Акушерство

Акуше́рство — клиническая дисциплина, которая изучает физиологические и патологические процессы, происходящие в организме женщины в связи с зачатием и беременностью, в родах и послеродовом периоде, а также разрабатывает методы родовспоможения, профилактики и лечения осложнений беременности и родов, заболеваний плода и новорождённого. Ранее в акушерство входил уход за новорождённым, в настоящее время выделившийся в неонатологию.

Что такое акушерство?

Наука акушерства не должна рассматриваться как часть терапии или хирургии. Для специального изучения его требуются не только познания, черпаемые в упомянутых двух науках, но знакомство с целым рядом специальных сведений, ничего общего с другими отраслями медицины не имеющих. Вот почему изучение акушерства обусловливает существование особой клиники, в которой после предварительной подготовки в медицинской и хирургической клиниках преподаётся патология и терапия родильного периода.

Кроме того, большое внимание при обучении в университетах уделяется кесареву сечению, показанием к которому является невозможность нормальных родов, когда последние вызывают опасения за жизнь матери и ребёнка — например, при узком тазе роженицы, каких-либо патологиях в развитии плода, многоплодной беременности.

История акушерства

История акушерства тесно связана с историей медицины вообще, хотя до XVIII столетия оно стояло на более низкой ступени развития, чем остальные отделы врачебной науки, так как на его долю выпала ещё большая борьба с предрассудками и невежеством.

Древний мир

Уже в самых древнейших письменных памятниках человеческой истории, в священных книгах индусов, египтян и евреев упоминается об акушерках как особом классе специалистов, а у древних греков и римлян многие богини почитались как покровительницы рожениц. Только около середины IV столетия до н. э. греческие роженицы впервые начинают прибегать к помощи мужчин. Гиппократ написал очень много сочинений о родах и акушерстве вообще, данными работами был заложен фундамент современной нам акушерской науки, хотя в практическом акушерстве он установил мало правил, которые не нуждались бы в исправлении.

Из позднейших врачей, оставивших сочинения по акушерству, следует назвать Цельзия, Галена, Мошиона, автора III столетия, руководствовавшегося в своих сочинениях трудами Сорана Эфесского (сочинения которого, к сожалению, утеряны), Аэция Амедийского (VI столетие) и Павла Эгинского (VII столетие).

Средние века

В Средние века акушерство, как и все науки, было в совершенном пренебрежении.

Арабские врачи развивали только ложные воззрения греческих авторов, оставив без всякого внимания то, что было здравого в сочинениях их предшественников.

В Западной Европе эта наука была предоставлена монахам и повивальным бабкам.

Для данного периода характерна высокая смертность рожениц и новорожденных. Это явление нашло отражение в народных сказках, где часто встречается такой персонаж как мачеха.

Новое время. Возрождение науки

Только в XVI веке она вновь привлекает внимание учёных врачей: в 1513 году появилось первое, снабжённое рисунками, руководство по акушерству Евхария Ресслина «Цветник беременных женщин и акушерок»; за ним последовали сочинения Якова Руфа в Цюрихе (1553), Вальтера Рейфа в Страсбурге (1561).

Как практическое искусство двинули вперёд акушерство Везалий, Фарлопий; при всём том вследствие неполноты научных наблюдений врачей и успехи науки ограничивались только оперативной частью, так как мужчины-врачи приглашались к родам только в очень трудных случаях.

Помимо того, на акушерство смотрели лишь как на отдел хирургии, потому оно и разделяло судьбу последней. С развитием хирургии подвинулось вперёд и акушерство, особенно во Франции, где славились акушеры Франко, Паре и Гилльемо и где врачи всё более и более завоёвывали акушерскую практику. Предрассудки против акушерства, по крайней мере в высших слоях, рассеялись под влиянием приглашения Людовиком XIV знаменитого хирурга Клемента из Арея для оказания акушерской помощи госпоже Лавальер и вскоре назначенного первым акушером королевского двора. Такое отличие приободрило французских врачей к дальнейшему развитию акушерства, и тогда прославились Мориссо, Порталь, Пей, Диовис и Ламотт.

На гораздо низшей ступени развития стояло акушерство в Германии, где им преимущественно занимались акушерки, о специальном образовании которых заботились очень мало. Из немецких акушерок прославилась своими операциями и весьма удовлетворительным для своего времени учебником Юстина Зигмунд, придворная курбранденбургская акушерка. Одновременно с нею положил первое основание научному развитию акушерства голландец Генрих фон Девентер своими двумя сочинениями: «Рассвет для акушерок» и «Новая путеводительная звезда для акушерок».

