Уилкокс, Кадмус

Кадмус Марселлус Уилкокс
Дата рождения	20 мая 1824(1824-05-20)
Место рождения	округ Уэйн, Северная Каролина
Дата смерти	2 декабря 1890(1890-12-02) (66 лет)
Место смерти	Вашингтон
Принадлежность	США США, КША КША
Род войск	армия США
Годы службы	1846—1861 (США) 1861–1865 (КША)
Звание	генерал-майор (КША)
Сражения/войны	Гражданская война в США Сражение при Уильямсберге Семидневная битва Второе сражение при Булл-Ран Сражение при Салем-Чёч Битва при Геттисберге Оверлендская кампания Осада Петерсберга

Кадмус Марселлус Уилкокс (англ. Cadmus Marcellus Wilcox; 20 мая 1824 — 2 декабря 1890) — кадровый офицер армии США, участник Мексиканской войны, а также генерал армии Конфедерации в годы американской Гражданской войны.

Ранние годы и карьера

Уилкокс родился в штате Северная Каролина, в округе Уэйн. Один из его братьев, Джон Аллен Уилкокс, позже служил в Первом Конгрессе Конфедерации представителем от штата Техас. Когда Уилкоксу исполнилось 10 лет, его семья переселилась в округ Типтон, штат Теннесси. В этом штате он рос и учился в Камберлендском колледже, после чего поступил в Военную Академию Вест-Пойнт. Он оказался на одном курсе с будущими генералами Джорджем МакКлелланом, Томасом Джексоном и Джорджем Пикеттом и в выпуске 1846 года стал 54-м из 59-ти кадетов (Пикетт был 59-м). После академии он получил временное повышение до второго лейтенанта и 1 июля был определён в 4-й пехотный полк.

Уже началась Мексиканская война, и Уилкокс вступил к полк уже в Мексике, в городе Монтеррей в 1847 году. 16 февраля 1847 года получил постоянное звание второго лейтенанта. Он стал адъютантом генерал-майора Джона Китмана и в этом качестве участвовал в сражении при Веракрусе и при Серро-Гордо. За храбрость в сражении при Чапультепеке, в бою при Белен-Гэйт и при Мехико-Сити он 13 сентября был временно повышен до первого лейтенанта.

24 августа 1851, уже после войны, Уилкоксу было присвоено постоянное звание первого лейтенанта. Осенью 1852 он вернулся в Вест-Пойнт и стал инструктором по пехотной тактике. В 1857 у него ухудшилось здоровье и его послали на 12 месяцев в отпуск в Европу. После возвращение он опубликовал пособие по нарезным ружьям и стрельбе («Rifle and Infantry Tactics»), которое стало общепринятым пособием по этому предмету. Он также перевел и опубликовал книгу о развитии пехоты и пехотной тактики в австрийской армии. В 1860 году его послали в Нью-Мексико, где 20 декабря он получил звание капитана.

Гражданская война

В 1861 Уилкокс узнал об отделении штата Теннесси. Подав заявление на увольнение (принятое 8 июня) он отправился в Ричмонд, где 16 марта он стал капитаном артиллерии в армии Конфедерации. 9 июля он был повышен до полковника и стал командовать 9-м алабамским пехотным полком.

16 июня он со своим полком присоединился к Армии Шенандоа и отправился в Манассас на соединение с армией Борегара как раз перед первым сражением при Бул-Ране (21 июля).

21 октября он был повышен до бригадного генерала и стал командиром бригады, состоящей из 3-го алабамского, 1-го миссисипского, 1-го вирджинского пехотных полков и артиллерийской батареи. Бригада состояла в дивизии Лонгстрита в Первом Корпусе Северовирджинской армии. Во время кампании на полуострове он играл важную роль в сражении при Уильямсберге 5 мая.

