атака Уоррена заставила генерала Ли вернуть Легкую Дивизию на исходные позиции. Федеральный 9 корпус (генерала Джона Парке) встал слева от Уоррена, но не установил связи с флангом 5-го корпуса. В 16:30 Хет провел контратаку, опрокинул 9-й корпус и захватив в плен целую бригаду противника. Уоррен лично отправился навести порядок в 9-м корпусе и ему удалось приостановить атаку Хета. На этом закончился день.

На следующий день Хет повторил атаку, но она была отбита, как и атака Уэйда Хэмптона. 2 октября федеральные позиции получили подкрепления в виде дивизии Джерсома Мотта. Мотт двинул свои части в атаку на Бойдтонскую дорогу, и быстро ворвался в форт McRae, но добраться до Бойдтонской дороги ему не удалось.

Южане потеряли укрепления на обеих концах своей линии. Федеральная армия протянула траншеи до района Пиблс-Фарм, придвигаясь все ближе к своей конечной цели: Бойдтонской дороге. Федеральная армия надежно окопалась, и в конце месяца 2-й корпус сделал попытку перерезать Бойдтонскую дорогу, что привело к Сражению на Бойдтонской дороге.

Сражение при Фэир-Оакс и Дэрбитаун-роад

Сражение при Фэир-Оакс и Дэрбитаунской дороге (Battle of Fair Oaks & Darbytown Road), известное так же как второе сражение при Феир-Оакс, произошло 27-28 октября 1864 года.

В то время как 2-й корпус Хэнкока двигался к Бойдтонской дороге, генерал Батлер направился с 10-м корпусом на позиции противника вдоль Дэрбитаунской дороги. 18-й корпус двинулся на север к Феир-Оакс, где был неожиданно атакован дивизией Чарльза Филда. В этом бою 18-й корпус потерял 600 человек пленными. Ричмондские укрепления выстояли. Наступление Гранта к северу от реки Джеймса также было легко отражено. Северяне потеряли около 1603 человек, южане всего 100.

Сражение за Бойдтонскую дорогу

Сражение на Бойдтонской дороге (Battle of the Boydton Plank Road), известное так же как сражение при Берджес-Милл или Первое при Хэтчерс-Ран, произошло 27-28 октября как продолжение сражения при Пиблс-Фарм и представляло собой очередную попытку федеральной армии перерезать Бойдтонскую дорогу. В сражении при Пиблс-Фарм федеральный V-й корпус сумел захватить участок укрепленных позиций противника в районе Хэтчерс-Ран. Теперь в этот район был послан весь II-й корпус, дивизии V-го и IX-го корпусов и кавалерия Дэвида Грэгга.

27 октября Хэнкок пересек реку Хэтчерс-Ран, оттеснил пикеты конфедератов и начал обходить левый фланг противника. Дивизия Мотта перешла Бойдтонскую дорогу и атаковала кавалерию Уэйда Хэмптона, угрожая отрезать её от основных сил. Генерал Хилл быстро отреагировал на эту опасность, однако, из-за плохого состояния здоровья передал управление корпусом генералу Генри Хету. Хет выставил против Хэнкока две дивизии, но они не смогли сдержать наступающего противника.

В это время на поле боя лично явились Мид и Грант. Мид заметил разрыв между корпусом Хэнкока и 2-м федеральным корпусом. Мид решил, что продолжение атаки создаст опасность окружения II-го корпуса, поэтому приказал Хэнкоку остановиться. V-й корпусу Кроуфорда было приказано установить связь с II-м корпусом, но Кроуфорд застрял в густых лесах. В это время Грант лично провел рекогносцировку позиций противника, попал под обстрел и пришел к выводу, что оборона на этом участке слишком сильна, поэтому наступление необходимо прекратить. Между тем Хэнкок, не дождавшись дивизий Кроуфорда, стал отходить к переправе через Хэтчерс-Ран, но обнаружил, что переправа занята кавалерией Конфедерации. Случилось то, чего Мид и опасался — корпус оказался отрезан на северной стороне реки. В сложившейся ситуации Хет и Хэмптон увидели редкую возможность уничтожить весь II-й федеральный корпус. У Хэнкока оставался один возможный путь отступления — Дэбней-Милл-Роуд — и Хет нацелился на неё. В конце дня дивизия Вильяма Махоуна прошла через тот самый лес, в котором увязла дивизия Кроуфорда, и захватила дорогу, а кавдивизия Руни Ли двинулась в тыл Хэнкока.