К тому же времени относится и богатое последствиями изобретение прогрессивного для того времени акушерского инструмента — акушерских щипцов. Последние, вероятно, были ранее изобретены английским хирургом Чемберленом и некоторыми голландскими акушерками, сохранявшими их из корыстолюбивых видов в тайне; только в 1723 году хирургом и профессором анатомии в Генте, Пальфином, они вновь воспроизведены и сделались общим достоянием.

С этого момента акушерство начинает быстро развиваться: Левре, Пюзо, Аструк, Соляре-де-Реньяк и Боделок во Франции, Смелли в Англии внесли значительный вклад в её развитие. Основным источником информации о деторождении в тот период считается книга английской повитухи Джейн Шарп The Midwives Book: or the Whole Art of Midwifery Discovered, опубликованная в 1671 году.

Новейшее время

В Германии Редерер, за которым следовал Штейн также сильно содействовали научному развитию акушерства. Но главную роль в деле развития науки и распространения акушерских знаний среди врачей нужно приписать учреждению родовспомогательных заведений со школами для студентов и акушерок. В Париже существовало только одно училище для акушерок. В 1728 году открыто родовспомогательное заведение в Страсбурге, находившееся под руководством Фриде, долгое время служившее образцом для других подобных учреждений.

В Англии первое родовспомогательное заведение было открыто в 1765 году.

В Германии первое училище для акушерок учредил в Берлине в 1751 г. Фридрих Великий; в том же году было открыто второе, в Геттингене (под руководством Иоганна Георга Редерера). Этими школами был создан прочный фундамент, на который твердо могли упираться дальнейшие научные работы. С успехами науки в Германии возникли две школы: одна — Осиандера, доведшая оперативное акушерство до высокой степени развития, другая — начало которой положил Боэр — обращавшая внимание своих последователей на естественную помощь самой природы. Хотя эти две школы находились в резкой оппозиции друг к другу, тем не менее они подняли науку на необычайную высоту. Вместе с Осиандером и Боэром нужно упомянуть о Смитте, А. К. Зибольде, Вейдмане, Венцеле и Виганде; во Франции — о г-же Лашапель и в Англии — о Денмане. Из акушеров необходимо упомянуть о Негеле, И ö рге, д’Утрепонте, Ритгене, Килиане, Е. К. И. фон Зибольде, Кившине, Сконцони, Креде, Шпете, Мартине, Брауне, Шредере, Винкеле, Альфельде, Леопольде, Шульце, Шпигельберге и других.

Особенно благотворно повлияла тесная связь акушерства с гинекологией, так как обе науки, имея общие физиолого-анатомические основы, тесно соприкасаются между собой.

Благодаря научному подходу к акушерству значительно снизилась смертность женщин и детей от инфекций, полученных во время родов, и кровотечений.

Значение слова

Акушерство [от фр. accoucher, родить, принимать роды]

1) раздел медицины, изучающий вопросы беременности, родов, послеродового периода, их физиологии, различных нарушений, правильной мед. помощи беременной, роженице и родильнице;

2) оказание практической мед. помощи при родах.

Акушерство в России

Российская историческая наука в целом и историки в отдельности до настоящего времени не вели исследований по вопросу развитию родовспоможения на Руси и в России, вплоть до Новейшего времени, то есть до начала XX века. Историческая литература, по большей части, содержит утверждения об отсталости русского народа и отсталости русских медиков-практиков в области акушерства; эти выводы излагаются как «общеизвестные» и «вступительные» по отношению к остальному тексту.

В древности в России помощь оказывали бабки-повитухи. Некоторые из них были умелыми и наблюдательными, использовали приемы для исследования беременных и рожениц, применяли травные растворы, стимулирующие родовую деятельность, и кровоостанавливающие средства для лечения полового бессилия, бесплодия. Роды принимали обычно в бане, в чистоте и изоляции от прочих членов семьи. Использовались и заговоры, которые иногда помогали в качестве психотерапевтического метода. Однако было множество и неграмотных повитух, которые к тому же применяли примитивные абортирующие средства, что часто приводило к серьёзным осложнениям и смерти. Медицина на Руси развивалась за счет монастырской и военной медицины. Светская лечебная наука и практика появились позже, и на них оказали влияние античная, византийская, европейская и восточная медицина. При дворах русских царей ещё в средние века находились приглашенные иноземные лекари, которым предписывалось обучать русских учеников. Были и придворные повитухи, кормилицы, которые помогали подобрать для царя здоровую и целомудренную невесту. Каждая претендентка подвергалась медицинскому осмотру со стороны таких бабок. Они же, вместе с кормилицами, смотрели за здоровьем будущих наследников. Аналогичные услуги могли себе позволить только богатые и знатные люди.

