Адаптированная литература

Адаптированная литература — это литература, — зачастую художественные произведения известных писателей, — адаптированная для читателя таким образом, чтобы в ней использовались лишь те грамматически конструкции и слова, которые будут понятны конкретной группе читателей, либо же поправки, согласующиеся с политической доктриной той или иной страны и продиктованные конъюнктурными, а не образовательными соображениями. Идеи переработки классических произведений для детей постепенно привлекают к себе всё большее внимание.

Разновидности

По целевой группе читателей, для которых адаптируются конкретные литературные произведения, различают:

1. Адаптированную литературу для изучающих иностранный язык, для того чтобы последним было проще освоить основы лексики и простые грамматические конструкции, — такая литература просто использует более современные и наиболее часто употребляемые слова и грамматические конструкции, ввиду того что начинающим читателям будет проблематично изучать классику английской, русской или другой литературы в оригинале — первым делом им предстоит заняться изучением орфографии тех времён, с которой незнакомы и многие современники — носители языка, что, на ранних стадиях изучения языка, может помешать нормальному восприятию языка современного;
2. Произведения фольклорного жанра и исторические хроники, язык повествования которых значительно отличается от современной литературной нормы, что, в свою очередь, может несколько затруднить восприятие произведения детьми (например, древнерусские летописи);
3. Религиозные книги и догматы, переведённые на различные языки мира (например, Библия) и опубликованные, в том числе, и в адаптированном виде: в комиксах, книгах с картинками и т. п.;
4. Литературу, адаптированную под уровень общего умственного развития читателей, зачастую, значительно сокращённую в объёме (например, «Война и мир» Л. Н. Толстого, напечатанная в буклете на семи страницах или в комиксе с картинками. Распространено в Соединённых Штатах и ряде западных стран);
5. Произведения классиков зарубежной литературы, некоторые идеи в которых не согласуются с господствующей политической доктриной в стране (было распространённым явлением в СССР. См. ниже «Всемирная литература»);
6. Документальную литературу и методические пособия, представляющие собой большую научную ценность для специалистов, адаптированные под специфику текущего политического момента и изменившиеся научно-технические взгляды (так например, в Советском Союзе издавались многие дореволюционные произведения российских военных теоретиков, с удалением любых положительных отзывов о царской системе боевой подготовки и военного искусства в целом, а также удалением методик, потерявших актуальность в свете научно-технического прогресса или же рудиментарных по своей сути — анахронизмов).

В настоящее время, понятия «адаптированная литература», «адаптированный текст», «адаптированное издание» почти во всех случаях несут на себе негативную окраску, некоторый оттенок пренебрежения к этим «упрощённым» и «облегчённым» вариантам. С другой стороны, во многом, благодаря таким книгам, ребёнок имеет возможность впервые познакомиться с произведениями мировой классической литературы.

Авторитетные мнения и критика

Первая критика адаптированной литературы восходит ещё к началу XIX века. В этой связи примечателен диспут великого русского поэта А. С. Пушкина с публицистом и богословом А. С. Хомяковым, в котором Пушкин положительно оценивает опыт англиканской церкви в приобщении детей к Библии без каких-либо адаптаций, неканонических интерпретаций и сокращений:

Пушкин: Англичане правы, что дают Библию детям!

Хомяков: Но в Библии есть вещи неприличные и бесполезные для детей. Куда лучше хорошая священная история!

Пушкин: Какое заблуждение! Для чистых все чисто! Невинное воображение ребёнка никогда не загрязнится, потому что оно чисто. «Тысяча и одна ночь» никогда не развратила ни одного ребёнка, а в ней много неприличного. Священные истории нелепы, от них отнята вся поэзия текста. Передавать удивительный текст Библии пошлым современным языком — кощунство, даже относительно эстетики, вкуса и здравого смысла. Мои дети будут читать вместе со мною Библию в подлиннике…

— Цитируется по воспоминаниям императорской фрейлины Александры Смирновой–Россет

Писатель детективно-приключенческого жанра Борис Акунин в интервью журналу «Огонёк» отметил, что несмотря на своё негативное отношение к идее адаптированной литературы, в целом не возражает против адаптации классической литературы: «Пускай классика лучше воспринимается в разбавленном виде, чем вообще никак».