В сражении при Севен-Пайнс он командовал двумя бригадами, а в бою при Гейнс-Милл — тремя: своей, бригадой Фетерстона и бригадой Приора. 30 июня в сражении при Глэндейле почти все его полковники были убиты и Уилкокс насчитал шесть пулевых дыр в одежде — хотя сам остался цел. В Семидневной битве потери его бригады были самыми высокими в дивизии Лонгстрита. Тем не менее, с этого момента он фактически стал командиром дивизии и в этом качестве был отправлен на север, где участвовал во втором сражении при Бул-Ране. Это сражение нанесло тяжелый удар его карьере, в те дни у него ничего не получалось. Сначала он в нужный момент не смог двинуть свою дивизию в наступление, чуть позже неверно понял приказ и отправил в бой лишь одну бригаду вместо трех. Лонгстрит был разочарован его действиями и понизил его до командира бригады, а дивизию передал Пикетту. Он решил, что Уилкокс не подходит на дивизионный уровень. Уилкокс тяжело переживал это понижение и в ноябре даже просил генерала Ли о переводе в другую армию. Но Ли отказал.

Впоследствии бригада почти не участвовала с боевых действиях и пропустила Энтитемское и Фредериксбергское сражения.

В мае 1863 его бригада была частью дивизии Ричарда Андерсона и вместе с ней принимала участие в сражении при Чанселорсвилле. 3-го мая Уилкокс пришёл на помощь дивизии Эрли, который удерживал высоты Мари, однако федеральному генералу Седжвику удалось ворваться на позиции противника и, таким образом, выйти в тыл армии генерала Ли. Эрли отступил на юг, а Уилкокс, со своей бригадой — на запад, в сторону основных сил, где и занял оборонительную позицию у церкви Салем-Черч. В тяжелом и неравном бою бригаде удалось задержать наступление Седжвика до подхода дивизии Мак-Лоуза.

После сражения, 30 мая, его бригада вместе со всей дивизией Андерсона была включена во вновь созданный Третий корпус под командованием Эмброуза Хилла. Но несмотря на успех при Чанселорсвилле, карьера Уилкокса застопорилась. По возрасту и боевому опыту он мог бы быть уже корпусным командиром (как его одноклассник Джексон) или командиром армии (как другой одноклассник, МакКлеллан). Возможно, сказалось его северокаролинское происхождение (вирджинцы имели в армии некоторые неформальные привилегии). Мягкость характера не давала ему активно домогаться повышения, и перед Геттисбергом Уилкокс пребывал в некотором упадке духа.

Геттисберг

Во время Геттисбергской кампании бригада Уилкокса насчитывала 1777 человек и имела следующий вид:

• 8-й алабамский полк: подп. Хилари Херберт
• 9-й алабамский полк: кап. Джозеф Кинг
• 10-й алабамский полк: плк. Уильям Форни
• 11-й алабамский полк: плк. Джон Сандерс
• 14-й алабамский полк: плк. Люциус Пинкард

Бригада Уилкокса участвовала и в битве при Геттисберге летом 1863 года. На второй день сражения она стояла на правом фланге дивизии Ричарда Андерсона, левее бригады Барксдейла, и должна была наступать вслед за Барксдейлом. Перед его фронтом стояла федеральная бригада Джозефа Карра — около 1800 человек при поддержке батарей Сиила и Тернбалла, каждая по 6 12-тифунтовых «Наполеонов».

Алабамцы Уилкокса дошли до Эммитсбергской дороги, оттеснили бригаду Карра, перешли ручей Плум-Ран, и вышли на незащищенный участок обороны противника, едва не убив самого генерала Хэнкока (были только ранены два его адъютанта). Хэнкок бросил в бой единственные доступные силы — 1-й миннесотский полк, который понес колоссальные потери, но все же остановил наступление алабамцев. Уилкокс писал: «Увидев, что бой будет неравным, я послал адъютанта к дивизионному командиру с просьбой прислать мне подкрепления, но подкрепление не подошло. Ещё три раза линии противника пытались отбросить моих людей, но всякий раз были отбиты. Этот бой у подножия холма, на вершине которого стояли батареи противника, длился примерно тридцать минут. При наличии подкреплений высоты могли бы быть взяты. Но без поддержки справа ли слева мои люди были вынуждены отступить, чтобы не быть уничтоженными или захваченными в плен». Отступление Уилкокса поставило под угрозу правый фланг бригады Дэвида Лэнга, которая так же отступила, в свою очередь заставив отступить бригаду Райта.