Махоун так глубоко обошел фланг противника, что федеральная дивизия Томаса Эгана была вынуждена изменить весь фронт. Хэнкок оказался под ударом с трех сторон и без путей отступления. Однако, в отличие от второго сражения при Римс-Стейшн, корпус не впал в панику, и Хэнкок взял инициативу в свои руки. Теперь уже Махоун так увлекся атакой, что его дивизия оказалась под угрозой окружения. Хэнкок приказал атаковать оба фланга армии Конфедерации. Хэмптон не смог сдержать федеральную кавалерию и Грэгг сумел присоединиться к атакующим Махоуна частям. Теперь уже южане оказались под угрозой окружения и стали отходить к Бойдтонской дороге. Хэнкок вернулся на свои позиции на Бойдтонской дороге, и Грант предоставил ему самому решать, стоит ли там оставаться или отойти назад. Хотя Хэнкок и отбил атаки противника, его положение оставалось ненадежным. Он решил отойти и ночью отвел войска на исходные позиции.

На исходе октября войска приготовились к зимовке. Конфедераты продолжали удерживать Бойдтонскую дорогу всю зиму. Хэнкоку удалось одержать тактическую победу над южанами Генри Хета, частично отыгравшись за поражение при Римс-Стейшн.

До конца года на фронтах вокруг Петерсберга не происходило ничего примечательного.

Сражение за Бойдтонскую дорогу стало последним в карьере двух знаменитых генералов Союза. В ноябре Уинфилд Хэнкок подал в отставку в связи с осложнениями, вызванными раной, полученной при Геттисберге. В январе 1865 неожиданно подал в отставку Дэвид Грэгг — он сослался на то, что слишком долго пробыл вдали от дома. Мид передал командование своему начальнику штаба, Эндрю Хэмфрейзу, и продолжил атаки на Бойдтонскую дорогу в феврале 1865 года.