Писатель-фантаст Борис Стругацкий склонен считать, что неприглядная картина, окружающая адаптированную «лёгкую» литературу, абсолютно не нова. И в начале XIX века широкая публика предпочитала лёгкое чтение, так как оно всегда было чтением массовым, и это есть свойство массового читателя, а не литературы. Современную фэнтези предпочитают миллионы из-за её лёгкости, незамысловатости и полного отсутствия в ней призыва думать и сомневаться. «Пусть нам будет занимательно и ни о чём не надо думать», — этот лозунг-пожелание возник отнюдь не сегодня, — отмечает Стругацкий, — и все эти книги занимают пускай и другую полку, но достойны всяческого уважения, ибо в способности своей «глаголом жечь сердца людей», «передавать чувства писателя читателю», вызывать сопереживание не уступают никакому тексту с соседней полки, где «Преступление и наказание», «Война и мир» и «Сага о Форсайтах». Однако же, надо ясно понимать, что оценка литературного произведения есть действие абсолютно субъективное, — как бы солидно, важно, объемно и наукоподобно не выглядели соответствующие литературоведческие труды. Все они, в конце концов, сводятся, по мнению Стругацкого, к одной-единственной значимой фразе: «Мне это (не) нравится». А все остальное — лишь более или менее интересная, в той или иной степени удобочитаемая попытка объяснить, почему именно «нравится» (или «не»).

«Всемирная литература»

В 1918 году при прямом и непосредственном участии писателя М. Горького при Народном комиссариате просвещения было создано советское издательство «Всемирная литература», которое в дальнейшем занималось переводом и публикацией работ зарубежных авторов в Советском Союзе. Для этих целей при «Всемирной литературе» была организована студия художественного перевода. 19 декабря 1918 г. Горький также подал в Наркомпрос докладную записку с предложением передать издательству «Всемирная литература», кроме права издания всей переводной литературы, также выпуск отечественной классической литературы («Об издании произведений русской художественной литературы»).

Целью издательства была перепечатка произведений мировой литературы и русских классиков в соответствии с учением Маркса и Ленина, для чего из текста книг удалялось любое содержание религиозного характера и другие элементы, не согласующиеся с политической доктриной Страны советов. Так, например, в советском издании романа «Хижина дяди Тома» американской писательницы Гарриет Бичер-Стоу изъяты практически все христианские рассуждения, оставлены лишь описания ужасов рабства.

В системе народного образования за рубежом

Адаптированная литература как средство обучения уже давно утверждена зарубежными образовательными инстанциями. Так, например, в Соединённых Штатах Америки написание и издание адаптированной литературы к настоящему времени превратилось в прибыльную сферу книгоиздательства. Помимо простых переводов классической иностранной литературы, издаются комиксы, основанные на широко известных литературных произведениях и другие оригинальные переработки. Следует, однако, отметить, что данная ситуация несколько негативно сказывается на общей эрудированности учащихся, так как только наиболее подготовленные учащиеся (отличники учёбы) обращаются непосредственно к оригиналам, а не их адаптированным копиям.

