Weather Report

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Weather Report
Основная информация
Жанры

джаз
джаз-фьюжн

Годы

19701986

Страна

США США

Город

Нью-Йорк

Язык песен

английский

Лейблы

Columbia Records

Состав

Джо Завинул
Уэйн Шортер
Джако Пасториус

Другие
проекты

The Zawinul Syndicate
Miles Davis band
Cannonball Adderley
Blood, Sweat & Tears
Wayne Shorter

Weather ReportWeather Report

Weather Report (рус. Прогноз погоды) — американский джаз-фьюжн коллектив, образованный в Нью-Йорке в 1970 году и просуществовавший до 1986 года. Изначально группа была осколком коллектива, собравшегося вокруг Майлза Дэвиса. Ядром состава всегда был дуэт из пианиста Джо Завинула и саксофониста Уэйна Шортера, остальные музыканты часто менялись.



Дискография

Биография:

В 1970г. Джо Завинул создает ансамбль “Weather Report”, куда приглашает уже достаточно звестного джазового саксофониста Уэйна Шортера (Wayne Shorter). Нередко в джазовых словарях и энциклопедиях можно встретить информацию о том, что руководителями “Weather Report” являлись два человека – Завинул и Шортер. Возможно с эмоциональной точки зрения это так и было, но, на мой взгляд, главным музыкальным идеологом в этом уникальном коллективе был, конечно, Джо Завинул. Об этом красноречиво говорят сами записи ансамбля. Но история “Weather Report” не нородна. Первый состав ансамбля начал исполнять музыку с большой долей джазового авангарда, еще далекую от того звучания, которое затем стало легко узнаваемой визитной карточкой собственного направления В первом составе “Weather Report” появился басист Мирослав Витоуш (Miroslav Vitous), чех, игравший до 1968 года в Праге, в Трио Яна Хаммера (Jan Hammer), с которым они сбежали из соцлагеря после трагических Пражских событий. Музыка первых альбомов “Weather Report” еще достаточно сложна для массового слушателя. Зато, начиная с альбома “Mysterious Traveller” (1974) Джо Завинул находит уникальный компромисс между доступностью своей музыки и огромной ее глубиной. Став популярным среди широчайшей аудитории, “Weather Report” не шел ни на какие уступки, исполняя сложнейшие по форме и гармонической структуре произведения. Большую роль в деле достижения успеха сыграло то, что в ансамбле собрались сверх виртуозы. Особенно поражал воображение молодой бас-гитарист Жако Пасториус (Jaco Pastorius), создавший неповторимую манеру исполнения, построенную на особом звукоизвлечении, на новых формулах построения фраз. Он стал основоположником целой школы игры на бас-гитаре, вдохновив своей игрой множество бас-гитаристов в разных странах. Особую популярность “Weather Report” принесло еще и то, что в ансамбле применялись самые новые, неслыханные то того времени электронные тембры, имитирующие большие оркестры, струнные и духовые инструменты. Джо Завинул создал тогда ряд особых «космических» тембров, которые впоследствии, когда производство синтезаторов стало массовым, стали имитироваться в различных клавишных (в частности – в “Ensonique”) и заносились в библиотеку их данных под названием “Joe Zavinul”. Одно из наиболее значительных достижений Джо Завинула в период расцвета популярности “Weather Report” - привнесение в музыку новых форм построения пьес. Особенно это видно в медленных композициях типа “Remark You Made” c альбома ”Heavy Weather”. Прежде всего, здесь отсутствует такое понятие как «квадрат», основополагающее в джазе. Это означает, что нет цикличной повторяемости группы аккордов, по которым обычно импровизируют. В каждой последующей части возникает новая гармоническая схема, а в партии солирующего инструмента подчас невозможно отделить написанную автором мелодию от импровизации. Нет ощущения «квадратности» и потому, что число тактов в частях произвольное, да и сколько четвертей в каждом такте, сразу понять непросто. Более