Отрывок, характеризующий Осада Петерсберга

Теперь деятели 1812 го года давно сошли с своих мест, их личные интересы исчезли бесследно, и одни исторические результаты того времени перед нами.
Но допустим, что должны были люди Европы, под предводительством Наполеона, зайти в глубь России и там погибнуть, и вся противуречащая сама себе, бессмысленная, жестокая деятельность людей – участников этой войны, становится для нас понятною.
Провидение заставляло всех этих людей, стремясь к достижению своих личных целей, содействовать исполнению одного огромного результата, о котором ни один человек (ни Наполеон, ни Александр, ни еще менее кто либо из участников войны) не имел ни малейшего чаяния.
Теперь нам ясно, что было в 1812 м году причиной погибели французской армии. Никто не станет спорить, что причиной погибели французских войск Наполеона было, с одной стороны, вступление их в позднее время без приготовления к зимнему походу в глубь России, а с другой стороны, характер, который приняла война от сожжения русских городов и возбуждения ненависти к врагу в русском народе. Но тогда не только никто не предвидел того (что теперь кажется очевидным), что только этим путем могла погибнуть восьмисоттысячная, лучшая в мире и предводимая лучшим полководцем армия в столкновении с вдвое слабейшей, неопытной и предводимой неопытными полководцами – русской армией; не только никто не предвидел этого, но все усилия со стороны русских были постоянно устремляемы на то, чтобы помешать тому, что одно могло спасти Россию, и со стороны французов, несмотря на опытность и так называемый военный гений Наполеона, были устремлены все усилия к тому, чтобы растянуться в конце лета до Москвы, то есть сделать то самое, что должно было погубить их.
В исторических сочинениях о 1812 м годе авторы французы очень любят говорить о том, как Наполеон чувствовал опасность растяжения своей линии, как он искал сражения, как маршалы его советовали ему остановиться в Смоленске, и приводить другие подобные доводы, доказывающие, что тогда уже будто понята была опасность кампании; а авторы русские еще более любят говорить о том, как с начала кампании существовал план скифской войны заманивания Наполеона в глубь России, и приписывают этот план кто Пфулю, кто какому то французу, кто Толю, кто самому императору Александру, указывая на записки, проекты и письма, в которых действительно находятся намеки на этот образ действий. Но все эти намеки на предвидение того, что случилось, как со стороны французов так и со стороны русских выставляются теперь только потому, что событие оправдало их. Ежели бы событие не совершилось, то намеки эти были бы забыты, как забыты теперь тысячи и миллионы противоположных намеков и предположений, бывших в ходу тогда, но оказавшихся несправедливыми и потому забытых. Об исходе каждого совершающегося события всегда бывает так много предположений, что, чем бы оно ни кончилось, всегда найдутся люди, которые скажут: «Я тогда еще сказал, что это так будет», забывая совсем, что в числе бесчисленных предположений были делаемы и совершенно противоположные.
Предположения о сознании Наполеоном опасности растяжения линии и со стороны русских – о завлечении неприятеля в глубь России – принадлежат, очевидно, к этому разряду, и историки только с большой натяжкой могут приписывать такие соображения Наполеону и его маршалам и такие планы русским военачальникам. Все факты совершенно противоречат таким предположениям. Не только во все время войны со стороны русских не было желания заманить французов в глубь России, но все было делаемо для того, чтобы остановить их с первого вступления их в Россию, и не только Наполеон не боялся растяжения своей линии, но он радовался, как торжеству, каждому своему шагу вперед и очень лениво, не так, как в прежние свои кампании, искал сражения.
При самом начале кампании армии наши разрезаны, и единственная цель, к которой мы стремимся, состоит в том, чтобы соединить их, хотя для того, чтобы отступать и завлекать неприятеля в глубь страны, в соединении армий не представляется выгод. Император находится при армии для воодушевления ее в отстаивании каждого шага русской земли, а не для отступления. Устроивается громадный Дрисский лагерь по плану Пфуля и не предполагается отступать далее. Государь делает упреки главнокомандующим за каждый шаг отступления. Не только сожжение Москвы, но допущение неприятеля до Смоленска не может даже представиться воображению императора, и когда армии соединяются, то государь негодует за то, что Смоленск взят и сожжен и не дано пред стенами его генерального сражения.
Так думает государь, но русские военачальники и все русские люди еще более негодуют при мысли о том, что наши отступают в глубь страны.
Наполеон, разрезав армии, движется в глубь страны и упускает несколько случаев сражения. В августе месяце он в Смоленске и думает только о том, как бы ему идти дальше, хотя, как мы теперь видим, это движение вперед для него очевидно пагубно.
