Аккерман, Антон

Антон Аккерман
министр иностранных дел ГДР
15 января — 1 июля 1953 года
Глава правительства:	Отто Гротеволь
Предшественник:	Георг Дертингер
Преемник:	Лотар Больц
Награды:

Антон Аккерман (нем. Anton Ackermann, настоящее имя Ойген Ханиш (нем. Eugen Hanisch); 25 декабря 1905, Тальхайм — 4 мая 1973, Восточный Берлин) — восточногерманский политик.

Биография

Антон Аккерман родился в семье рабочего чулочной фабрики, по окончании народной школы он также работал на фабрике и принимал активное участие в работе Союза свободной немецкой молодёжи, а в 1920—1928 годах работал в Коммунистическом союзе молодёжи Германии. В 1926 году Аккерман вступил в КПГ.

В 1929—1931 годах Аккерман обучался в Международной ленинской школе в Москве, до 1933 года являлся аспирантом. Впоследствии работал в германском отделе Коммунистического интернационала. Являлся личным сотрудником Фрица Геккерта и Вильгельма Пика. Здесь же он познакомился с Элли Шмидт, с которой состоял в браке до развода в 1949 году.

После прихода к власти национал-социалистов Аккерман в 1933—1935 годах находился на нелегальной партийной работе в Берлине, работал секретарём у Йона Шера. В 1935 году эмигрировал в Прагу, где оставался до 1937 года. Принимал участие в Брюссельской конференции КПГ в октябре 1935 года. В Гражданскую войну в Испании Аккерман в 1937 году руководил политшколой интернациональных бригад в Беникасиме. Пробыв некоторое время в Париже, Аккерман в 1940 году прибыл в Москву, где работал редактором в газете Das freie Wort. В 1941 году Аккерман вёл пропагандистскую работу среди немецких военнопленных и выступил соучредителем Национального комитета «Свободная Германия». В 1941—1945 годах Аккерман руководил радиостанцией «Свободная Германия». В 1945 году был награждён орденом Красной Звезды.

В мае 1945 года Антон Аккерман с разрешения Советской военной администрации в Германии прибыл вместе с Вальтером Ульбрихтом, Вильгельмом Пиком и Францем Далемом в Берлин, где участвовал в воссоздании КПГ в советской зоне оккупации Германии. Он руководил инициативной группой КПГ в Саксонии и в последующее время написал несколько программных документов для КПГ и СЕПГ. Так, Аккерман выступил автором проекта и подписантом воззвания КПГ от 11 июня 1945 года. В изданном весной 1946 года сочинении «Существует ли особый немецкий путь к социализму?» Аккерман поддержал тезис о возможности построения социализма в Германии без предшествующего периода диктатуры пролетариата. Аккерман сыграл важную роль в процессе объединения двух рабочих партий КПГ и СДПГ в СЕПГ весной 1946 года и сформулировал вместе с социал-демократами «Основные принципы и цели СЕПГ». На XV съезде КПГ, состоявшемся 19-20 апреля 1946 года и непосредственно предшествовавшем слиянию партий, Аккерман выступил с критикой идеологической борьбы КПГ в период после 1933 года, упомянув некоторые роковые ошибки коммунистов в отношении национал-социализма.

На объединительном съезде в апреле 1946 года Аккерман был избран в состав правления партии и Центральный секретариат СЕПГ, в том же году стал депутатом ландтага Саксонии. После ухудшения отношений между Югославией и СССР в 1948 году Аккерман был вынужден отказаться от своего тезиса об особом немецком пути к социализму.

В 1949 году Аккерман был избран кандидатом в члены Политбюро ЦК СЕПГ. В 1950—1954 годах являлся депутатом Народной палаты ГДР, а в 1949—1953 годах занимал должность статс-секретаря министерства иностранных дел и одновременной руководил Институтом научных исследований. С весны 1953 года сменил Георга Дертингера на посту министра иностранных дел ГДР. В сентябре 1953 года был снят со всех должностей за поддержку Вильгельма Цайссера, в 1954 году был исключён из состава ЦК СЕПГ. Реабилитирован в 1956 году.