Интересующимся данной темой необходимо это учитывать, равно как и тот факт, что исследование архивов на эту тему никогда не проводилось ни историками, ни медиками. Показательным является то обстоятельство, что аналогичное исследование незначительной части местных архивов, предпринятое в начале XX века Данилевским В. В., касавшееся исключительно технологии, дало поразительное количество информации о количестве и качестве технических знаний населения.

Поэтому нижеследующий очерк содержит заведомо ограниченную информацию «обзорного» характера.

В России наука акушерства получила своё начало и развитие значительно позже, чем в других европейских странах. Первый акушер, о котором упоминается в летописях, был англичанин Якоб (при Иоанне Грозном), славившийся как «умеющий очень искусно лечить женские болезни».

Хотя Петром Великим открыты были школы «для медической и хирургической практики», но так как имелись в виду исключительно потребности армии и флота, акушерству в них не обучали.

Акушерские школы

Только в 1754 году устроены были акушерские школы в Петербурге и Москве, преподавать в которых были приглашены профессора с помощниками, в Петербурге Линдеман, в Москве Эразмус, которому принадлежит первое акушерское сочинение на русском языке — «Наставление, как женщине в беременности, в родах и после родов себя содержать надлежит». Означенное руководство было составлено по Горну, оригинал которого был издан в 1697 году, так что в середине прошлого столетия, когда уже Смелли, Левре и Редерер преобразовали акушерство, русские врачи черпали свои знание из крайне устарелой книги конца XVII столетия.

С 1763 года к профессору акушерства начали посылать учеников из медико-хирургического училища для слушания лекций по акушерству. Особенно много было сделано для успехов этой науки в России, когда в Петербурге в 1781 году стал профессором Нестор Максимович Амбодик-Максимович, замечательный учёный акушер своего времени, и не менее даровитый Вильгельм Михайлович Рихтер в Москве (с 1790 года). Оба они оставили по прекрасному руководству по своей специальности. Их обширному опыту и усовершенствованию содействовали открытые родильные отделения при воспитательных домах.

Акушерские клиники

При Медико-хирургической академии ко времени открытия её акушерской кафедры не полагалось, а преподавание акушерства было связано с судебной медициной. Только с 1808 года, с открытием акушерской клиники, был назначен отдельный профессор по акушерству, Громов. В 1858 г. акушерскую кафедру занял А. Я. Крассовский, которого можно считать родоначальником всей обширной ныне семьи русских акушеров, выдвинувший преподавание акушерства на небывалую высоту, создавшего школу и прославившегося как замечательный диагност и образцовый оператор.

В Московском университете кафедра акушерства была открыта в 1764 году, и её занял профессор Эразмус. Прочное основание акушерство получило лишь с назначением в 1790 году профессора Вильгельма Рихтера.

В Харьковском университете акушерская клиника на 4 кровати была открыта только в 1829 году, хотя преподавание акушерства начато было ещё в 1815 году. Особенную известность приобрела клиника при заведовании ею профессора Лазаревича.

В Казани акушерская клиника была открыта в 1833 году, на 6 кроватей.

В Киеве акушерская кафедра с клиникой существует с 1847 года.

См. также

• Акушер, акушерка
• Акушер-гинеколог
• Гинекология
• Естественное родительство
• Пренатальный скрининг
• Доула (профессия)
• Домашние роды

Литература

• Г. М. Савельева, В. И. Кулаков, А. Н. Стрижаков. [www.booksmed.com/akuwerstvo/28-akusherstvo-uchebnik-gm-saveleva-vi-kulakov.html Акушерство]. — 2000.
• Айламазян Э. К. [www.booksmed.com/akuwerstvo/27-akusherstvo-uchebnik-dlya-medicinskix-vuzov.html Акушерство]. — 2007.
• Говорун М.И., Гофман В.Р., Парфенов В.Е. [www.booksmed.com/akuwerstvo/24-yekstrennoe-rodorazreshenie-kulakov-proshina.html Экстренное родоразрешение]. — 1997.
• Радзинский В.Е., Оразмурадов А.А. [praesens.ru/82 Ранние сроки беременности]. — Изд.: Медиабюро Статус презенс, 2009.
• главный редактор Радзинский В.Е. [statuspraesens.narod2.ru журнал "StatusPraesens. Гинекология, акушерство, бесплодный брак"]. — Изд.: StatusPraesens, 2009, 2010.