Это была ещё одна неудача Уилкокса. Он потерял 577 человек — треть своей бригады.

На третий день сражения он прикрывал правый фланг своего одноклассника по Вест-Пойнту, Джорджа Пикетта во время знаменитой «атаки Пикетта». Бригада попала под сильный артиллерийский обстрел с Кладбищенского холма и Уилкокс велел бригаде отступить.

Под Геттисбергом погиб генерал Уильям Пендер, поэтому 3 августа 1863 года Уилкокс был, наконец, повышен до генерал-майора и получил под своё командование дивизию Пендера (алабамскую бригаду передали Эбнеру Перрину). Эта дивизия состояла из северокаролинской бригады Лэйна, джорджианской бригады Томаса, южнокаролинской бригады МакГована и северокаролинской бригады Скейлса. Это была знаменитая «Лёгкая дивизия Хилла», и Уилкокс стал её третьим командиром.

В сражении в Глуши дивизия Уилкокса стояла в резерве и была брошена в бой в критический момент 5 мая во время наступления корпуса генерала Хэнкока. В сражении при Спотсильвейни дивизия Уилкокса оказалась на правом фланге армии, причем изолированная от основной армии. Ей пришлось выдержать наступление федерального корпуса Бернсайда, который не подозревал о невыгодном положении Уилкокса и, после недолгой перестрелки, предпочел отступить и окопаться, упустив шанс прорваться в тыл армии Ли.

Через несколько дней Уилкоксу довелось принять участие в боях на Норт-Анне. Когда федеральный корпус Уоррена перешел Норт-Анну, генерал Эмброуз Хилл недооценил масштабы угрозы и послал на перехват одну дивизию Уилкокса. Дивизия атаковала противника и едва не сбросила его в реку. Только сильный огонь федеральной артиллерии и отсутствие подкреплений заставили Уилкокса отступить.

До конца войны дивизия Уилкокса участвовала в боях почти все время до самой капитуляции при Аппоматоксе. В последние дни осады Питерсберга Уилкокс сражался у Форта Грегг, стараясь задержать наступление федеральных войск и дать время Лонгстриту отвести отступающие войска Конфедерации.

После войны

После конца войны Уилкокс получил предложение стать бригадным генералом в египетской армии, но отклонил его.

Уилкокс не имел детей и вообще семьи, вместо этого заботился о вдове своего брата и его детях после смерти Джона Уилкокса в феврале 1865 года.

Он скончался в возрасте 66 лет в Вашингтоне, и был похоронен на кладбище Оак-Хилл. На его похоронах присутствовали четыре бывших генерала Конфедерации и четыре бывших генерала федеральной армии.

Литература

• Gerard A. Patterson, From Blue to Gray: The Life of Confederate General Cadmus M. Wilcox, Stackpole Books, 2001. ISBN 0811706826
• Tagg, Larry, Generals of Gettysburg: The Leaders of America's Greatest Battle, Da Capo Press, 2008 ISBN 0786743948

Ссылки

• [penelope.uchicago.edu/Thayer/E/Gazetteer/Places/America/United_States/Army/USMA/Cullums_Register/1325*.html Register of Officers and Graduates of the United States Military Academy Class of 1846]
• [www.rocemabra.com/~roger/tagg/generals/general59.html биография Уилкокса]
• [www.civilwarhome.com/wilcox.htm Рапорт Уилкокса после второго сражения при Бул-Ране]
• [www.civilwarhome.com/wilcoxgettysburgor.htm Геттисбергский рапорт Уилкокса]
• [www.virtualgettysburg.com/exhibit/monuments/pages/ct110.html Памятник бригаде Уилкокса под Геттисбегом]

