Аладова, Елена Васильевна

Аладова, Елена Васильевна
Алена Васільеўна Аладава
Памятная монета Республики Беларусь. «Сто лет со дня рождения Аладовой Е. В.»
Имя при рождении:	Пук, Елена Васильевна
Род деятельности:	искусствовед
Дата рождения:	22 мая 1907(1907-05-22)
Место рождения:	Пружаны,Гродненская губерния (ныне Брестская область)
Гражданство:	Российская империя Российская империя→СССР СССР
Дата смерти:	1986(1986)
Место смерти:	Минск
Отец:	Пук Василий Исаевич (Савич)
Мать:	Карпызова, Елена Сильвестровна
Супруг:	Аладов, Николай Ильич
Дети:	сын Гельмир, сын Вальмен, дочь Радослава (1945)
Награды и премии:	Заслуженный деятель искусств БССР (1966)

Еле́на Васи́льевна Ала́дова (белор. Алена Васільеўна Аладава) — искусствовед, заслуженный деятель искусств Беларуси, директор Национального художественного музея Беларуси в 1944—1977 годах.

Биография

Родилась в 22 мая 1907 года в Пружанах, в семье учителей. В 1916 году отец Елены Василий Пук был назначен инспектором Паричского уезда Бобруйского округа, где занимался педагогической деятельностью до 1927 года. В 1922 году Елена окончила паричскую школу второй ступени. В 1925 году мать Елены умирает. Отец женится вторично, и семья переезжает в Жлобин, где отец назначен на должность заместителя заведующего железнодорожной школой-девятилеткой. 27 августа 1930 года отца арестовывают и расстреливают в Орше по обвинению в контрреволюционной деятельности. Реабилитирован после ХХ съезда КПСС.

Молодые годы

В 1921 году Елена становится одной из первых студенток только что открытого Белгосуниверситета, выбрав по семейной традиции специальность педагога. С 1922 по 1928 год училась на естественно-историческом отделении педагогического факультета, одновременно подрабатывая в Белорусском государственном музее иллюстратором. Учителями Елены в университете были известные искусствоведы Сыркин М. Г. и Н. Н. Щекотихин. Елена посещает вечернюю рабочую изостудию при Доме Художника по ул. Интернациональной в Минске, где в 1920-30 годах преподавал известный тогда живописец Вячеслав Руцай. С этих посещений начались знакомства с художниками и серьёзное увлечение изобразительным искусством. Этому способствовала и аренда жилья у белорусского пейзажиста Владимира Кудревича. В 1925 году Елена впервые пробует себя в качестве экскурсовода и консультанта на Первой Всебелорусской художественной выставке. С этого же времени выходят её первые печатные публикации в белорусской прессе. Под псевдонимом «Аглядач» (Обозреватель) печатаются её первые обзоры в журнале «Прамень», («Луч»). В 1927 году Елена стала членом творческого объединения «Литературно-художественная коммуна», а затем и творческой группировки «Прамень» (1929—1932), с революционной платформой так называемых реформаторов искусства, которая была основана профсоюзом работников искусства, образования и печати, в которую входили Александр Ахола-Вало, Оскар Марикс и др. В этом кружке Елена и начала работать как искусствовед. В студенческие годы Елена знакомится и дружит с композитором Аладовым Н. И., который посвящает ей несколько романсов на стихи Янки Купалы, Александром Ахола-Вало, который вылепил её скульптурный портрет и художником Михаилом Филипповичем, подарившим ей несколько своих произведений. На Второй Всебелорусской художественной вытавке демонстрировалась его картина, принадлежавшая Елене. После окончания Белгосуниверситета, в 1928 году, Елена выходит замуж за композитора Аладова Н. И.. (Официально брак был зарегистрирован только в 1943 году в Саратове). Сын Вальмен родился в 1930 году, сын Гельмир в 1933 году. В 1937 году Елена Аладова стала научным сотрудником группы по созданию первой в Беларуси Государственной картинной галереи, которая открылась в 1939 году. Директором был назначен художник-керамист Михолап Н. П. Галерея организовала две крупные художественные выставки, одна из которых — к Декаде белорусского искусства в Москве в 1940 году. За участие в проведении выставки «Ленин и Сталин — организаторы белорусской государственности», Елена была удостоена Почётной грамоты Верховного Совета БССР. К этому времени Елена уже училась на заочном отделении искусствоведения Института философии, литературы и искусства имени Чернышевского в Москве. Диплом получить не успела из-за начала Великой Отечественной войны.