Антон Аккерман работал в группе министра Пауля Ванделя и занимался преимущественно подготовительной работой для формирования министерства культуры. В 1954—1958 годах Аккерман руководил главным управлением кино при министерстве культуры, затем с 1958 года руководил отделом, а с 1960 года и вплоть до увольнения по инвалидности в 1961 году — заместителем председателя Государственной плановой комиссии по культуре и образованию.

В мае 1973 года Аккерман, тяжело болевший раком, покончил жизнь самоубийством. Урна с его прахом покоится в Мемориале социалистов на Центральном кладбище Фридрихсфельде в берлинском Лихтенберге.

Ссылки

• [bundesstiftung-aufarbeitung.de/wer-war-wer-in-der-ddr-%2363%3B-1424.html?ID=6 Биография  (нем.)]

Отрывок, характеризующий Аккерман, Антон

Пьер вышел из экипажа и мимо работающих ополченцев взошел на тот курган, с которого, как сказал ему доктор, было видно поле сражения.
Было часов одиннадцать утра. Солнце стояло несколько влево и сзади Пьера и ярко освещало сквозь чистый, редкий воздух огромную, амфитеатром по поднимающейся местности открывшуюся перед ним панораму.
Вверх и влево по этому амфитеатру, разрезывая его, вилась большая Смоленская дорога, шедшая через село с белой церковью, лежавшее в пятистах шагах впереди кургана и ниже его (это было Бородино). Дорога переходила под деревней через мост и через спуски и подъемы вилась все выше и выше к видневшемуся верст за шесть селению Валуеву (в нем стоял теперь Наполеон). За Валуевым дорога скрывалась в желтевшем лесу на горизонте. В лесу этом, березовом и еловом, вправо от направления дороги, блестел на солнце дальний крест и колокольня Колоцкого монастыря. По всей этой синей дали, вправо и влево от леса и дороги, в разных местах виднелись дымящиеся костры и неопределенные массы войск наших и неприятельских. Направо, по течению рек Колочи и Москвы, местность была ущелиста и гориста. Между ущельями их вдали виднелись деревни Беззубово, Захарьино. Налево местность была ровнее, были поля с хлебом, и виднелась одна дымящаяся, сожженная деревня – Семеновская.
Все, что видел Пьер направо и налево, было так неопределенно, что ни левая, ни правая сторона поля не удовлетворяла вполне его представлению. Везде было не доле сражения, которое он ожидал видеть, а поля, поляны, войска, леса, дымы костров, деревни, курганы, ручьи; и сколько ни разбирал Пьер, он в этой живой местности не мог найти позиции и не мог даже отличить ваших войск от неприятельских.
«Надо спросить у знающего», – подумал он и обратился к офицеру, с любопытством смотревшему на его невоенную огромную фигуру.
– Позвольте спросить, – обратился Пьер к офицеру, – это какая деревня впереди?
– Бурдино или как? – сказал офицер, с вопросом обращаясь к своему товарищу.
– Бородино, – поправляя, отвечал другой.
Офицер, видимо, довольный случаем поговорить, подвинулся к Пьеру.
– Там наши? – спросил Пьер.
– Да, а вон подальше и французы, – сказал офицер. – Вон они, вон видны.
– Где? где? – спросил Пьер.
– Простым глазом видно. Да вот, вот! – Офицер показал рукой на дымы, видневшиеся влево за рекой, и на лице его показалось то строгое и серьезное выражение, которое Пьер видел на многих лицах, встречавшихся ему.
– Ах, это французы! А там?.. – Пьер показал влево на курган, около которого виднелись войска.
– Это наши.
– Ах, наши! А там?.. – Пьер показал на другой далекий курган с большим деревом, подле деревни, видневшейся в ущелье, у которой тоже дымились костры и чернелось что то.
– Это опять он, – сказал офицер. (Это был Шевардинский редут.) – Вчера было наше, а теперь его.
– Так как же наша позиция?