Отрывок, характеризующий Уилкокс, Кадмус

Хотя Ростов и сказал губернаторше, что он не будет иметь никакого объяснения с княжной Марьей, но он обещался приехать.
Как в Тильзите Ростов не позволил себе усомниться в том, хорошо ли то, что признано всеми хорошим, точно так же и теперь, после короткой, но искренней борьбы между попыткой устроить свою жизнь по своему разуму и смиренным подчинением обстоятельствам, он выбрал последнее и предоставил себя той власти, которая его (он чувствовал) непреодолимо влекла куда то. Он знал, что, обещав Соне, высказать свои чувства княжне Марье было бы то, что он называл подлость. И он знал, что подлости никогда не сделает. Но он знал тоже (и не то, что знал, а в глубине души чувствовал), что, отдаваясь теперь во власть обстоятельств и людей, руководивших им, он не только не делает ничего дурного, но делает что то очень, очень важное, такое важное, чего он еще никогда не делал в жизни.
После его свиданья с княжной Марьей, хотя образ жизни его наружно оставался тот же, но все прежние удовольствия потеряли для него свою прелесть, и он часто думал о княжне Марье; но он никогда не думал о ней так, как он без исключения думал о всех барышнях, встречавшихся ему в свете, не так, как он долго и когда то с восторгом думал о Соне. О всех барышнях, как и почти всякий честный молодой человек, он думал как о будущей жене, примеривал в своем воображении к ним все условия супружеской жизни: белый капот, жена за самоваром, женина карета, ребятишки, maman и papa, их отношения с ней и т. д., и т. д., и эти представления будущего доставляли ему удовольствие; но когда он думал о княжне Марье, на которой его сватали, он никогда не мог ничего представить себе из будущей супружеской жизни. Ежели он и пытался, то все выходило нескладно и фальшиво. Ему только становилось жутко.