Великая Отечественная война

В ноябре 1941 года Елена Аладова была эвакуирована в Саратов, куда сопровождала удавшиеся спасти произведения из витебских и минских галерей. Там она продолжала свою деятельность в Художественном музее имени А. Н. Радищева до 1 января 1944 года. С августа 1944 года возглавила в Минске Музей истории Великой Отечественной войны и Государственную картинную галерею. В 1945 году родился третий ребёнок — дочь Радослава.

Творческая деятельность

С конца 1940-х годов на протяжении 30 лет Елена Аладова собирала для Национального художественного музея Беларуси шедевры русской и белорусской живописи на просторах всего Советского Союза и сопредельных государств. Вела переписку со множеством знаменитых искусствоведов, коллекционеров, реставраторов и художников. В архиве сохранились письма Игоря Грабаря, Ольги Кончаловской, Веры Мухиной, Витольда Бялыницкого-Бирули, Александра Грубе, Михаила Керзина, Марии Максаковой, Ильи Зильберштейна, Надежды Ходасевич-Леже и др. С 1966 года Аладова — член правления Союза художников БССР. Награждена званием заслуженного деятеля искусств БССР, орденами «Дружба народов», «Знак почёта» (дважды), медалями «За доблестный труд в Великой Отечественной войне», «За трудовую доблесть», «30 лет победы в Великой Отечественной войне», «За доблестный труд в ознаменование 100-летия со дня рождения В. И. Ленина», а также двумя Почётными грамотами Верховного Совета БССР, Почётными грамотами Верховных Советов Украины и Литвы, медалью «За заслуги перед польской культурой». Состояла на посту директора Национального художественного музея вплоть до 1977 года, после чего передала бразды правления своему преемнику Карачуну Юрию Александровичу и вышла на пенсию, во время которой работала консультантом музея, в должности которого и ушла из жизни в возрасте 79 лет. С 1940 по 1978 годы опубликовала 14 работ по искусствоведению, в том числе 3 монографии.

Память об Аладовой

В целях увековечения памяти бывшего директора Государственного художественного музея Беларуси, заслуженного деятеля искусств БССР Аладовой Елены Васильевны Совет Министров Республики Беларусь постановил установить в 1998 году мемориальную доску на здании Национального художественного музея Республики Беларусь по ул. Ленина, д.20 в Минске, где работала Е. В. Аладова Торжественный акт установки бронзовой доски с барельефным портретом Аладовой Е. В. на здание музея произошёл 26 июня 1998 года. Автор — скульптор Иван Миско.

К 100-летию со дня рождения Аладовой Е. В. выпущен памятный художественный почтовый конверт с изображением здания Национального художественного музея Беларуси и маркой с портретом Аладовой Е. В., а также памятные серебряные монеты Нацбанка Республики Беларусь достоинством 1 рубль и 10 рублей с портретом Аладовой Е. В.

Литература

• под редакцией Бориса Крепака. «Елена Аладова. Музей - её судьба». — Минск: «Мастацкая лiтаратура», 2006. — 319 с. — ISBN 985-02-0884-8.

Ссылки

• Виктор Корбут. [sb.by/print/post/60286/ «Искусство видеть шедевры»] (рус.) (17 августа 2007). Проверено 28 июля 2011.
• Борис Крепак. [kimpress.by/index.phtml?page=2&id=5946&mode=print «Душа мая разрывалася ад думкі, што будзе з гэтымі скарбамі…» (из воспоминаний Елены Аладовой о первых днях Великой Отечественной войны)] (белор.). Проверено 27 июля 2011. [www.webcitation.org/67fOLu1Ji Архивировано из первоисточника 15 мая 2012].

