Ли, Фицхью

Фицхью Ли Fitzhugh Lee
40-й губернатор Виргинии
1 января 1886 — 1 января 1890
Вице-губернатор:	Джон Месси
Предшественник:	Уильям Кэмерон
Преемник:	Филип МакКинни
Рождение:	19 ноября 1835(1835-11-19) Фэрфакс, Виргиния, США
Смерть:	28 апреля 1905(1905-04-28) (69 лет) Вашингтон, США
Партия:	Демократическая партия США

Фицхью Ли (Fitzhugh Lee) (19 ноября 1835 — 18 апреля 1905), племянник генерала Роберта Эдварда Ли, генерал кавалерии в армии Конфедерации в годы гражданской войны, губернатор Вирджинии, дипломат и генерал армии США во время испанской войны.

Ранние годы

Ли родился в Клермоне, в округе Фэирфакс, штат Виргиния. Он был внуком генерал-майора Генри Ли, и племянником Роберта Ли. Его отец, Сидни Смит Ли, был капитаном флота при коммодоре Перри в водах Японии, его мать была внучкой Джорджа Мэйсона(«отец Билля о правах») и сестрой Джеймса Муррей Мэйсона.

В 1856 году он окончил Академию Вест-Пойнт и ему было присвоено звание второго лейтенанта 2-го кавалерийского полка, которым командовал полковник Альберт Сидни Джонстон. В том же полку служил подполковником его дядя Роберт Ли. Как кавалерист он проявил себя в боевых действиях против команчей в Техасе и был тяжело ранен в бою при Нескутунге в 1859 году. В мае 1860 он был назначен инструктором кавалерии в Вест-Пойнт, но уволился после сецессии Вирджинии.

Гражданская война

Ли вступил в армию Конфедерации в звании лейтенанта кавалерии и служил штабным офицером бригадного генерала Ричарда Юэлла во время первого сражения при Бул-Ране. В августе 1861 он был повышен до подполковника 1-го кавалерийского полка и служил под командованием Джеба Стюарта. Он стал полковником этого полка в марте 1862 года, а 24 июля 1862 был повышен до бригадного генерала. В июне 1862 года он командовал эскадроном во время знаменитого «Рейда вокруг Макклелана».

Во время Северовирджинской кампании Ли стал известен тем, что опоздал со своей кавалерией к точке сбора, что позволило федеральной кавалерии совершить набег на штаб Стюарта и захватить его знаменитую шляпу. Однако, во время рейда на Кэтлетт-Стейшн ему удалось захватить палатку и униформу федерального генерал-майора Джона Поупа. Ли передал униформу Стюарту в виде компенсации за потерянную шляпу.

Ли хорошо проявил себя во время Мэрилендской кампании 1862 года, когда прикрывал отступление своей пехоты от Южной Горы. Он сумел задержать наступление федералов на Шарпсберг перед Энтитемским сражением. Он же прикрывал отступление армии через Потомак в Вирджинию. 17 марта 1863 он грамотно и успешно командовал кавалерией в бою при Келли-Форд, где его 400 бойцов захватили в плен 150 человек, потеряв всего 14. В мае 1863 в сражении при Чанселорсвилле именно его кавалеристы обнаружили открытость правого фланга федеральной армии, что позволило Джексону осуществить свою знаменитую атаку и разгромить корпус генерала Ховарда.

После Чанселорсвилла Ли перенес тяжелое заболевание ревматизмом, пропустив около месяца боевых действий, в том числе, кавалерийскую Битву у станции Бренди. Он выздоровел как раз к началу рейда Джеба Стюарта вокруг федеральной армии, приняв участие в сражении при Карлайле. Во время битвы при Геттисберге его бригада участвовала в неудачном набеге на тылы федеральной армии на третий день сражения.

После сражения Стюарт в своем рапорте не упомянул никого из офицеров кроме Фицхью Ли, про которого написал: «один из лучших кавалерийских офицеров на континенте, определенно достойный повышения». 3 августа 1863 года он был повышен до генерал-майора.

В сражениях 1864 года он командовал дивизией сначала при Стюарте, затем, после смерти последнего, при Уэйде Хэмптоне. Хэмптон и Ли всю войну были в равном положении, но Хэмптон был старше и опытнее. Некоторые предполагали, что генерал Роберт Ли все же назначит главным своего племянника, но этого не произошло.

Ли участвовал в кампании Джубала Эрли против Фила Шеридана в долине Шенандоа, а при Третьем Винчестере 19 сентября 1864 года под ним погибло три лошади и сам он был тяжело ранен. 29 марта 1865 года Хэмптон был отправлен на соединение с Джозефом Джонстоном в Северную Каролину и Фицхью Ли ненадолго стал командующим всей кавалерией генерала Ли. Его действия прекратились после капитуляции Роберта Ли при Аппаматоксе. Фицхью Ли лично возглавил последнюю атаку южан при Фармвилле 9 апреля.