С конца 60-х в среде американских педагогов вошло в оборот выражение «Тормознутая грамота» (англ. Retard(ed) literacy) и тому подобные формулировки, характеризующие общий упадок грамотности среди учащихся школ и среди студентов, начавшаяся с внедрением новых образовательных стратегий с широким применением адаптированной литературы. Хотя первые споры вокруг американской адаптированной литературы — «образовательных» комиксов — стали возникать ещё в 40-е и 50-е, и тогда, главным образом, вопрос стоял: насколько достоверно они передают дух и суть тех литературных произведений, на основе которых они написаны? Насколько коммерческие соображения популярности (о том, как распродать побольше экземпляров того или иного комикса, или выпустить его серией из нескольких частей, которые также распродать усиленным тиражом) становились причиной сгущения красок: насилия, секса и других «взрослых» тем, которые либо вообще не упоминались в оригинале, либо не акцентировались. Среди прочих вопросов, которые поднимались в то время, был и такой: является ли адаптированная литература лишь своебразным трамплином (для нормально развивающихся детей) для перехода их к литературе обычной, или же она является заменителем этой обычной литературы? Репутация образовательных комиксов оказалась под вопросом в глазах специалистов-педагогов, в частности, встал вопрос: повышают ли они общую грамотность, либо, наоборот, понижают, «тормозят» её?.

Американский психиатр и педагог Фредерик Вертэм в своих трудах отстаивал непримиримую позицию по отношению к адаптированной литературе (комиксам) и масс-медиа, и их крайне негативному влиянию на детей, называл американское телевидение «школой насилия». Труды Вертэма не были напрасны, и на основании его непрекращающегося противостояния с магнатами индустрии комиксов Конгресс США учредил специальный постоянно действующий орган, занимавшийся цензурой содержимого комиксов, написанных на основе литературных произведений, на предмет хотя бы частичного их соответствия литературным оригиналам. Тем не менее, в 2011 году, в свете современной образовательной политики, орган прекратил свою деятельность. В своём научном труде «Растление невинных» с особым презрением учёный так характеризует американскую адаптированную литературу:

Комиксы, написанные «на основе» классической литературы, как сообщается, читают в 25 тысячах школ в Соединённых Штатах. Если это так, то я никогда не слышал более серьёзного обвинения в адрес американского образования, - ведь такое кастрирование классики, смешение её воедино (оставив за пределами картинок всё, что делает книгу великой), да при этом растиражированное плохо отпечатанными и криво нарисованными комиксами, как я уже часто замечал ранее, не открывают детям мир доброй литературы, которая во все времена была оплотом либерального и гуманистического образования. Они [чиновники от образования] намеренно скрывают его. Оригинальный текст (англ.)   Comic books adapted from classical literature are reportedly used in 25,000 schools in the United States. If this is true, then I have never heard a more serious indictment of American education, for they emasculate the classics, condense them (leaving out everything that makes the book great), are just as badly printed and inartistically drawn as other comic books and, as I have often found, do not reveal to children the world of good literature which has at all times been the mainstay of liberal and humanistic education. They conceal it.