Отрывок, характеризующий Аладова, Елена Васильевна

Насупротив от Николая были зеленя и там стоял его охотник, один в яме за выдавшимся кустом орешника. Только что завели гончих, Николай услыхал редкий гон известной ему собаки – Волторна; другие собаки присоединились к нему, то замолкая, то опять принимаясь гнать. Через минуту подали из острова голос по лисе, и вся стая, свалившись, погнала по отвершку, по направлению к зеленям, прочь от Николая.
Он видел скачущих выжлятников в красных шапках по краям поросшего оврага, видел даже собак, и всякую секунду ждал того, что на той стороне, на зеленях, покажется лисица.
Охотник, стоявший в яме, тронулся и выпустил собак, и Николай увидал красную, низкую, странную лисицу, которая, распушив трубу, торопливо неслась по зеленям. Собаки стали спеть к ней. Вот приблизились, вот кругами стала вилять лисица между ними, всё чаще и чаще делая эти круги и обводя вокруг себя пушистой трубой (хвостом); и вот налетела чья то белая собака, и вслед за ней черная, и всё смешалось, и звездой, врозь расставив зады, чуть колеблясь, стали собаки. К собакам подскакали два охотника: один в красной шапке, другой, чужой, в зеленом кафтане.
«Что это такое? подумал Николай. Откуда взялся этот охотник? Это не дядюшкин».
Охотники отбили лисицу и долго, не тороча, стояли пешие. Около них на чумбурах стояли лошади с своими выступами седел и лежали собаки. Охотники махали руками и что то делали с лисицей. Оттуда же раздался звук рога – условленный сигнал драки.
– Это Илагинский охотник что то с нашим Иваном бунтует, – сказал стремянный Николая.
Николай послал стремяного подозвать к себе сестру и Петю и шагом поехал к тому месту, где доезжачие собирали гончих. Несколько охотников поскакало к месту драки.
Николай слез с лошади, остановился подле гончих с подъехавшими Наташей и Петей, ожидая сведений о том, чем кончится дело. Из за опушки выехал дравшийся охотник с лисицей в тороках и подъехал к молодому барину. Он издалека снял шапку и старался говорить почтительно; но он был бледен, задыхался, и лицо его было злобно. Один глаз был у него подбит, но он вероятно и не знал этого.
– Что у вас там было? – спросил Николай.
– Как же, из под наших гончих он травить будет! Да и сука то моя мышастая поймала. Поди, судись! За лисицу хватает! Я его лисицей ну катать. Вот она, в тороках. А этого хочешь?… – говорил охотник, указывая на кинжал и вероятно воображая, что он всё еще говорит с своим врагом.
Николай, не разговаривая с охотником, попросил сестру и Петю подождать его и поехал на то место, где была эта враждебная, Илагинская охота.
Охотник победитель въехал в толпу охотников и там, окруженный сочувствующими любопытными, рассказывал свой подвиг.
Дело было в том, что Илагин, с которым Ростовы были в ссоре и процессе, охотился в местах, по обычаю принадлежавших Ростовым, и теперь как будто нарочно велел подъехать к острову, где охотились Ростовы, и позволил травить своему охотнику из под чужих гончих.
Николай никогда не видал Илагина, но как и всегда в своих суждениях и чувствах не зная середины, по слухам о буйстве и своевольстве этого помещика, всей душой ненавидел его и считал своим злейшим врагом. Он озлобленно взволнованный ехал теперь к нему, крепко сжимая арапник в руке, в полной готовности на самые решительные и опасные действия против своего врага.
Едва он выехал за уступ леса, как он увидал подвигающегося ему навстречу толстого барина в бобровом картузе на прекрасной вороной лошади, сопутствуемого двумя стремянными.