того, между частями нет явных границ, как в джазовых стандартах, имеющих песенную форму типа «запев – припев». Это непривычное разнообразие сменяется монотонной музыкой на одном-двух аккордах, оказывающей медитативное воздействие на слушателя. Вообще, медитативность – одна из основных черт музыки Завинула. Причем это новый, современный вид медитации, осуществляемый не традиционными восточными средствами, а при помощи современных инструментов и ритмов. Уже в 70-е годы в масс-культуре произошли значительные изменения, характерные тем, что инструментальная музыка перестала быть самоценной и стала восприниматься новими поколениями слушателей лишь как аккомпанемент певцам. Импровизатор-виртуоз перестал быть кумиром молодежи, как это было раньше. На передний план вышел певец, причем певец-танцор, певец-актер (Michel Jackson, Madonna, Prince). Тем не менее, нарушая эту закономерность, в хит-парады Среди пьес Джо Завинула, написанных для “Weather Report”, есть примеры того, как, нарушая все законы масс-культуры последних трех десятилетий, в списки поп-хитов пробивается инструментальная музыка. И здесь, в первую очередь надо отметить пьесу “Birdland”, в которой сочетаются удивительная простота и запоминаемость темы с чрезвычайно изысканной схемой всей композиции. В 1985 году неразлучные Завинул и Шортер все-таки расстались. Шортер решил создать свой состав. Завинул продолжал выступать без него, добавив еще клавишных и электроники в свой арсенал, и изменив название на “Weather Update”. Но затем он решил создать новую группу, с новым названием “The Joe Zavinul Syndicate”. Этот проект отличается от “Weather Report” гораздо большей направленностью в сторону так называемой “World music”, базирующейся на различных видах мировой этнической музыки. Ритмический принцип «фанки» остался неизменным, усилилась та сторона музыки, где делается попытка воссоздания древних, ритуальных основ музыкальной культуры, когда музыка была не искусством, а средством контакта людей с тайными силами Природы. Но, очевидно, закат “Weather Report” был для Завинула важной вехой. В 1987 году он приступает к реализации совершенно иного проекта – созданию своей полномасштабной симфонии под названием “Stories of the Danube”. В этом произведении Завинул реализовал себя как мастер крупной классической формы, как человек европейской культуры, от которой он надолго отошел, создав ориенталистски-фанковый “Weather Report”. Но вся глубина его опыта, накопленного за время пребывания в американском музыкальном бизнесе, проявляется и здесь. На записи этой симфонии, сделанной в 1995 году Чешским Государственным симфоническим оркестром под управлением Каспара Рихтера, звучащей 63 минуты, Завинул играет партии клавишных в присущей ему манере. Джо Завинул относится к той категории творческих личностей, которые, создав нечто, поднявшее их на высокий уровень популярности, не стремятся всеми силами удержать эту планку во время неизбежного падения интереса ко всему, что перестает казаться современным новому поколению слушателей. Обладая особым даром ощущения духа времени, вопреки логике коммерческого успеха, такие музыканты добиваются продолжения своей популярности, еще более усложняя и углубляя музыку, создавая представление о «современности» ее на совсем ином уровне мышления. О таких, как Джо Завинул, пока он творит, нельзя сказать, что это несовременно.

.

Напишите отзыв о статье "Weather Report"

Ссылки

  • [www.discogs.com/artist/Weather+Report Weather Report] (англ.) на сайте Discogs
  • [musicbrainz.org/artist/0f9997bd-e079-429e-8ccd-9378c9b0c746.html Weather Report] (англ.) на сайте MusicBrainz
  • [www.jacopastorius.com/music/essential/weatherreport.asp Weather Report] (недоступная ссылка с 04-09-2013 (3887 дней) — историякопия) (англ.) на странице Джако Пасториуса