Ссылки

• Акушерство // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Акушерка и акушер // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [www.medmoon.ru/2.html Акушерство и гинекология — сборник материалов]
• [www.midwifery.ru/history/rodit.htm История акушерства в России]
• [www.moniiag.ru/ Московский областной НИИ акушерства и гинекологии]
• [akusher.net/ Неотложное акушерство при патологиях родовой деятельности]

Отрывок, характеризующий Акушерство

– Мое желание, mon pere, никогда не покидать вас, никогда не разделять своей жизни с вашей. Я не хочу выходить замуж, – сказала она решительно, взглянув своими прекрасными глазами на князя Василья и на отца.
– Вздор, глупости! Вздор, вздор, вздор! – нахмурившись, закричал князь Николай Андреич, взял дочь за руку, пригнул к себе и не поцеловал, но только пригнув свой лоб к ее лбу, дотронулся до нее и так сжал руку, которую он держал, что она поморщилась и вскрикнула.
Князь Василий встал.
– Ma chere, je vous dirai, que c'est un moment que je n'oublrai jamais, jamais; mais, ma bonne, est ce que vous ne nous donnerez pas un peu d'esperance de toucher ce coeur si bon, si genereux. Dites, que peut etre… L'avenir est si grand. Dites: peut etre. [Моя милая, я вам скажу, что эту минуту я никогда не забуду, но, моя добрейшая, дайте нам хоть малую надежду возможности тронуть это сердце, столь доброе и великодушное. Скажите: может быть… Будущность так велика. Скажите: может быть.]
– Князь, то, что я сказала, есть всё, что есть в моем сердце. Я благодарю за честь, но никогда не буду женой вашего сына.
– Ну, и кончено, мой милый. Очень рад тебя видеть, очень рад тебя видеть. Поди к себе, княжна, поди, – говорил старый князь. – Очень, очень рад тебя видеть, – повторял он, обнимая князя Василья.
«Мое призвание другое, – думала про себя княжна Марья, мое призвание – быть счастливой другим счастием, счастием любви и самопожертвования. И что бы мне это ни стоило, я сделаю счастие бедной Ame. Она так страстно его любит. Она так страстно раскаивается. Я все сделаю, чтобы устроить ее брак с ним. Ежели он не богат, я дам ей средства, я попрошу отца, я попрошу Андрея. Я так буду счастлива, когда она будет его женою. Она так несчастлива, чужая, одинокая, без помощи! И Боже мой, как страстно она любит, ежели она так могла забыть себя. Может быть, и я сделала бы то же!…» думала княжна Марья.