Вместо врага Николай нашел в Илагине представительного, учтивого барина, особенно желавшего познакомиться с молодым графом. Подъехав к Ростову, Илагин приподнял бобровый картуз и сказал, что очень жалеет о том, что случилось; что велит наказать охотника, позволившего себе травить из под чужих собак, просит графа быть знакомым и предлагает ему свои места для охоты.
Наташа, боявшаяся, что брат ее наделает что нибудь ужасное, в волнении ехала недалеко за ним. Увидав, что враги дружелюбно раскланиваются, она подъехала к ним. Илагин еще выше приподнял свой бобровый картуз перед Наташей и приятно улыбнувшись, сказал, что графиня представляет Диану и по страсти к охоте и по красоте своей, про которую он много слышал.
Илагин, чтобы загладить вину своего охотника, настоятельно просил Ростова пройти в его угорь, который был в версте, который он берег для себя и в котором было, по его словам, насыпано зайцев. Николай согласился, и охота, еще вдвое увеличившаяся, тронулась дальше.
Итти до Илагинского угоря надо было полями. Охотники разровнялись. Господа ехали вместе. Дядюшка, Ростов, Илагин поглядывали тайком на чужих собак, стараясь, чтобы другие этого не замечали, и с беспокойством отыскивали между этими собаками соперниц своим собакам.
Ростова особенно поразила своей красотой небольшая чистопсовая, узенькая, но с стальными мышцами, тоненьким щипцом (мордой) и на выкате черными глазами, краснопегая сучка в своре Илагина. Он слыхал про резвость Илагинских собак, и в этой красавице сучке видел соперницу своей Милке.
В середине степенного разговора об урожае нынешнего года, который завел Илагин, Николай указал ему на его краснопегую суку.
– Хороша у вас эта сучка! – сказал он небрежным тоном. – Резва?
– Эта? Да, эта – добрая собака, ловит, – равнодушным голосом сказал Илагин про свою краснопегую Ерзу, за которую он год тому назад отдал соседу три семьи дворовых. – Так и у вас, граф, умолотом не хвалятся? – продолжал он начатый разговор. И считая учтивым отплатить молодому графу тем же, Илагин осмотрел его собак и выбрал Милку, бросившуюся ему в глаза своей шириной.
– Хороша у вас эта чернопегая – ладна! – сказал он.
– Да, ничего, скачет, – отвечал Николай. «Вот только бы побежал в поле матёрый русак, я бы тебе показал, какая эта собака!» подумал он, и обернувшись к стремянному сказал, что он дает рубль тому, кто подозрит, т. е. найдет лежачего зайца.
– Я не понимаю, – продолжал Илагин, – как другие охотники завистливы на зверя и на собак. Я вам скажу про себя, граф. Меня веселит, знаете, проехаться; вот съедешься с такой компанией… уже чего же лучше (он снял опять свой бобровый картуз перед Наташей); а это, чтобы шкуры считать, сколько привез – мне всё равно!
– Ну да.
– Или чтоб мне обидно было, что чужая собака поймает, а не моя – мне только бы полюбоваться на травлю, не так ли, граф? Потом я сужу…
– Ату – его, – послышался в это время протяжный крик одного из остановившихся борзятников. Он стоял на полубугре жнивья, подняв арапник, и еще раз повторил протяжно: – А – ту – его! (Звук этот и поднятый арапник означали то, что он видит перед собой лежащего зайца.)
– А, подозрил, кажется, – сказал небрежно Илагин. – Что же, потравим, граф!
– Да, подъехать надо… да – что ж, вместе? – отвечал Николай, вглядываясь в Ерзу и в красного Ругая дядюшки, в двух своих соперников, с которыми еще ни разу ему не удалось поровнять своих собак. «Ну что как с ушей оборвут мою Милку!» думал он, рядом с дядюшкой и Илагиным подвигаясь к зайцу.
– Матёрый? – спрашивал Илагин, подвигаясь к подозрившему охотнику, и не без волнения оглядываясь и подсвистывая Ерзу…