Отрывок, характеризующий Weather Report

Пьер, со времени исчезновения своего из дома, ужа второй день жил на пустой квартире покойного Баздеева. Вот как это случилось.
Проснувшись на другой день после своего возвращения в Москву и свидания с графом Растопчиным, Пьер долго не мог понять того, где он находился и чего от него хотели. Когда ему, между именами прочих лиц, дожидавшихся его в приемной, доложили, что его дожидается еще француз, привезший письмо от графини Елены Васильевны, на него нашло вдруг то чувство спутанности и безнадежности, которому он способен был поддаваться. Ему вдруг представилось, что все теперь кончено, все смешалось, все разрушилось, что нет ни правого, ни виноватого, что впереди ничего не будет и что выхода из этого положения нет никакого. Он, неестественно улыбаясь и что то бормоча, то садился на диван в беспомощной позе, то вставал, подходил к двери и заглядывал в щелку в приемную, то, махая руками, возвращался назад я брался за книгу. Дворецкий в другой раз пришел доложить Пьеру, что француз, привезший от графини письмо, очень желает видеть его хоть на минутку и что приходили от вдовы И. А. Баздеева просить принять книги, так как сама г жа Баздеева уехала в деревню.
– Ах, да, сейчас, подожди… Или нет… да нет, поди скажи, что сейчас приду, – сказал Пьер дворецкому.
Но как только вышел дворецкий, Пьер взял шляпу, лежавшую на столе, и вышел в заднюю дверь из кабинета. В коридоре никого не было. Пьер прошел во всю длину коридора до лестницы и, морщась и растирая лоб обеими руками, спустился до первой площадки. Швейцар стоял у парадной двери. С площадки, на которую спустился Пьер, другая лестница вела к заднему ходу. Пьер пошел по ней и вышел во двор. Никто не видал его. Но на улице, как только он вышел в ворота, кучера, стоявшие с экипажами, и дворник увидали барина и сняли перед ним шапки. Почувствовав на себя устремленные взгляды, Пьер поступил как страус, который прячет голову в куст, с тем чтобы его не видали; он опустил голову и, прибавив шагу, пошел по улице.
Из всех дел, предстоявших Пьеру в это утро, дело разборки книг и бумаг Иосифа Алексеевича показалось ему самым нужным.
Он взял первого попавшегося ему извозчика и велел ему ехать на Патриаршие пруды, где был дом вдовы Баздеева.
Беспрестанно оглядываясь на со всех сторон двигавшиеся обозы выезжавших из Москвы и оправляясь своим тучным телом, чтобы не соскользнуть с дребезжащих старых дрожек, Пьер, испытывая радостное чувство, подобное тому, которое испытывает мальчик, убежавший из школы, разговорился с извозчиком.
Извозчик рассказал ему, что нынешний день разбирают в Кремле оружие, и что на завтрашний народ выгоняют весь за Трехгорную заставу, и что там будет большое сражение.
Приехав на Патриаршие пруды, Пьер отыскал дом Баздеева, в котором он давно не бывал. Он подошел к калитке. Герасим, тот самый желтый безбородый старичок, которого Пьер видел пять лет тому назад в Торжке с Иосифом Алексеевичем, вышел на его стук.
– Дома? – спросил Пьер.
– По обстоятельствам нынешним, Софья Даниловна с детьми уехали в торжковскую деревню, ваше сиятельство.