Факты говорят очевидно, что ни Наполеон не предвидел опасности в движении на Москву, ни Александр и русские военачальники не думали тогда о заманивании Наполеона, а думали о противном. Завлечение Наполеона в глубь страны произошло не по чьему нибудь плану (никто и не верил в возможность этого), а произошло от сложнейшей игры интриг, целей, желаний людей – участников войны, не угадывавших того, что должно быть, и того, что было единственным спасением России. Все происходит нечаянно. Армии разрезаны при начале кампании. Мы стараемся соединить их с очевидной целью дать сражение и удержать наступление неприятеля, но и этом стремлении к соединению, избегая сражений с сильнейшим неприятелем и невольно отходя под острым углом, мы заводим французов до Смоленска. Но мало того сказать, что мы отходим под острым углом потому, что французы двигаются между обеими армиями, – угол этот делается еще острее, и мы еще дальше уходим потому, что Барклай де Толли, непопулярный немец, ненавистен Багратиону (имеющему стать под его начальство), и Багратион, командуя 2 й армией, старается как можно дольше не присоединяться к Барклаю, чтобы не стать под его команду. Багратион долго не присоединяется (хотя в этом главная цель всех начальствующих лиц) потому, что ему кажется, что он на этом марше ставит в опасность свою армию и что выгоднее всего для него отступить левее и южнее, беспокоя с фланга и тыла неприятеля и комплектуя свою армию в Украине. А кажется, и придумано это им потому, что ему не хочется подчиняться ненавистному и младшему чином немцу Барклаю.
Император находится при армии, чтобы воодушевлять ее, а присутствие его и незнание на что решиться, и огромное количество советников и планов уничтожают энергию действий 1 й армии, и армия отступает.
В Дрисском лагере предположено остановиться; но неожиданно Паулучи, метящий в главнокомандующие, своей энергией действует на Александра, и весь план Пфуля бросается, и все дело поручается Барклаю, Но так как Барклай не внушает доверия, власть его ограничивают.
Армии раздроблены, нет единства начальства, Барклай не популярен; но из этой путаницы, раздробления и непопулярности немца главнокомандующего, с одной стороны, вытекает нерешительность и избежание сражения (от которого нельзя бы было удержаться, ежели бы армии были вместе и не Барклай был бы начальником), с другой стороны, – все большее и большее негодование против немцев и возбуждение патриотического духа.
Наконец государь уезжает из армии, и как единственный и удобнейший предлог для его отъезда избирается мысль, что ему надо воодушевить народ в столицах для возбуждения народной войны. И эта поездка государя и Москву утрояет силы русского войска.
Государь отъезжает из армии для того, чтобы не стеснять единство власти главнокомандующего, и надеется, что будут приняты более решительные меры; но положение начальства армий еще более путается и ослабевает. Бенигсен, великий князь и рой генерал адъютантов остаются при армии с тем, чтобы следить за действиями главнокомандующего и возбуждать его к энергии, и Барклай, еще менее чувствуя себя свободным под глазами всех этих глаз государевых, делается еще осторожнее для решительных действий и избегает сражений.
Барклай стоит за осторожность. Цесаревич намекает на измену и требует генерального сражения. Любомирский, Браницкий, Влоцкий и тому подобные так раздувают весь этот шум, что Барклай, под предлогом доставления бумаг государю, отсылает поляков генерал адъютантов в Петербург и входит в открытую борьбу с Бенигсеном и великим князем.
В Смоленске, наконец, как ни не желал того Багратион, соединяются армии.
Багратион в карете подъезжает к дому, занимаемому Барклаем. Барклай надевает шарф, выходит навстречу v рапортует старшему чином Багратиону. Багратион, в борьбе великодушия, несмотря на старшинство чина, подчиняется Барклаю; но, подчинившись, еще меньше соглашается с ним. Багратион лично, по приказанию государя, доносит ему. Он пишет Аракчееву: «Воля государя моего, я никак вместе с министром (Барклаем) не могу. Ради бога, пошлите меня куда нибудь хотя полком командовать, а здесь быть не могу; и вся главная квартира немцами наполнена, так что русскому жить невозможно, и толку никакого нет. Я думал, истинно служу государю и отечеству, а на поверку выходит, что я служу Барклаю. Признаюсь, не хочу». Рой Браницких, Винцингероде и тому подобных еще больше отравляет сношения главнокомандующих, и выходит еще меньше единства. Сбираются атаковать французов перед Смоленском. Посылается генерал для осмотра позиции. Генерал этот, ненавидя Барклая, едет к приятелю, корпусному командиру, и, просидев у него день, возвращается к Барклаю и осуждает по всем пунктам будущее поле сражения, которого он не видал.
Пока происходят споры и интриги о будущем поле сражения, пока мы отыскиваем французов, ошибившись в их месте нахождения, французы натыкаются на дивизию Неверовского и подходят к самым стенам Смоленска.
Надо принять неожиданное сражение в Смоленске, чтобы спасти свои сообщения. Сражение дается. Убиваются тысячи с той и с другой стороны.
Смоленск оставляется вопреки воле государя и всего народа. Но Смоленск сожжен самими жителями, обманутыми своим губернатором, и разоренные жители, показывая пример другим русским, едут в Москву, думая только о своих потерях и разжигая ненависть к врагу. Наполеон идет дальше, мы отступаем, и достигается то самое, что должно было победить Наполеона.