Долго Ростовы не имели известий о Николушке; только в середине зимы графу было передано письмо, на адресе которого он узнал руку сына. Получив письмо, граф испуганно и поспешно, стараясь не быть замеченным, на цыпочках пробежал в свой кабинет, заперся и стал читать. Анна Михайловна, узнав (как она и всё знала, что делалось в доме) о получении письма, тихим шагом вошла к графу и застала его с письмом в руках рыдающим и вместе смеющимся. Анна Михайловна, несмотря на поправившиеся дела, продолжала жить у Ростовых.
– Mon bon ami? – вопросительно грустно и с готовностью всякого участия произнесла Анна Михайловна.
Граф зарыдал еще больше. «Николушка… письмо… ранен… бы… был… ma сhere… ранен… голубчик мой… графинюшка… в офицеры произведен… слава Богу… Графинюшке как сказать?…»
Анна Михайловна подсела к нему, отерла своим платком слезы с его глаз, с письма, закапанного ими, и свои слезы, прочла письмо, успокоила графа и решила, что до обеда и до чаю она приготовит графиню, а после чаю объявит всё, коли Бог ей поможет.
Всё время обеда Анна Михайловна говорила о слухах войны, о Николушке; спросила два раза, когда получено было последнее письмо от него, хотя знала это и прежде, и заметила, что очень легко, может быть, и нынче получится письмо. Всякий раз как при этих намеках графиня начинала беспокоиться и тревожно взглядывать то на графа, то на Анну Михайловну, Анна Михайловна самым незаметным образом сводила разговор на незначительные предметы. Наташа, из всего семейства более всех одаренная способностью чувствовать оттенки интонаций, взглядов и выражений лиц, с начала обеда насторожила уши и знала, что что нибудь есть между ее отцом и Анной Михайловной и что нибудь касающееся брата, и что Анна Михайловна приготавливает. Несмотря на всю свою смелость (Наташа знала, как чувствительна была ее мать ко всему, что касалось известий о Николушке), она не решилась за обедом сделать вопроса и от беспокойства за обедом ничего не ела и вертелась на стуле, не слушая замечаний своей гувернантки. После обеда она стремглав бросилась догонять Анну Михайловну и в диванной с разбега бросилась ей на шею.
– Тетенька, голубушка, скажите, что такое?
– Ничего, мой друг.
– Нет, душенька, голубчик, милая, персик, я не отстaнy, я знаю, что вы знаете.
Анна Михайловна покачала головой.
– Voua etes une fine mouche, mon enfant, [Ты вострушка, дитя мое.] – сказала она.
– От Николеньки письмо? Наверно! – вскрикнула Наташа, прочтя утвердительный ответ в лице Анны Михайловны.
– Но ради Бога, будь осторожнее: ты знаешь, как это может поразить твою maman.
– Буду, буду, но расскажите. Не расскажете? Ну, так я сейчас пойду скажу.
Анна Михайловна в коротких словах рассказала Наташе содержание письма с условием не говорить никому.
Честное, благородное слово, – крестясь, говорила Наташа, – никому не скажу, – и тотчас же побежала к Соне.
– Николенька…ранен…письмо… – проговорила она торжественно и радостно.
– Nicolas! – только выговорила Соня, мгновенно бледнея.
Наташа, увидав впечатление, произведенное на Соню известием о ране брата, в первый раз почувствовала всю горестную сторону этого известия.
Она бросилась к Соне, обняла ее и заплакала. – Немножко ранен, но произведен в офицеры; он теперь здоров, он сам пишет, – говорила она сквозь слезы.
– Вот видно, что все вы, женщины, – плаксы, – сказал Петя, решительными большими шагами прохаживаясь по комнате. – Я так очень рад и, право, очень рад, что брат так отличился. Все вы нюни! ничего не понимаете. – Наташа улыбнулась сквозь слезы.
– Ты не читала письма? – спрашивала Соня.
– Не читала, но она сказала, что всё прошло, и что он уже офицер…
– Слава Богу, – сказала Соня, крестясь. – Но, может быть, она обманула тебя. Пойдем к maman.
Петя молча ходил по комнате.
– Кабы я был на месте Николушки, я бы еще больше этих французов убил, – сказал он, – такие они мерзкие! Я бы их побил столько, что кучу из них сделали бы, – продолжал Петя.
– Молчи, Петя, какой ты дурак!…
– Не я дурак, а дуры те, кто от пустяков плачут, – сказал Петя.
– Ты его помнишь? – после минутного молчания вдруг спросила Наташа. Соня улыбнулась: «Помню ли Nicolas?»
– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C'est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.
Увидав графа, она протянула к нему руки, обняла его лысую голову и через лысую голову опять посмотрела на письмо и портрет и опять для того, чтобы прижать их к губам, слегка оттолкнула лысую голову. Вера, Наташа, Соня и Петя вошли в комнату, и началось чтение. В письме был кратко описан поход и два сражения, в которых участвовал Николушка, производство в офицеры и сказано, что он целует руки maman и papa, прося их благословения, и целует Веру, Наташу, Петю. Кроме того он кланяется m r Шелингу, и m mе Шос и няне, и, кроме того, просит поцеловать дорогую Соню, которую он всё так же любит и о которой всё так же вспоминает. Услыхав это, Соня покраснела так, что слезы выступили ей на глаза. И, не в силах выдержать обратившиеся на нее взгляды, она побежала в залу, разбежалась, закружилась и, раздув баллоном платье свое, раскрасневшаяся и улыбающаяся, села на пол. Графиня плакала.
– О чем же вы плачете, maman? – сказала Вера. – По всему, что он пишет, надо радоваться, а не плакать.
Это было совершенно справедливо, но и граф, и графиня, и Наташа – все с упреком посмотрели на нее. «И в кого она такая вышла!» подумала графиня.
Письмо Николушки было прочитано сотни раз, и те, которые считались достойными его слушать, должны были приходить к графине, которая не выпускала его из рук. Приходили гувернеры, няни, Митенька, некоторые знакомые, и графиня перечитывала письмо всякий раз с новым наслаждением и всякий раз открывала по этому письму новые добродетели в своем Николушке. Как странно, необычайно, радостно ей было, что сын ее – тот сын, который чуть заметно крошечными членами шевелился в ней самой 20 лет тому назад, тот сын, за которого она ссорилась с баловником графом, тот сын, который выучился говорить прежде: «груша», а потом «баба», что этот сын теперь там, в чужой земле, в чужой среде, мужественный воин, один, без помощи и руководства, делает там какое то свое мужское дело. Весь всемирный вековой опыт, указывающий на то, что дети незаметным путем от колыбели делаются мужами, не существовал для графини. Возмужание ее сына в каждой поре возмужания было для нее так же необычайно, как бы и не было никогда миллионов миллионов людей, точно так же возмужавших. Как не верилось 20 лет тому назад, чтобы то маленькое существо, которое жило где то там у ней под сердцем, закричало бы и стало сосать грудь и стало бы говорить, так и теперь не верилось ей, что это же существо могло быть тем сильным, храбрым мужчиной, образцом сыновей и людей, которым он был теперь, судя по этому письму.
– Что за штиль, как он описывает мило! – говорила она, читая описательную часть письма. – И что за душа! Об себе ничего… ничего! О каком то Денисове, а сам, верно, храбрее их всех. Ничего не пишет о своих страданиях. Что за сердце! Как я узнаю его! И как вспомнил всех! Никого не забыл. Я всегда, всегда говорила, еще когда он вот какой был, я всегда говорила…
Более недели готовились, писались брульоны и переписывались набело письма к Николушке от всего дома; под наблюдением графини и заботливостью графа собирались нужные вещицы и деньги для обмундирования и обзаведения вновь произведенного офицера. Анна Михайловна, практическая женщина, сумела устроить себе и своему сыну протекцию в армии даже и для переписки. Она имела случай посылать свои письма к великому князю Константину Павловичу, который командовал гвардией. Ростовы предполагали, что русская гвардия за границей , есть совершенно определительный адрес, и что ежели письмо дойдет до великого князя, командовавшего гвардией, то нет причины, чтобы оно не дошло до Павлоградского полка, который должен быть там же поблизости; и потому решено было отослать письма и деньги через курьера великого князя к Борису, и Борис уже должен был доставить их к Николушке. Письма были от старого графа, от графини, от Пети, от Веры, от Наташи, от Сони и, наконец, 6 000 денег на обмундировку и различные вещи, которые граф посылал сыну.