Отрывок, характеризующий Адаптированная литература

В кружке Анны Павловны, напротив, восхищались этими восторгами и говорили о них, как говорит Плутарх о древних. Князь Василий, занимавший все те же важные должности, составлял звено соединения между двумя кружками. Он ездил к ma bonne amie [своему достойному другу] Анне Павловне и ездил dans le salon diplomatique de ma fille [в дипломатический салон своей дочери] и часто, при беспрестанных переездах из одного лагеря в другой, путался и говорил у Анны Павловны то, что надо было говорить у Элен, и наоборот.
Вскоре после приезда государя князь Василий разговорился у Анны Павловны о делах войны, жестоко осуждая Барклая де Толли и находясь в нерешительности, кого бы назначить главнокомандующим. Один из гостей, известный под именем un homme de beaucoup de merite [человек с большими достоинствами], рассказав о том, что он видел нынче выбранного начальником петербургского ополчения Кутузова, заседающего в казенной палате для приема ратников, позволил себе осторожно выразить предположение о том, что Кутузов был бы тот человек, который удовлетворил бы всем требованиям.
Анна Павловна грустно улыбнулась и заметила, что Кутузов, кроме неприятностей, ничего не дал государю.
– Я говорил и говорил в Дворянском собрании, – перебил князь Василий, – но меня не послушали. Я говорил, что избрание его в начальники ополчения не понравится государю. Они меня не послушали.
– Все какая то мания фрондировать, – продолжал он. – И пред кем? И все оттого, что мы хотим обезьянничать глупым московским восторгам, – сказал князь Василий, спутавшись на минуту и забыв то, что у Элен надо было подсмеиваться над московскими восторгами, а у Анны Павловны восхищаться ими. Но он тотчас же поправился. – Ну прилично ли графу Кутузову, самому старому генералу в России, заседать в палате, et il en restera pour sa peine! [хлопоты его пропадут даром!] Разве возможно назначить главнокомандующим человека, который не может верхом сесть, засыпает на совете, человека самых дурных нравов! Хорошо он себя зарекомендовал в Букарещте! Я уже не говорю о его качествах как генерала, но разве можно в такую минуту назначать человека дряхлого и слепого, просто слепого? Хорош будет генерал слепой! Он ничего не видит. В жмурки играть… ровно ничего не видит!
Никто не возражал на это.
24 го июля это было совершенно справедливо. Но 29 июля Кутузову пожаловано княжеское достоинство. Княжеское достоинство могло означать и то, что от него хотели отделаться, – и потому суждение князя Василья продолжало быть справедливо, хотя он и не торопился ого высказывать теперь. Но 8 августа был собран комитет из генерал фельдмаршала Салтыкова, Аракчеева, Вязьмитинова, Лопухина и Кочубея для обсуждения дел войны. Комитет решил, что неудачи происходили от разноначалий, и, несмотря на то, что лица, составлявшие комитет, знали нерасположение государя к Кутузову, комитет, после короткого совещания, предложил назначить Кутузова главнокомандующим. И в тот же день Кутузов был назначен полномочным главнокомандующим армий и всего края, занимаемого войсками.
9 го августа князь Василий встретился опять у Анны Павловны с l'homme de beaucoup de merite [человеком с большими достоинствами]. L'homme de beaucoup de merite ухаживал за Анной Павловной по случаю желания назначения попечителем женского учебного заведения императрицы Марии Федоровны. Князь Василий вошел в комнату с видом счастливого победителя, человека, достигшего цели своих желаний.