Страшное известие о Бородинском сражении, о наших потерях убитыми и ранеными, а еще более страшное известие о потере Москвы были получены в Воронеже в половине сентября. Княжна Марья, узнав только из газет о ране брата и не имея о нем никаких определенных сведений, собралась ехать отыскивать князя Андрея, как слышал Николай (сам же он не видал ее).
Получив известие о Бородинском сражении и об оставлении Москвы, Ростов не то чтобы испытывал отчаяние, злобу или месть и тому подобные чувства, но ему вдруг все стало скучно, досадно в Воронеже, все как то совестно и неловко. Ему казались притворными все разговоры, которые он слышал; он не знал, как судить про все это, и чувствовал, что только в полку все ему опять станет ясно. Он торопился окончанием покупки лошадей и часто несправедливо приходил в горячность с своим слугой и вахмистром.
Несколько дней перед отъездом Ростова в соборе было назначено молебствие по случаю победы, одержанной русскими войсками, и Николай поехал к обедне. Он стал несколько позади губернатора и с служебной степенностью, размышляя о самых разнообразных предметах, выстоял службу. Когда молебствие кончилось, губернаторша подозвала его к себе.
– Ты видел княжну? – сказала она, головой указывая на даму в черном, стоявшую за клиросом.
Николай тотчас же узнал княжну Марью не столько по профилю ее, который виднелся из под шляпы, сколько по тому чувству осторожности, страха и жалости, которое тотчас же охватило его. Княжна Марья, очевидно погруженная в свои мысли, делала последние кресты перед выходом из церкви.
Николай с удивлением смотрел на ее лицо. Это было то же лицо, которое он видел прежде, то же было в нем общее выражение тонкой, внутренней, духовной работы; но теперь оно было совершенно иначе освещено. Трогательное выражение печали, мольбы и надежды было на нем. Как и прежде бывало с Николаем в ее присутствии, он, не дожидаясь совета губернаторши подойти к ней, не спрашивая себя, хорошо ли, прилично ли или нет будет его обращение к ней здесь, в церкви, подошел к ней и сказал, что он слышал о ее горе и всей душой соболезнует ему. Едва только она услыхала его голос, как вдруг яркий свет загорелся в ее лице, освещая в одно и то же время и печаль ее, и радость.
– Я одно хотел вам сказать, княжна, – сказал Ростов, – это то, что ежели бы князь Андрей Николаевич не был бы жив, то, как полковой командир, в газетах это сейчас было бы объявлено.
Княжна смотрела на него, не понимая его слов, но радуясь выражению сочувствующего страдания, которое было в его лице.
– И я столько примеров знаю, что рана осколком (в газетах сказано гранатой) бывает или смертельна сейчас же, или, напротив, очень легкая, – говорил Николай. – Надо надеяться на лучшее, и я уверен…
Княжна Марья перебила его.
– О, это было бы так ужа… – начала она и, не договорив от волнения, грациозным движением (как и все, что она делала при нем) наклонив голову и благодарно взглянув на него, пошла за теткой.
Вечером этого дня Николай никуда не поехал в гости и остался дома, с тем чтобы покончить некоторые счеты с продавцами лошадей. Когда он покончил дела, было уже поздно, чтобы ехать куда нибудь, но было еще рано, чтобы ложиться спать, и Николай долго один ходил взад и вперед по комнате, обдумывая свою жизнь, что с ним редко случалось.
Княжна Марья произвела на него приятное впечатление под Смоленском. То, что он встретил ее тогда в таких особенных условиях, и то, что именно на нее одно время его мать указывала ему как на богатую партию, сделали то, что он обратил на нее особенное внимание. В Воронеже, во время его посещения, впечатление это было не только приятное, но сильное. Николай был поражен той особенной, нравственной красотой, которую он в этот раз заметил в ней. Однако он собирался уезжать, и ему в голову не приходило пожалеть о том, что уезжая из Воронежа, он лишается случая видеть княжну. Но нынешняя встреча с княжной Марьей в церкви (Николай чувствовал это) засела ему глубже в сердце, чем он это предвидел, и глубже, чем он желал для своего спокойствия. Это бледное, тонкое, печальное лицо, этот лучистый взгляд, эти тихие, грациозные движения и главное – эта глубокая и нежная печаль, выражавшаяся во всех чертах ее, тревожили его и требовали его участия. В мужчинах Ростов терпеть не мог видеть выражение высшей, духовной жизни (оттого он не любил князя Андрея), он презрительно называл это философией, мечтательностью; но в княжне Марье, именно в этой печали, выказывавшей всю глубину этого чуждого для Николая духовного мира, он чувствовал неотразимую привлекательность.