Послевоенная деятельность

После войны Ли посвятил себя фермерской деятельности в округе Стаффорд (Вирджиния), и стал известен своими попытками примирить население Юга с последствиями войны. С 1886 по 1890 являлся губернатором Вирджинии. Он командовал 3-й дивизией на двух инаугурационных парадах президента Кливленда: в 1885 году и 1893.

В апреле 1896 президент назначил его Генеральным консулом в Гавану с обязанностями дипломатического и военного характера в дополнение к обычным консульским. В 1898 году президент Мак-Кинли сохранил за ним этот пост. В гаване Ли оказался в самый кризисный момент американо-испанских отношений: именно тогда, 15 февраля 1898 взорвался броненосец «Мэн». Когда началась американо-испанская война, он вернулся в армию.

Он был одним из трех генералов Конфедерации, которые после войны стали генералами армии США. Ли командовал 7-м армейским корпусом, однако не принял участия в операциях на Кубе. Он был военным губернатором Гаваны и Пинар-дель-Рио в 1899, затем командовал департаментом Миссури и в 1901 вышел в отставку в звании бригадного генерала армии США.

Ли умер в Вашингтоне и был похоронен на кладбище Холливуд в Ричмонде.

Он написал статью о Роберте Ли в серии «Великие Командиры»(1894) и «Борьба Кубы против Испании»(1899)

Ссылки

• [www.worldstatesmen.org/US_states_V-W.html Губернаторы штата Виргиния]
• [penelope.uchicago.edu/Thayer/E/Gazetteer/Places/America/United_States/Army/USMA/Cullums_Register/1755*.html Register of Officers and Graduates of the United States Military Academy Class of 1856]