На другой день после отъезда сына князь Николай Андреич позвал к себе княжну Марью.
– Ну что, довольна теперь? – сказал он ей, – поссорила с сыном! Довольна? Тебе только и нужно было! Довольна?.. Мне это больно, больно. Я стар и слаб, и тебе этого хотелось. Ну радуйся, радуйся… – И после этого княжна Марья в продолжение недели не видала своего отца. Он был болен и не выходил из кабинета.
К удивлению своему, княжна Марья заметила, что за это время болезни старый князь так же не допускал к себе и m lle Bourienne. Один Тихон ходил за ним.
Через неделю князь вышел и начал опять прежнюю жизнь, с особенной деятельностью занимаясь постройками и садами и прекратив все прежние отношения с m lle Bourienne. Вид его и холодный тон с княжной Марьей как будто говорил ей: «Вот видишь, ты выдумала на меня налгала князю Андрею про отношения мои с этой француженкой и поссорила меня с ним; а ты видишь, что мне не нужны ни ты, ни француженка».
Одну половину дня княжна Марья проводила у Николушки, следя за его уроками, сама давала ему уроки русского языка и музыки, и разговаривая с Десалем; другую часть дня она проводила в своей половине с книгами, старухой няней и с божьими людьми, которые иногда с заднего крыльца приходили к ней.
О войне княжна Марья думала так, как думают о войне женщины. Она боялась за брата, который был там, ужасалась, не понимая ее, перед людской жестокостью, заставлявшей их убивать друг друга; но не понимала значения этой войны, казавшейся ей такою же, как и все прежние войны. Она не понимала значения этой войны, несмотря на то, что Десаль, ее постоянный собеседник, страстно интересовавшийся ходом войны, старался ей растолковать свои соображения, и несмотря на то, что приходившие к ней божьи люди все по своему с ужасом говорили о народных слухах про нашествие антихриста, и несмотря на то, что Жюли, теперь княгиня Друбецкая, опять вступившая с ней в переписку, писала ей из Москвы патриотические письма.
«Я вам пишу по русски, мой добрый друг, – писала Жюли, – потому что я имею ненависть ко всем французам, равно и к языку их, который я не могу слышать говорить… Мы в Москве все восторжены через энтузиазм к нашему обожаемому императору.
Бедный муж мой переносит труды и голод в жидовских корчмах; но новости, которые я имею, еще более воодушевляют меня.
Вы слышали, верно, о героическом подвиге Раевского, обнявшего двух сыновей и сказавшего: «Погибну с ними, но не поколеблемся!И действительно, хотя неприятель был вдвое сильнее нас, мы не колебнулись. Мы проводим время, как можем; но на войне, как на войне. Княжна Алина и Sophie сидят со мною целые дни, и мы, несчастные вдовы живых мужей, за корпией делаем прекрасные разговоры; только вас, мой друг, недостает… и т. д.
Преимущественно не понимала княжна Марья всего значения этой войны потому, что старый князь никогда не говорил про нее, не признавал ее и смеялся за обедом над Десалем, говорившим об этой войне. Тон князя был так спокоен и уверен, что княжна Марья, не рассуждая, верила ему.
Весь июль месяц старый князь был чрезвычайно деятелен и даже оживлен. Он заложил еще новый сад и новый корпус, строение для дворовых. Одно, что беспокоило княжну Марью, было то, что он мало спал и, изменив свою привычку спать в кабинете, каждый день менял место своих ночлегов. То он приказывал разбить свою походную кровать в галерее, то он оставался на диване или в вольтеровском кресле в гостиной и дремал не раздеваясь, между тем как не m lle Bourienne, a мальчик Петруша читал ему; то он ночевал в столовой.
Первого августа было получено второе письмо от кня зя Андрея. В первом письме, полученном вскоре после его отъезда, князь Андрей просил с покорностью прощения у своего отца за то, что он позволил себе сказать ему, и просил его возвратить ему свою милость. На это письмо старый князь отвечал ласковым письмом и после этого письма отдалил от себя француженку. Второе письмо князя Андрея, писанное из под Витебска, после того как французы заняли его, состояло из краткого описания всей кампании с планом, нарисованным в письме, и из соображений о дальнейшем ходе кампании. В письме этом князь Андрей представлял отцу неудобства его положения вблизи от театра войны, на самой линии движения войск, и советовал ехать в Москву.
За обедом в этот день на слова Десаля, говорившего о том, что, как слышно, французы уже вступили в Витебск, старый князь вспомнил о письме князя Андрея.
– Получил от князя Андрея нынче, – сказал он княжне Марье, – не читала?
– Нет, mon pere, [батюшка] – испуганно отвечала княжна. Она не могла читать письма, про получение которого она даже и не слышала.
– Он пишет про войну про эту, – сказал князь с той сделавшейся ему привычной, презрительной улыбкой, с которой он говорил всегда про настоящую войну.