– Я все таки войду, мне надо книги разобрать, – сказал Пьер.
– Пожалуйте, милости просим, братец покойника, – царство небесное! – Макар Алексеевич остались, да, как изволите знать, они в слабости, – сказал старый слуга.
Макар Алексеевич был, как знал Пьер, полусумасшедший, пивший запоем брат Иосифа Алексеевича.
– Да, да, знаю. Пойдем, пойдем… – сказал Пьер и вошел в дом. Высокий плешивый старый человек в халате, с красным носом, в калошах на босу ногу, стоял в передней; увидав Пьера, он сердито пробормотал что то и ушел в коридор.
– Большого ума были, а теперь, как изволите видеть, ослабели, – сказал Герасим. – В кабинет угодно? – Пьер кивнул головой. – Кабинет как был запечатан, так и остался. Софья Даниловна приказывали, ежели от вас придут, то отпустить книги.
Пьер вошел в тот самый мрачный кабинет, в который он еще при жизни благодетеля входил с таким трепетом. Кабинет этот, теперь запыленный и нетронутый со времени кончины Иосифа Алексеевича, был еще мрачнее.
Герасим открыл один ставень и на цыпочках вышел из комнаты. Пьер обошел кабинет, подошел к шкафу, в котором лежали рукописи, и достал одну из важнейших когда то святынь ордена. Это были подлинные шотландские акты с примечаниями и объяснениями благодетеля. Он сел за письменный запыленный стол и положил перед собой рукописи, раскрывал, закрывал их и, наконец, отодвинув их от себя, облокотившись головой на руки, задумался.
Несколько раз Герасим осторожно заглядывал в кабинет и видел, что Пьер сидел в том же положении. Прошло более двух часов. Герасим позволил себе пошуметь в дверях, чтоб обратить на себя внимание Пьера. Пьер не слышал его.
– Извозчика отпустить прикажете?
– Ах, да, – очнувшись, сказал Пьер, поспешно вставая. – Послушай, – сказал он, взяв Герасима за пуговицу сюртука и сверху вниз блестящими, влажными восторженными глазами глядя на старичка. – Послушай, ты знаешь, что завтра будет сражение?..
– Сказывали, – отвечал Герасим.
– Я прошу тебя никому не говорить, кто я. И сделай, что я скажу…
– Слушаюсь, – сказал Герасим. – Кушать прикажете?
– Нет, но мне другое нужно. Мне нужно крестьянское платье и пистолет, – сказал Пьер, неожиданно покраснев.
– Слушаю с, – подумав, сказал Герасим.
Весь остаток этого дня Пьер провел один в кабинете благодетеля, беспокойно шагая из одного угла в другой, как слышал Герасим, и что то сам с собой разговаривая, и ночевал на приготовленной ему тут же постели.
Герасим с привычкой слуги, видавшего много странных вещей на своем веку, принял переселение Пьера без удивления и, казалось, был доволен тем, что ему было кому услуживать. Он в тот же вечер, не спрашивая даже и самого себя, для чего это было нужно, достал Пьеру кафтан и шапку и обещал на другой день приобрести требуемый пистолет. Макар Алексеевич в этот вечер два раза, шлепая своими калошами, подходил к двери и останавливался, заискивающе глядя на Пьера. Но как только Пьер оборачивался к нему, он стыдливо и сердито запахивал свой халат и поспешно удалялся. В то время как Пьер в кучерском кафтане, приобретенном и выпаренном для него Герасимом, ходил с ним покупать пистолет у Сухаревой башни, он встретил Ростовых.