– Eh bien, vous savez la grande nouvelle? Le prince Koutouzoff est marechal. [Ну с, вы знаете великую новость? Кутузов – фельдмаршал.] Все разногласия кончены. Я так счастлив, так рад! – говорил князь Василий. – Enfin voila un homme, [Наконец, вот это человек.] – проговорил он, значительно и строго оглядывая всех находившихся в гостиной. L'homme de beaucoup de merite, несмотря на свое желание получить место, не мог удержаться, чтобы не напомнить князю Василью его прежнее суждение. (Это было неучтиво и перед князем Василием в гостиной Анны Павловны, и перед Анной Павловной, которая так же радостно приняла эту весть; но он не мог удержаться.)
– Mais on dit qu'il est aveugle, mon prince? [Но говорят, он слеп?] – сказал он, напоминая князю Василью его же слова.
– Allez donc, il y voit assez, [Э, вздор, он достаточно видит, поверьте.] – сказал князь Василий своим басистым, быстрым голосом с покашливанием, тем голосом и с покашливанием, которым он разрешал все трудности. – Allez, il y voit assez, – повторил он. – И чему я рад, – продолжал он, – это то, что государь дал ему полную власть над всеми армиями, над всем краем, – власть, которой никогда не было ни у какого главнокомандующего. Это другой самодержец, – заключил он с победоносной улыбкой.
– Дай бог, дай бог, – сказала Анна Павловна. L'homme de beaucoup de merite, еще новичок в придворном обществе, желая польстить Анне Павловне, выгораживая ее прежнее мнение из этого суждения, сказал.
– Говорят, что государь неохотно передал эту власть Кутузову. On dit qu'il rougit comme une demoiselle a laquelle on lirait Joconde, en lui disant: «Le souverain et la patrie vous decernent cet honneur». [Говорят, что он покраснел, как барышня, которой бы прочли Жоконду, в то время как говорил ему: «Государь и отечество награждают вас этой честью».]
– Peut etre que la c?ur n'etait pas de la partie, [Может быть, сердце не вполне участвовало,] – сказала Анна Павловна.
– О нет, нет, – горячо заступился князь Василий. Теперь уже он не мог никому уступить Кутузова. По мнению князя Василья, не только Кутузов был сам хорош, но и все обожали его. – Нет, это не может быть, потому что государь так умел прежде ценить его, – сказал он.
– Дай бог только, чтобы князь Кутузов, – сказала Анпа Павловна, – взял действительную власть и не позволял бы никому вставлять себе палки в колеса – des batons dans les roues.
Князь Василий тотчас понял, кто был этот никому. Он шепотом сказал:
– Я верно знаю, что Кутузов, как непременное условие, выговорил, чтобы наследник цесаревич не был при армии: Vous savez ce qu'il a dit a l'Empereur? [Вы знаете, что он сказал государю?] – И князь Василий повторил слова, будто бы сказанные Кутузовым государю: «Я не могу наказать его, ежели он сделает дурно, и наградить, ежели он сделает хорошо». О! это умнейший человек, князь Кутузов, et quel caractere. Oh je le connais de longue date. [и какой характер. О, я его давно знаю.]
– Говорят даже, – сказал l'homme de beaucoup de merite, не имевший еще придворного такта, – что светлейший непременным условием поставил, чтобы сам государь не приезжал к армии.
Как только он сказал это, в одно мгновение князь Василий и Анна Павловна отвернулись от него и грустно, со вздохом о его наивности, посмотрели друг на друга.