12 го ноября кутузовская боевая армия, стоявшая лагерем около Ольмюца, готовилась к следующему дню на смотр двух императоров – русского и австрийского. Гвардия, только что подошедшая из России, ночевала в 15 ти верстах от Ольмюца и на другой день прямо на смотр, к 10 ти часам утра, вступала на ольмюцкое поле.
Николай Ростов в этот день получил от Бориса записку, извещавшую его, что Измайловский полк ночует в 15 ти верстах не доходя Ольмюца, и что он ждет его, чтобы передать письмо и деньги. Деньги были особенно нужны Ростову теперь, когда, вернувшись из похода, войска остановились под Ольмюцом, и хорошо снабженные маркитанты и австрийские жиды, предлагая всякого рода соблазны, наполняли лагерь. У павлоградцев шли пиры за пирами, празднования полученных за поход наград и поездки в Ольмюц к вновь прибывшей туда Каролине Венгерке, открывшей там трактир с женской прислугой. Ростов недавно отпраздновал свое вышедшее производство в корнеты, купил Бедуина, лошадь Денисова, и был кругом должен товарищам и маркитантам. Получив записку Бориса, Ростов с товарищем поехал до Ольмюца, там пообедал, выпил бутылку вина и один поехал в гвардейский лагерь отыскивать своего товарища детства. Ростов еще не успел обмундироваться. На нем была затасканная юнкерская куртка с солдатским крестом, такие же, подбитые затертой кожей, рейтузы и офицерская с темляком сабля; лошадь, на которой он ехал, была донская, купленная походом у казака; гусарская измятая шапочка была ухарски надета назад и набок. Подъезжая к лагерю Измайловского полка, он думал о том, как он поразит Бориса и всех его товарищей гвардейцев своим обстреленным боевым гусарским видом.