1 го сентября в ночь отдан приказ Кутузова об отступлении русских войск через Москву на Рязанскую дорогу.
Первые войска двинулись в ночь. Войска, шедшие ночью, не торопились и двигались медленно и степенно; но на рассвете двигавшиеся войска, подходя к Дорогомиловскому мосту, увидали впереди себя, на другой стороне, теснящиеся, спешащие по мосту и на той стороне поднимающиеся и запружающие улицы и переулки, и позади себя – напирающие, бесконечные массы войск. И беспричинная поспешность и тревога овладели войсками. Все бросилось вперед к мосту, на мост, в броды и в лодки. Кутузов велел обвезти себя задними улицами на ту сторону Москвы.
К десяти часам утра 2 го сентября в Дорогомиловском предместье оставались на просторе одни войска ариергарда. Армия была уже на той стороне Москвы и за Москвою.
В это же время, в десять часов утра 2 го сентября, Наполеон стоял между своими войсками на Поклонной горе и смотрел на открывавшееся перед ним зрелище. Начиная с 26 го августа и по 2 е сентября, от Бородинского сражения и до вступления неприятеля в Москву, во все дни этой тревожной, этой памятной недели стояла та необычайная, всегда удивляющая людей осенняя погода, когда низкое солнце греет жарче, чем весной, когда все блестит в редком, чистом воздухе так, что глаза режет, когда грудь крепнет и свежеет, вдыхая осенний пахучий воздух, когда ночи даже бывают теплые и когда в темных теплых ночах этих с неба беспрестанно, пугая и радуя, сыплются золотые звезды.
2 го сентября в десять часов утра была такая погода. Блеск утра был волшебный. Москва с Поклонной горы расстилалась просторно с своей рекой, своими садами и церквами и, казалось, жила своей жизнью, трепеща, как звезды, своими куполами в лучах солнца.
При виде странного города с невиданными формами необыкновенной архитектуры Наполеон испытывал то несколько завистливое и беспокойное любопытство, которое испытывают люди при виде форм не знающей о них, чуждой жизни. Очевидно, город этот жил всеми силами своей жизни. По тем неопределимым признакам, по которым на дальнем расстоянии безошибочно узнается живое тело от мертвого. Наполеон с Поклонной горы видел трепетание жизни в городе и чувствовал как бы дыханио этого большого и красивого тела.
– Cette ville asiatique aux innombrables eglises, Moscou la sainte. La voila donc enfin, cette fameuse ville! Il etait temps, [Этот азиатский город с бесчисленными церквами, Москва, святая их Москва! Вот он, наконец, этот знаменитый город! Пора!] – сказал Наполеон и, слезши с лошади, велел разложить перед собою план этой Moscou и подозвал переводчика Lelorgne d'Ideville. «Une ville occupee par l'ennemi ressemble a une fille qui a perdu son honneur, [Город, занятый неприятелем, подобен девушке, потерявшей невинность.] – думал он (как он и говорил это Тучкову в Смоленске). И с этой точки зрения он смотрел на лежавшую перед ним, невиданную еще им восточную красавицу. Ему странно было самому, что, наконец, свершилось его давнишнее, казавшееся ему невозможным, желание. В ясном утреннем свете он смотрел то на город, то на план, проверяя подробности этого города, и уверенность обладания волновала и ужасала его.
«Но разве могло быть иначе? – подумал он. – Вот она, эта столица, у моих ног, ожидая судьбы своей. Где теперь Александр и что думает он? Странный, красивый, величественный город! И странная и величественная эта минута! В каком свете представляюсь я им! – думал он о своих войсках. – Вот она, награда для всех этих маловерных, – думал он, оглядываясь на приближенных и на подходившие и строившиеся войска. – Одно мое слово, одно движение моей руки, и погибла эта древняя столица des Czars. Mais ma clemence est toujours prompte a descendre sur les vaincus. [царей. Но мое милосердие всегда готово низойти к побежденным.] Я должен быть великодушен и истинно велик. Но нет, это не правда, что я в Москве, – вдруг приходило ему в голову. – Однако вот она лежит у моих ног, играя и дрожа золотыми куполами и крестами в лучах солнца. Но я пощажу ее. На древних памятниках варварства и деспотизма я напишу великие слова справедливости и милосердия… Александр больнее всего поймет именно это, я знаю его. (Наполеону казалось, что главное значение того, что совершалось, заключалось в личной борьбе его с Александром.) С высот Кремля, – да, это Кремль, да, – я дам им законы справедливости, я покажу им значение истинной цивилизации, я заставлю поколения бояр с любовью поминать имя своего завоевателя. Я скажу депутации, что я не хотел и не хочу войны; что я вел войну только с ложной политикой их двора, что я люблю и уважаю Александра и что приму условия мира в Москве, достойные меня и моих народов. Я не хочу воспользоваться счастьем войны для унижения уважаемого государя. Бояре – скажу я им: я не хочу войны, а хочу мира и благоденствия всех моих подданных. Впрочем, я знаю, что присутствие их воодушевит меня, и я скажу им, как я всегда говорю: ясно, торжественно и велико. Но неужели это правда, что я в Москве? Да, вот она!»
– Qu'on m'amene les boyards, [Приведите бояр.] – обратился он к свите. Генерал с блестящей свитой тотчас же поскакал за боярами.