– Должно быть, очень интересно, – сказал Десаль. – Князь в состоянии знать…
– Ах, очень интересно! – сказала m llе Bourienne.
– Подите принесите мне, – обратился старый князь к m llе Bourienne. – Вы знаете, на маленьком столе под пресс папье.
M lle Bourienne радостно вскочила.
– Ах нет, – нахмурившись, крикнул он. – Поди ты, Михаил Иваныч.
Михаил Иваныч встал и пошел в кабинет. Но только что он вышел, старый князь, беспокойно оглядывавшийся, бросил салфетку и пошел сам.
– Ничего то не умеют, все перепутают.
Пока он ходил, княжна Марья, Десаль, m lle Bourienne и даже Николушка молча переглядывались. Старый князь вернулся поспешным шагом, сопутствуемый Михаилом Иванычем, с письмом и планом, которые он, не давая никому читать во время обеда, положил подле себя.
Перейдя в гостиную, он передал письмо княжне Марье и, разложив пред собой план новой постройки, на который он устремил глаза, приказал ей читать вслух. Прочтя письмо, княжна Марья вопросительно взглянула на отца.
Он смотрел на план, очевидно, погруженный в свои мысли.
– Что вы об этом думаете, князь? – позволил себе Десаль обратиться с вопросом.
– Я! я!.. – как бы неприятно пробуждаясь, сказал князь, не спуская глаз с плана постройки.
– Весьма может быть, что театр войны так приблизится к нам…
– Ха ха ха! Театр войны! – сказал князь. – Я говорил и говорю, что театр войны есть Польша, и дальше Немана никогда не проникнет неприятель.
Десаль с удивлением посмотрел на князя, говорившего о Немане, когда неприятель был уже у Днепра; но княжна Марья, забывшая географическое положение Немана, думала, что то, что ее отец говорит, правда.
– При ростепели снегов потонут в болотах Польши. Они только могут не видеть, – проговорил князь, видимо, думая о кампании 1807 го года, бывшей, как казалось, так недавно. – Бенигсен должен был раньше вступить в Пруссию, дело приняло бы другой оборот…
– Но, князь, – робко сказал Десаль, – в письме говорится о Витебске…
– А, в письме, да… – недовольно проговорил князь, – да… да… – Лицо его приняло вдруг мрачное выражение. Он помолчал. – Да, он пишет, французы разбиты, при какой это реке?
Десаль опустил глаза.
– Князь ничего про это не пишет, – тихо сказал он.
– А разве не пишет? Ну, я сам не выдумал же. – Все долго молчали.
– Да… да… Ну, Михайла Иваныч, – вдруг сказал он, приподняв голову и указывая на план постройки, – расскажи, как ты это хочешь переделать…
Михаил Иваныч подошел к плану, и князь, поговорив с ним о плане новой постройки, сердито взглянув на княжну Марью и Десаля, ушел к себе.
Княжна Марья видела смущенный и удивленный взгляд Десаля, устремленный на ее отца, заметила его молчание и была поражена тем, что отец забыл письмо сына на столе в гостиной; но она боялась не только говорить и расспрашивать Десаля о причине его смущения и молчания, но боялась и думать об этом.
Ввечеру Михаил Иваныч, присланный от князя, пришел к княжне Марье за письмом князя Андрея, которое забыто было в гостиной. Княжна Марья подала письмо. Хотя ей это и неприятно было, она позволила себе спросить у Михаила Иваныча, что делает ее отец.
– Всё хлопочут, – с почтительно насмешливой улыбкой, которая заставила побледнеть княжну Марью, сказал Михаил Иваныч. – Очень беспокоятся насчет нового корпуса. Читали немножко, а теперь, – понизив голос, сказал Михаил Иваныч, – у бюра, должно, завещанием занялись. (В последнее время одно из любимых занятий князя было занятие над бумагами, которые должны были остаться после его смерти и которые он называл завещанием.)
– А Алпатыча посылают в Смоленск? – спросила княжна Марья.
– Как же с, уж он давно ждет.


Когда Михаил Иваныч вернулся с письмом в кабинет, князь в очках, с абажуром на глазах и на свече, сидел у открытого бюро, с бумагами в далеко отставленной руке, и в несколько торжественной позе читал свои бумаги (ремарки, как он называл), которые должны были быть доставлены государю после его смерти.
Когда Михаил Иваныч вошел, у него в глазах стояли слезы воспоминания о том времени, когда он писал то, что читал теперь. Он взял из рук Михаила Иваныча письмо, положил в карман, уложил бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча.
На листочке бумаги у него было записано то, что нужно было в Смоленске, и он, ходя по комнате мимо дожидавшегося у двери Алпатыча, стал отдавать приказания.
– Первое, бумаги почтовой, слышишь, восемь дестей, вот по образцу; золотообрезной… образчик, чтобы непременно по нем была; лаку, сургучу – по записке Михаила Иваныча.
Он походил по комнате и заглянул в памятную записку.
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»


Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.