«Чудная должна быть девушка! Вот именно ангел! – говорил он сам с собою. – Отчего я не свободен, отчего я поторопился с Соней?» И невольно ему представилось сравнение между двумя: бедность в одной и богатство в другой тех духовных даров, которых не имел Николай и которые потому он так высоко ценил. Он попробовал себе представить, что бы было, если б он был свободен. Каким образом он сделал бы ей предложение и она стала бы его женою? Нет, он не мог себе представить этого. Ему делалось жутко, и никакие ясные образы не представлялись ему. С Соней он давно уже составил себе будущую картину, и все это было просто и ясно, именно потому, что все это было выдумано, и он знал все, что было в Соне; но с княжной Марьей нельзя было себе представить будущей жизни, потому что он не понимал ее, а только любил.
Мечтания о Соне имели в себе что то веселое, игрушечное. Но думать о княжне Марье всегда было трудно и немного страшно.
«Как она молилась! – вспомнил он. – Видно было, что вся душа ее была в молитве. Да, это та молитва, которая сдвигает горы, и я уверен, что молитва ее будет исполнена. Отчего я не молюсь о том, что мне нужно? – вспомнил он. – Что мне нужно? Свободы, развязки с Соней. Она правду говорила, – вспомнил он слова губернаторши, – кроме несчастья, ничего не будет из того, что я женюсь на ней. Путаница, горе maman… дела… путаница, страшная путаница! Да я и не люблю ее. Да, не так люблю, как надо. Боже мой! выведи меня из этого ужасного, безвыходного положения! – начал он вдруг молиться. – Да, молитва сдвинет гору, но надо верить и не так молиться, как мы детьми молились с Наташей о том, чтобы снег сделался сахаром, и выбегали на двор пробовать, делается ли из снегу сахар. Нет, но я не о пустяках молюсь теперь», – сказал он, ставя в угол трубку и, сложив руки, становясь перед образом. И, умиленный воспоминанием о княжне Марье, он начал молиться так, как он давно не молился. Слезы у него были на глазах и в горле, когда в дверь вошел Лаврушка с какими то бумагами.
– Дурак! что лезешь, когда тебя не спрашивают! – сказал Николай, быстро переменяя положение.
– От губернатора, – заспанным голосом сказал Лаврушка, – кульер приехал, письмо вам.
– Ну, хорошо, спасибо, ступай!
Николай взял два письма. Одно было от матери, другое от Сони. Он узнал их по почеркам и распечатал первое письмо Сони. Не успел он прочесть нескольких строк, как лицо его побледнело и глаза его испуганно и радостно раскрылись.
– Нет, это не может быть! – проговорил он вслух. Не в силах сидеть на месте, он с письмом в руках, читая его. стал ходить по комнате. Он пробежал письмо, потом прочел его раз, другой, и, подняв плечи и разведя руками, он остановился посреди комнаты с открытым ртом и остановившимися глазами. То, о чем он только что молился, с уверенностью, что бог исполнит его молитву, было исполнено; но Николай был удивлен этим так, как будто это было что то необыкновенное, и как будто он никогда не ожидал этого, и как будто именно то, что это так быстро совершилось, доказывало то, что это происходило не от бога, которого он просил, а от обыкновенной случайности.
Тот, казавшийся неразрешимым, узел, который связывал свободу Ростова, был разрешен этим неожиданным (как казалось Николаю), ничем не вызванным письмом Сони. Она писала, что последние несчастные обстоятельства, потеря почти всего имущества Ростовых в Москве, и не раз высказываемые желания графини о том, чтобы Николай женился на княжне Болконской, и его молчание и холодность за последнее время – все это вместе заставило ее решиться отречься от его обещаний и дать ему полную свободу.
«Мне слишком тяжело было думать, что я могу быть причиной горя или раздора в семействе, которое меня облагодетельствовало, – писала она, – и любовь моя имеет одною целью счастье тех, кого я люблю; и потому я умоляю вас, Nicolas, считать себя свободным и знать, что несмотря ни на что, никто сильнее не может вас любить, как ваша Соня».
Оба письма были из Троицы. Другое письмо было от графини. В письме этом описывались последние дни в Москве, выезд, пожар и погибель всего состояния. В письме этом, между прочим, графиня писала о том, что князь Андрей в числе раненых ехал вместе с ними. Положение его было очень опасно, но теперь доктор говорит, что есть больше надежды. Соня и Наташа, как сиделки, ухаживают за ним.
С этим письмом на другой день Николай поехал к княжне Марье. Ни Николай, ни княжна Марья ни слова не сказали о том, что могли означать слова: «Наташа ухаживает за ним»; но благодаря этому письму Николай вдруг сблизился с княжной в почти родственные отношения.
На другой день Ростов проводил княжну Марью в Ярославль и через несколько дней сам уехал в полк.


Письмо Сони к Николаю, бывшее осуществлением его молитвы, было написано из Троицы. Вот чем оно было вызвано. Мысль о женитьбе Николая на богатой невесте все больше и больше занимала старую графиню. Она знала, что Соня была главным препятствием для этого. И жизнь Сони последнее время, в особенности после письма Николая, описывавшего свою встречу в Богучарове с княжной Марьей, становилась тяжелее и тяжелее в доме графини. Графиня не пропускала ни одного случая для оскорбительного или жестокого намека Соне.