– А вы, Михаил Никанорыч? – обратился он к дядюшке.
Дядюшка ехал насупившись.
– Что мне соваться, ведь ваши – чистое дело марш! – по деревне за собаку плачены, ваши тысячные. Вы померяйте своих, а я посмотрю!
– Ругай! На, на, – крикнул он. – Ругаюшка! – прибавил он, невольно этим уменьшительным выражая свою нежность и надежду, возлагаемую на этого красного кобеля. Наташа видела и чувствовала скрываемое этими двумя стариками и ее братом волнение и сама волновалась.
Охотник на полугорке стоял с поднятым арапником, господа шагом подъезжали к нему; гончие, шедшие на самом горизонте, заворачивали прочь от зайца; охотники, не господа, тоже отъезжали. Всё двигалось медленно и степенно.
– Куда головой лежит? – спросил Николай, подъезжая шагов на сто к подозрившему охотнику. Но не успел еще охотник отвечать, как русак, чуя мороз к завтрашнему утру, не вылежал и вскочил. Стая гончих на смычках, с ревом, понеслась под гору за зайцем; со всех сторон борзые, не бывшие на сворах, бросились на гончих и к зайцу. Все эти медленно двигавшиеся охотники выжлятники с криком: стой! сбивая собак, борзятники с криком: ату! направляя собак – поскакали по полю. Спокойный Илагин, Николай, Наташа и дядюшка летели, сами не зная как и куда, видя только собак и зайца, и боясь только потерять хоть на мгновение из вида ход травли. Заяц попался матёрый и резвый. Вскочив, он не тотчас же поскакал, а повел ушами, прислушиваясь к крику и топоту, раздавшемуся вдруг со всех сторон. Он прыгнул раз десять не быстро, подпуская к себе собак, и наконец, выбрав направление и поняв опасность, приложил уши и понесся во все ноги. Он лежал на жнивьях, но впереди были зеленя, по которым было топко. Две собаки подозрившего охотника, бывшие ближе всех, первые воззрились и заложились за зайцем; но еще далеко не подвинулись к нему, как из за них вылетела Илагинская краснопегая Ерза, приблизилась на собаку расстояния, с страшной быстротой наддала, нацелившись на хвост зайца и думая, что она схватила его, покатилась кубарем. Заяц выгнул спину и наддал еще шибче. Из за Ерзы вынеслась широкозадая, чернопегая Милка и быстро стала спеть к зайцу.
– Милушка! матушка! – послышался торжествующий крик Николая. Казалось, сейчас ударит Милка и подхватит зайца, но она догнала и пронеслась. Русак отсел. Опять насела красавица Ерза и над самым хвостом русака повисла, как будто примеряясь как бы не ошибиться теперь, схватить за заднюю ляжку.
– Ерзанька! сестрица! – послышался плачущий, не свой голос Илагина. Ерза не вняла его мольбам. В тот самый момент, как надо было ждать, что она схватит русака, он вихнул и выкатил на рубеж между зеленями и жнивьем. Опять Ерза и Милка, как дышловая пара, выровнялись и стали спеть к зайцу; на рубеже русаку было легче, собаки не так быстро приближались к нему.
– Ругай! Ругаюшка! Чистое дело марш! – закричал в это время еще новый голос, и Ругай, красный, горбатый кобель дядюшки, вытягиваясь и выгибая спину, сравнялся с первыми двумя собаками, выдвинулся из за них, наддал с страшным самоотвержением уже над самым зайцем, сбил его с рубежа на зеленя, еще злей наддал другой раз по грязным зеленям, утопая по колена, и только видно было, как он кубарем, пачкая спину в грязь, покатился с зайцем. Звезда собак окружила его. Через минуту все стояли около столпившихся собак. Один счастливый дядюшка слез и отпазанчил. Потряхивая зайца, чтобы стекала кровь, он тревожно оглядывался, бегая глазами, не находя положения рукам и ногам, и говорил, сам не зная с кем и что.