Седжвик, Джон
| Джон Седжвик | |
 Major general John Sedgwick | |
| Прозвище |
дядюшка Джон |
|---|---|
| Псевдоним |
дядюшка Джон |
| Дата рождения | |
| Место рождения |
Корнуолл Холлоу (Cornwall Hollow), Коннектикут |
| Дата смерти | |
| Место смерти |
Спотсильвейни,Виргиния |
| Принадлежность | |
| Род войск | |
| Годы службы | |
| Звание |
бригадный генерал добровольцев (31 августа 1861), генерал-майор добровольцев (4 июля 1862) |
| Командовал |
Потомакская армия: 2-я бригада дивизии генерала Хайнцельмана |
| Сражения/войны |
Семинольские войны |
Джон Седжвик (англ. John Sedgwick; 13 сентября 1813 — 9 мая 1864) — американский учитель, офицер и генерал армии Союза в американской гражданской войне. Участвовал во многих сражениях, погиб от пули снайпера в сражении при Спотсильвейни.
Ранние годы
Седжвик родился в городе Литчфилд-филдс, округ Корнуолл, штат Коннектикут. Его назвали в честь деда, Джона Седжвика, (брата Теодора Седжвика) генерала Американской войны за независимость, служившего вместе с Вашингтоном. В 1837 году он окончил Военную Академию 24-м из 50-ти кадетов и был направлен во 2-й артиллерийский полк в звании второго лейтенанта. Участвовал в Семинольских войнах, получил два временных повышения за Мексиканскую войну: капитана за Контерас и Чурубуско, и майора за Чапультепек. После войны служил в Канзасе, участвовал в Ютских войнах и Индейских войнах.
26 января 1849 года стал капитаном регулярной армии. Через несколько лет перешел в кавалерию и 8 марта 1855 года стал майором 1-го кавалерийского полка.
Летом и осенью 1860 года командовал экспедицией, основавшей форт на реке Платтер (Platte River) в районе современного штата Колорадо. Несмотря на проблемы со снабжением, Седжвику удалось построить каменные жилища до наступления холодов.
Гражданская война
Когда началась Гражданская война, Седжвик служил полковником и генеральным инспектором в военном департаменте Вашингтона. Он пропустил Первое сражение при Бул-Ране, так как в этот момент восстанавливал силы после холеры. 31 августа 1861 он был повышен до бригадного генерала и начал командовать бригадой в дивизии генерал-майора Самуэля Хейнтцельмана, а затем был повышен и получил в командование 2-ю дивизию II-го корпуса Потомакской армии — как раз во время Кампании на Полуострове. Он сражался под Йорктауном и в сражении при Севен-Пайнс, где его решительность спасла от разгрома два федеральных корпуса и фактически решила исход сражения. Участвовал в Семидневной битве и был ранен в руку и ногу в бою при Глендейле. 4 июля 1862 повышен до генерал-майора.
В сражении на Энтитеме командир II-го корпуса, Эдвин Самнер, необдуманно послал дивизию Седжвика в атаку без предварительной рекогносцировки. В итоге дивизия попала под удар с трех сторон и потеряла 2 200 человек. Сам Седжвик был ранен тремя пулями — в запястье, ногу и плечо, и в результате надолго выбыл из строя. Ранение не позволило ему участвовать в сражении при Фредериксберге.
С 26 декабря 1862 года он недолго возглавлял II-й корпус, затем IX-й корпус, затем, наконец, возглавил VI-й корпус Потомакской армии, которым командовал до самой своей смерти в 1864 году. Во время сражения при Чанселорсвилле от Седжвика зависел исход всего сражения. Его корпус (20 000 чел.) занимал позиции против высот Мари, в то время как остальные четыре корпуса были переброшены на правый фланг. Седжвику противостояли 10 000 конфедератов под командованием Джубала Эрли. Главнокомандующий генерал Хукер приказал Седжвику взять высоты Мари, выйти в тыл армии Ли с целью её окружения и уничтожения. Генерал Ли полагался на неприступность высот Мари, но корпус Седжвика сделал то, что не удалось до этого всей федеральной армии — он взял высоты Мари. План генерала Ли рухнул. Однако Седжвик, всегда излишне методичный, желал наступать именно в предписанном приказом порядке и потратил три часа на перегруппировку. Когда он начал наступление, на его пути успела развернуться дивизия Мак-Лоуза. В то же время генерал Хукер, до этого ожидавший атаки Седжвика, внезапно приказал ему действовать по своему усмотрению, а затем приказал отойти к Раппаханоку. В итоге, имея все шансы уничтожить армию Ли ударом в тыл, Седжвик был вынужден отступать.
Битва при Геттисберге прошла фактически без его участия, Седжвик прибыл только в конце 2-го июля, и только некоторые части его корпуса успели принять участие в бою за Уэтфилд. Через несколько месяцев его войска участвовали в преследовании Северовирджинской армии и одержали эффектную победу в сражении при Раппаханок-Стейшен, которая стала первой однозначной победой Севера в том году.