В то время как это происходило в Петербурге, французы уже прошли Смоленск и все ближе и ближе подвигались к Москве. Историк Наполеона Тьер, так же, как и другие историки Наполеона, говорит, стараясь оправдать своего героя, что Наполеон был привлечен к стенам Москвы невольно. Он прав, как и правы все историки, ищущие объяснения событий исторических в воле одного человека; он прав так же, как и русские историки, утверждающие, что Наполеон был привлечен к Москве искусством русских полководцев. Здесь, кроме закона ретроспективности (возвратности), представляющего все прошедшее приготовлением к совершившемуся факту, есть еще взаимность, путающая все дело. Хороший игрок, проигравший в шахматы, искренно убежден, что его проигрыш произошел от его ошибки, и он отыскивает эту ошибку в начале своей игры, но забывает, что в каждом его шаге, в продолжение всей игры, были такие же ошибки, что ни один его ход не был совершенен. Ошибка, на которую он обращает внимание, заметна ему только потому, что противник воспользовался ею. Насколько же сложнее этого игра войны, происходящая в известных условиях времени, и где не одна воля руководит безжизненными машинами, а где все вытекает из бесчисленного столкновения различных произволов?
После Смоленска Наполеон искал сражения за Дорогобужем у Вязьмы, потом у Царева Займища; но выходило, что по бесчисленному столкновению обстоятельств до Бородина, в ста двадцати верстах от Москвы, русские не могли принять сражения. От Вязьмы было сделано распоряжение Наполеоном для движения прямо на Москву.
Moscou, la capitale asiatique de ce grand empire, la ville sacree des peuples d'Alexandre, Moscou avec ses innombrables eglises en forme de pagodes chinoises! [Москва, азиатская столица этой великой империи, священный город народов Александра, Москва с своими бесчисленными церквами, в форме китайских пагод!] Эта Moscou не давала покоя воображению Наполеона. На переходе из Вязьмы к Цареву Займищу Наполеон верхом ехал на своем соловом энглизированном иноходчике, сопутствуемый гвардией, караулом, пажами и адъютантами. Начальник штаба Бертье отстал для того, чтобы допросить взятого кавалерией русского пленного. Он галопом, сопутствуемый переводчиком Lelorgne d'Ideville, догнал Наполеона и с веселым лицом остановил лошадь.
– Eh bien? [Ну?] – сказал Наполеон.
– Un cosaque de Platow [Платовский казак.] говорит, что корпус Платова соединяется с большой армией, что Кутузов назначен главнокомандующим. Tres intelligent et bavard! [Очень умный и болтун!]
Наполеон улыбнулся, велел дать этому казаку лошадь и привести его к себе. Он сам желал поговорить с ним. Несколько адъютантов поскакало, и через час крепостной человек Денисова, уступленный им Ростову, Лаврушка, в денщицкой куртке на французском кавалерийском седле, с плутовским и пьяным, веселым лицом подъехал к Наполеону. Наполеон велел ему ехать рядом с собой и начал спрашивать:
– Вы казак?
– Казак с, ваше благородие.
«Le cosaque ignorant la compagnie dans laquelle il se trouvait, car la simplicite de Napoleon n'avait rien qui put reveler a une imagination orientale la presence d'un souverain, s'entretint avec la plus extreme familiarite des affaires de la guerre actuelle», [Казак, не зная того общества, в котором он находился, потому что простота Наполеона не имела ничего такого, что бы могло открыть для восточного воображения присутствие государя, разговаривал с чрезвычайной фамильярностью об обстоятельствах настоящей войны.] – говорит Тьер, рассказывая этот эпизод. Действительно, Лаврушка, напившийся пьяным и оставивший барина без обеда, был высечен накануне и отправлен в деревню за курами, где он увлекся мародерством и был взят в плен французами. Лаврушка был один из тех грубых, наглых лакеев, видавших всякие виды, которые считают долгом все делать с подлостью и хитростью, которые готовы сослужить всякую службу своему барину и которые хитро угадывают барские дурные мысли, в особенности тщеславие и мелочность.
Попав в общество Наполеона, которого личность он очень хорошо и легко признал. Лаврушка нисколько не смутился и только старался от всей души заслужить новым господам.
Он очень хорошо знал, что это сам Наполеон, и присутствие Наполеона не могло смутить его больше, чем присутствие Ростова или вахмистра с розгами, потому что не было ничего у него, чего бы не мог лишить его ни вахмистр, ни Наполеон.
Он врал все, что толковалось между денщиками. Многое из этого была правда. Но когда Наполеон спросил его, как же думают русские, победят они Бонапарта или нет, Лаврушка прищурился и задумался.
Он увидал тут тонкую хитрость, как всегда во всем видят хитрость люди, подобные Лаврушке, насупился и помолчал.
– Оно значит: коли быть сраженью, – сказал он задумчиво, – и в скорости, так это так точно. Ну, а коли пройдет три дня апосля того самого числа, тогда, значит, это самое сражение в оттяжку пойдет.
Наполеону перевели это так: «Si la bataille est donnee avant trois jours, les Francais la gagneraient, mais que si elle serait donnee plus tard, Dieu seul sait ce qui en arrivrait», [«Ежели сражение произойдет прежде трех дней, то французы выиграют его, но ежели после трех дней, то бог знает что случится».] – улыбаясь передал Lelorgne d'Ideville. Наполеон не улыбнулся, хотя он, видимо, был в самом веселом расположении духа, и велел повторить себе эти слова.
Лаврушка заметил это и, чтобы развеселить его, сказал, притворяясь, что не знает, кто он.
– Знаем, у вас есть Бонапарт, он всех в мире побил, ну да об нас другая статья… – сказал он, сам не зная, как и отчего под конец проскочил в его словах хвастливый патриотизм. Переводчик передал эти слова Наполеону без окончания, и Бонапарт улыбнулся. «Le jeune Cosaque fit sourire son puissant interlocuteur», [Молодой казак заставил улыбнуться своего могущественного собеседника.] – говорит Тьер. Проехав несколько шагов молча, Наполеон обратился к Бертье и сказал, что он хочет испытать действие, которое произведет sur cet enfant du Don [на это дитя Дона] известие о том, что тот человек, с которым говорит этот enfant du Don, есть сам император, тот самый император, который написал на пирамидах бессмертно победоносное имя.