– Позиция? – сказал офицер с улыбкой удовольствия. – Я это могу рассказать вам ясно, потому что я почти все укрепления наши строил. Вот, видите ли, центр наш в Бородине, вот тут. – Он указал на деревню с белой церковью, бывшей впереди. – Тут переправа через Колочу. Вот тут, видите, где еще в низочке ряды скошенного сена лежат, вот тут и мост. Это наш центр. Правый фланг наш вот где (он указал круто направо, далеко в ущелье), там Москва река, и там мы три редута построили очень сильные. Левый фланг… – и тут офицер остановился. – Видите ли, это трудно вам объяснить… Вчера левый фланг наш был вот там, в Шевардине, вон, видите, где дуб; а теперь мы отнесли назад левое крыло, теперь вон, вон – видите деревню и дым? – это Семеновское, да вот здесь, – он указал на курган Раевского. – Только вряд ли будет тут сраженье. Что он перевел сюда войска, это обман; он, верно, обойдет справа от Москвы. Ну, да где бы ни было, многих завтра не досчитаемся! – сказал офицер.
Старый унтер офицер, подошедший к офицеру во время его рассказа, молча ожидал конца речи своего начальника; но в этом месте он, очевидно, недовольный словами офицера, перебил его.
– За турами ехать надо, – сказал он строго.
Офицер как будто смутился, как будто он понял, что можно думать о том, сколь многих не досчитаются завтра, но не следует говорить об этом.
– Ну да, посылай третью роту опять, – поспешно сказал офицер.
– А вы кто же, не из докторов?
– Нет, я так, – отвечал Пьер. И Пьер пошел под гору опять мимо ополченцев.
– Ах, проклятые! – проговорил следовавший за ним офицер, зажимая нос и пробегая мимо работающих.
– Вон они!.. Несут, идут… Вон они… сейчас войдут… – послышались вдруг голоса, и офицеры, солдаты и ополченцы побежали вперед по дороге.
Из под горы от Бородина поднималось церковное шествие. Впереди всех по пыльной дороге стройно шла пехота с снятыми киверами и ружьями, опущенными книзу. Позади пехоты слышалось церковное пение.
Обгоняя Пьера, без шапок бежали навстречу идущим солдаты и ополченцы.
– Матушку несут! Заступницу!.. Иверскую!..
– Смоленскую матушку, – поправил другой.
Ополченцы – и те, которые были в деревне, и те, которые работали на батарее, – побросав лопаты, побежали навстречу церковному шествию. За батальоном, шедшим по пыльной дороге, шли в ризах священники, один старичок в клобуке с причтом и певчпми. За ними солдаты и офицеры несли большую, с черным ликом в окладе, икону. Это была икона, вывезенная из Смоленска и с того времени возимая за армией. За иконой, кругом ее, впереди ее, со всех сторон шли, бежали и кланялись в землю с обнаженными головами толпы военных.
Взойдя на гору, икона остановилась; державшие на полотенцах икону люди переменились, дьячки зажгли вновь кадила, и начался молебен. Жаркие лучи солнца били отвесно сверху; слабый, свежий ветерок играл волосами открытых голов и лентами, которыми была убрана икона; пение негромко раздавалось под открытым небом. Огромная толпа с открытыми головами офицеров, солдат, ополченцев окружала икону. Позади священника и дьячка, на очищенном месте, стояли чиновные люди. Один плешивый генерал с Георгием на шее стоял прямо за спиной священника и, не крестясь (очевидно, пемец), терпеливо дожидался конца молебна, который он считал нужным выслушать, вероятно, для возбуждения патриотизма русского народа. Другой генерал стоял в воинственной позе и потряхивал рукой перед грудью, оглядываясь вокруг себя. Между этим чиновным кружком Пьер, стоявший в толпе мужиков, узнал некоторых знакомых; но он не смотрел на них: все внимание его было поглощено серьезным выражением лиц в этой толпе солдат и оиолченцев, однообразно жадно смотревших на икону. Как только уставшие дьячки (певшие двадцатый молебен) начинали лениво и привычно петь: «Спаси от бед рабы твоя, богородице», и священник и дьякон подхватывали: «Яко вси по бозе к тебе прибегаем, яко нерушимой стене и предстательству», – на всех лицах вспыхивало опять то же выражение сознания торжественности наступающей минуты, которое он видел под горой в Можайске и урывками на многих и многих лицах, встреченных им в это утро; и чаще опускались головы, встряхивались волоса и слышались вздохи и удары крестов по грудям.