В кампанию 1864 года его VI-й корпус находился на правом фланге, и во время Битвы в Глуши сдерживал атаки II-го корпуса Конфедерации под ком. Ричарда Эвелла.
Гибель
Седжвик погиб 9 мая 1864 года в самом начале сражения при Спотсильвейни. Он занимался управлением огнём артиллерии, когда снайперы конфедератов открыли стрельбу с дистанции примерно километра, вынудив офицеров штаба прижиматься к земле. Седжвик огляделся и сказал: «Что? Разве мужчины кланяются пулям? Что же вы будете делать, когда они откроют огонь по всей линии? Мне стыдно за вас. С такой дистанции они не попадут даже в слона». Видя, что его слова не действуют на солдат, он повторил: «Мне стыдно за вас. С такой дистанции они не попадут даже в слона[1]». Через пару секунд пуля пробила ему навылет голову, пройдя под левым глазом.
Седжвик был самым высокопоставленным офицером Союза, погибшим в ту войну. Узнав о его гибели, генерал Грант несколько раз повторил: «Неужели он действительно убит?»
Интересные факты
- Бронзовая статуя генерала Седжвика стоит сейчас на плацу академии Вест-Пойнт. Седжвик изображен в сапогах со шпорами, звезды которых свободно вращаются. Среди кадетов академии существует поверье, что если повернуть ночью звезду шпоры на этой статуе, то это принесет удачу на экзамене.
- В компьютерной игре Empire: Total War, при загрузке карты появляются различные цитаты известных и не очень людей. В т.ч. цитата генерала Седжвика, недооценивавшего снайперов.
Напишите отзыв о статье "Седжвик, Джон"
Примечания
- ↑ „I’m ashamed of you, dodging that way. They couldn’t hit an elephant at this distance.“ Есть версия, что он даже не успел закончить фразу: „They couldn’t hit an elephant at this dist…“
Ссылки
- [penelope.uchicago.edu/Thayer/E/Gazetteer/Places/America/United_States/Army/USMA/Cullums_Register/914*.html Register of Officers and Graduates of the United States Military Academy Class of 1837]
- [www.civilwarhome.com/sedgwickbio.htm генерал Джон Сэджвик]
- [sunsite.utk.edu/civil-war/ung_s.html генералы Гражданской войны в США]
- [www.civilwarhome.com/sedgwickgettysburg.htm Геттисбергский рапорт Седжвика]
- [www.civilwarhome.com/sedgwickchanc.htm Чанселорсвиллский рапорт Седжвика]
Отрывок, характеризующий Седжвик, Джон
– Oui, mon cher, c'est une grande perte pour nous tous. Je ne parle pas de vous. Mais Dieu vous soutndra, vous etes jeune et vous voila a la tete d'une immense fortune, je l'espere. Le testament n'a pas ete encore ouvert. Je vous connais assez pour savoir que cela ne vous tourienera pas la tete, mais cela vous impose des devoirs, et il faut etre homme. [Да, мой друг, это великая потеря для всех нас, не говоря о вас. Но Бог вас поддержит, вы молоды, и вот вы теперь, надеюсь, обладатель огромного богатства. Завещание еще не вскрыто. Я довольно вас знаю и уверена, что это не вскружит вам голову; но это налагает на вас обязанности; и надо быть мужчиной.]Пьер молчал.
– Peut etre plus tard je vous dirai, mon cher, que si je n'avais pas ete la, Dieu sait ce qui serait arrive. Vous savez, mon oncle avant hier encore me promettait de ne pas oublier Boris. Mais il n'a pas eu le temps. J'espere, mon cher ami, que vous remplirez le desir de votre pere. [После я, может быть, расскажу вам, что если б я не была там, то Бог знает, что бы случилось. Вы знаете, что дядюшка третьего дня обещал мне не забыть Бориса, но не успел. Надеюсь, мой друг, вы исполните желание отца.]
Пьер, ничего не понимая и молча, застенчиво краснея, смотрел на княгиню Анну Михайловну. Переговорив с Пьером, Анна Михайловна уехала к Ростовым и легла спать. Проснувшись утром, она рассказывала Ростовым и всем знакомым подробности смерти графа Безухого. Она говорила, что граф умер так, как и она желала бы умереть, что конец его был не только трогателен, но и назидателен; последнее же свидание отца с сыном было до того трогательно, что она не могла вспомнить его без слез, и что она не знает, – кто лучше вел себя в эти страшные минуты: отец ли, который так всё и всех вспомнил в последние минуты и такие трогательные слова сказал сыну, или Пьер, на которого жалко было смотреть, как он был убит и как, несмотря на это, старался скрыть свою печаль, чтобы не огорчить умирающего отца. «C'est penible, mais cela fait du bien; ca eleve l'ame de voir des hommes, comme le vieux comte et son digne fils», [Это тяжело, но это спасительно; душа возвышается, когда видишь таких людей, как старый граф и его достойный сын,] говорила она. О поступках княжны и князя Василья она, не одобряя их, тоже рассказывала, но под большим секретом и шопотом.