Отрывок, характеризующий Ли, Фицхью

– Фю… фю… фю… – засвистал он чуть слышно, въезжая на двор. На лице его выражалась радость успокоения человека, намеревающегося отдохнуть после представительства. Он вынул левую ногу из стремени, повалившись всем телом и поморщившись от усилия, с трудом занес ее на седло, облокотился коленкой, крякнул и спустился на руки к казакам и адъютантам, поддерживавшим его.
Он оправился, оглянулся своими сощуренными глазами и, взглянув на князя Андрея, видимо, не узнав его, зашагал своей ныряющей походкой к крыльцу.
– Фю… фю… фю, – просвистал он и опять оглянулся на князя Андрея. Впечатление лица князя Андрея только после нескольких секунд (как это часто бывает у стариков) связалось с воспоминанием о его личности.
– А, здравствуй, князь, здравствуй, голубчик, пойдем… – устало проговорил он, оглядываясь, и тяжело вошел на скрипящее под его тяжестью крыльцо. Он расстегнулся и сел на лавочку, стоявшую на крыльце.
– Ну, что отец?
– Вчера получил известие о его кончине, – коротко сказал князь Андрей.
Кутузов испуганно открытыми глазами посмотрел на князя Андрея, потом снял фуражку и перекрестился: «Царство ему небесное! Да будет воля божия над всеми нами!Он тяжело, всей грудью вздохнул и помолчал. „Я его любил и уважал и сочувствую тебе всей душой“. Он обнял князя Андрея, прижал его к своей жирной груди и долго не отпускал от себя. Когда он отпустил его, князь Андрей увидал, что расплывшие губы Кутузова дрожали и на глазах были слезы. Он вздохнул и взялся обеими руками за лавку, чтобы встать.
– Пойдем, пойдем ко мне, поговорим, – сказал он; но в это время Денисов, так же мало робевший перед начальством, как и перед неприятелем, несмотря на то, что адъютанты у крыльца сердитым шепотом останавливали его, смело, стуча шпорами по ступенькам, вошел на крыльцо. Кутузов, оставив руки упертыми на лавку, недовольно смотрел на Денисова. Денисов, назвав себя, объявил, что имеет сообщить его светлости дело большой важности для блага отечества. Кутузов усталым взглядом стал смотреть на Денисова и досадливым жестом, приняв руки и сложив их на животе, повторил: «Для блага отечества? Ну что такое? Говори». Денисов покраснел, как девушка (так странно было видеть краску на этом усатом, старом и пьяном лице), и смело начал излагать свой план разрезания операционной линии неприятеля между Смоленском и Вязьмой. Денисов жил в этих краях и знал хорошо местность. План его казался несомненно хорошим, в особенности по той силе убеждения, которая была в его словах. Кутузов смотрел себе на ноги и изредка оглядывался на двор соседней избы, как будто он ждал чего то неприятного оттуда. Из избы, на которую он смотрел, действительно во время речи Денисова показался генерал с портфелем под мышкой.
– Что? – в середине изложения Денисова проговорил Кутузов. – Уже готовы?
– Готов, ваша светлость, – сказал генерал. Кутузов покачал головой, как бы говоря: «Как это все успеть одному человеку», и продолжал слушать Денисова.
– Даю честное благородное слово гусского офицег'а, – говорил Денисов, – что я г'азог'ву сообщения Наполеона.
– Тебе Кирилл Андреевич Денисов, обер интендант, как приходится? – перебил его Кутузов.
– Дядя г'одной, ваша светлость.
– О! приятели были, – весело сказал Кутузов. – Хорошо, хорошо, голубчик, оставайся тут при штабе, завтра поговорим. – Кивнув головой Денисову, он отвернулся и протянул руку к бумагам, которые принес ему Коновницын.
– Не угодно ли вашей светлости пожаловать в комнаты, – недовольным голосом сказал дежурный генерал, – необходимо рассмотреть планы и подписать некоторые бумаги. – Вышедший из двери адъютант доложил, что в квартире все было готово. Но Кутузову, видимо, хотелось войти в комнаты уже свободным. Он поморщился…
– Нет, вели подать, голубчик, сюда столик, я тут посмотрю, – сказал он. – Ты не уходи, – прибавил он, обращаясь к князю Андрею. Князь Андрей остался на крыльце, слушая дежурного генерала.
Во время доклада за входной дверью князь Андрей слышал женское шептанье и хрустение женского шелкового платья. Несколько раз, взглянув по тому направлению, он замечал за дверью, в розовом платье и лиловом шелковом платке на голове, полную, румяную и красивую женщину с блюдом, которая, очевидно, ожидала входа влавввквмандующего. Адъютант Кутузова шепотом объяснил князю Андрею, что это была хозяйка дома, попадья, которая намеревалась подать хлеб соль его светлости. Муж ее встретил светлейшего с крестом в церкви, она дома… «Очень хорошенькая», – прибавил адъютант с улыбкой. Кутузов оглянулся на эти слова. Кутузов слушал доклад дежурного генерала (главным предметом которого была критика позиции при Цареве Займище) так же, как он слушал Денисова, так же, как он слушал семь лет тому назад прения Аустерлицкого военного совета. Он, очевидно, слушал только оттого, что у него были уши, которые, несмотря на то, что в одном из них был морской канат, не могли не слышать; но очевидно было, что ничто из того, что мог сказать ему дежурный генерал, не могло не только удивить или заинтересовать его, но что он знал вперед все, что ему скажут, и слушал все это только потому, что надо прослушать, как надо прослушать поющийся молебен. Все, что говорил Денисов, было дельно и умно. То, что говорил дежурный генерал, было еще дельнее и умнее, но очевидно было, что Кутузов презирал и знание и ум и знал что то другое, что должно было решить дело, – что то другое, независимое от ума и знания. Князь Андрей внимательно следил за выражением лица главнокомандующего, и единственное выражение, которое он мог заметить в нем, было выражение скуки, любопытства к тому, что такое означал женский шепот за дверью, и желание соблюсти приличие. Очевидно было, что Кутузов презирал ум, и знание, и даже патриотическое чувство, которое выказывал Денисов, но презирал не умом, не чувством, не знанием (потому что он и не старался выказывать их), а он презирал их чем то другим. Он презирал их своей старостью, своею опытностью жизни. Одно распоряжение, которое от себя в этот доклад сделал Кутузов, откосилось до мародерства русских войск. Дежурный редерал в конце доклада представил светлейшему к подписи бумагу о взысканий с армейских начальников по прошению помещика за скошенный зеленый овес.
Кутузов зачмокал губами и закачал головой, выслушав это дело.
– В печку… в огонь! И раз навсегда тебе говорю, голубчик, – сказал он, – все эти дела в огонь. Пуская косят хлеба и жгут дрова на здоровье. Я этого не приказываю и не позволяю, но и взыскивать не могу. Без этого нельзя. Дрова рубят – щепки летят. – Он взглянул еще раз на бумагу. – О, аккуратность немецкая! – проговорил он, качая головой.


– Ну, теперь все, – сказал Кутузов, подписывая последнюю бумагу, и, тяжело поднявшись и расправляя складки своей белой пухлой шеи, с повеселевшим лицом направился к двери.
Попадья, с бросившеюся кровью в лицо, схватилась за блюдо, которое, несмотря на то, что она так долго приготовлялась, она все таки не успела подать вовремя. И с низким поклоном она поднесла его Кутузову.