В Лысых Горах, имении князя Николая Андреевича Болконского, ожидали с каждым днем приезда молодого князя Андрея с княгиней; но ожидание не нарушало стройного порядка, по которому шла жизнь в доме старого князя. Генерал аншеф князь Николай Андреевич, по прозванию в обществе le roi de Prusse, [король прусский,] с того времени, как при Павле был сослан в деревню, жил безвыездно в своих Лысых Горах с дочерью, княжною Марьей, и при ней компаньонкой, m lle Bourienne. [мадмуазель Бурьен.] И в новое царствование, хотя ему и был разрешен въезд в столицы, он также продолжал безвыездно жить в деревне, говоря, что ежели кому его нужно, то тот и от Москвы полтораста верст доедет до Лысых Гор, а что ему никого и ничего не нужно. Он говорил, что есть только два источника людских пороков: праздность и суеверие, и что есть только две добродетели: деятельность и ум. Он сам занимался воспитанием своей дочери и, чтобы развивать в ней обе главные добродетели, до двадцати лет давал ей уроки алгебры и геометрии и распределял всю ее жизнь в беспрерывных занятиях. Сам он постоянно был занят то писанием своих мемуаров, то выкладками из высшей математики, то точением табакерок на станке, то работой в саду и наблюдением над постройками, которые не прекращались в его имении. Так как главное условие для деятельности есть порядок, то и порядок в его образе жизни был доведен до последней степени точности. Его выходы к столу совершались при одних и тех же неизменных условиях, и не только в один и тот же час, но и минуту. С людьми, окружавшими его, от дочери до слуг, князь был резок и неизменно требователен, и потому, не быв жестоким, он возбуждал к себе страх и почтительность, каких не легко мог бы добиться самый жестокий человек. Несмотря на то, что он был в отставке и не имел теперь никакого значения в государственных делах, каждый начальник той губернии, где было имение князя, считал своим долгом являться к нему и точно так же, как архитектор, садовник или княжна Марья, дожидался назначенного часа выхода князя в высокой официантской. И каждый в этой официантской испытывал то же чувство почтительности и даже страха, в то время как отворялась громадно высокая дверь кабинета и показывалась в напудренном парике невысокая фигурка старика, с маленькими сухими ручками и серыми висячими бровями, иногда, как он насупливался, застилавшими блеск умных и точно молодых блестящих глаз.
В день приезда молодых, утром, по обыкновению, княжна Марья в урочный час входила для утреннего приветствия в официантскую и со страхом крестилась и читала внутренно молитву. Каждый день она входила и каждый день молилась о том, чтобы это ежедневное свидание сошло благополучно.
Сидевший в официантской пудреный старик слуга тихим движением встал и шопотом доложил: «Пожалуйте».
Из за двери слышались равномерные звуки станка. Княжна робко потянула за легко и плавно отворяющуюся дверь и остановилась у входа. Князь работал за станком и, оглянувшись, продолжал свое дело.
Огромный кабинет был наполнен вещами, очевидно, беспрестанно употребляемыми. Большой стол, на котором лежали книги и планы, высокие стеклянные шкафы библиотеки с ключами в дверцах, высокий стол для писания в стоячем положении, на котором лежала открытая тетрадь, токарный станок, с разложенными инструментами и с рассыпанными кругом стружками, – всё выказывало постоянную, разнообразную и порядочную деятельность. По движениям небольшой ноги, обутой в татарский, шитый серебром, сапожок, по твердому налеганию жилистой, сухощавой руки видна была в князе еще упорная и много выдерживающая сила свежей старости. Сделав несколько кругов, он снял ногу с педали станка, обтер стамеску, кинул ее в кожаный карман, приделанный к станку, и, подойдя к столу, подозвал дочь. Он никогда не благословлял своих детей и только, подставив ей щетинистую, еще небритую нынче щеку, сказал, строго и вместе с тем внимательно нежно оглядев ее:
– Здорова?… ну, так садись!
Он взял тетрадь геометрии, писанную его рукой, и подвинул ногой свое кресло.
– На завтра! – сказал он, быстро отыскивая страницу и от параграфа до другого отмечая жестким ногтем.
Княжна пригнулась к столу над тетрадью.
– Постой, письмо тебе, – вдруг сказал старик, доставая из приделанного над столом кармана конверт, надписанный женскою рукой, и кидая его на стол.
Лицо княжны покрылось красными пятнами при виде письма. Она торопливо взяла его и пригнулась к нему.
– От Элоизы? – спросил князь, холодною улыбкой выказывая еще крепкие и желтоватые зубы.
– Да, от Жюли, – сказала княжна, робко взглядывая и робко улыбаясь.
– Еще два письма пропущу, а третье прочту, – строго сказал князь, – боюсь, много вздору пишете. Третье прочту.
