Александр Чагринский

Александр Чагринский
Имя в миру	Александр Стефанович Юнгеров
Рождение	1821(1821) Аблязово
Смерть	22 декабря 1900 (4 января 1901)(1901-01-04) Чагринский монастырь
Почитается	Самарской и Сызранской епархией РПЦ
Прославлен	15 октября 2001
В лике	святых праведных
Главная святыня	мощи в Иверском монастыре
День памяти	4 января, 22 июня

Алекса́ндр Чагринский (настоящее имя Александр Стефанович Юнгеров; 1821, Аблязово, Пензенская губерния — 22 декабря 1900 (4 января 1901), Самара) — священнослужитель Русской православной церкви. Местночтимый святой Самарской и Сызранской епархии Русской православной церкви.

Биография

Родился в 1821 году в селе Аблязове Пензенской губернии в семье причетника Стефана Игнатьевича Юнгерова и его жены Прасковьи Кузьминичны. Точная дата рождения не сохранилась, но исследователи высказывают предположение, что днём ангела Александра было 28 сентября (10 октября). Был одним из пяти детей. Стефан Игнатьевич вскоре принял священнический сан и был направлен в село Юнгеровка, по которой он и получил фамилию.

В 1831 году Стефан Юнгеров скончался. В сентябре того же года Александр поступил в Саратовское духовное училище. Училище размещалось в холодном и сыром помещении, занятия велись в нетопленых классах, из-за чего и без того слабый здоровьем Александр приобрёл на всю жизнь болезнь ног. Спустя 5 лет он перешёл в Саратовскую духовную семинарию. Учёба давалась Александру довольно тяжело, он не обладал особыми способностями и был довольно робок, выручало заучивание материала. Мать, Прасковья Кузьминична даже советовала сыну уйти из семинарии, стать дьяконом, и уже таким образом дослужиться до священника, на что Александр отвечал, что когда исключат, тогда и уйдет. Тем не менее в 1842 году Александр Юнгеров окончил полный семинарский курс и 20 октября (1 ноября) 1842 был рукоположен в священники. Ещё незадолго до этого он женился на бедной сироте Елизавете Ивановне, которая была на 5 лет младше мужа.

Первым назначением молодого священника стал Никольский храм села Третьяки Сердобского уезда. Назначение было временным, его задачей было получить решение сельского общества и местных помещиков о строительстве новой церкви вместо сгоревшей. Отец Александр быстро снискал симпатии местных жителей, и на вопрос о строительстве нового храма у него ушло лишь месяц, несмотря на то, что приход был очень беден: за этот месяц доход причта из четырёх человек составил всего 30 копеек. По возвращении в Саратов Александр Юнгеров получил новое назначение, на этот раз планировавшееся постоянным, в село Неверкино Кузнецкого уезда. Однако местный суровый климат не подходил заболевшей Елизавете Ивановне, и служение здесь продлилось немногим более полугода.

Балаково

Следующим стало назначение в Троицкую церковь села Балаково, которое отец Александр получил 10 (22) июля 1843 года. Приход был весьма беден, причём большинство жителей были старообрядцами. Строгим соблюдением всего церковного устава, с тщательными и благоговейными богослужениями храм отец Александр постепенно стал привлекать народ в церковь. Его проповеди стали привлекать внимание, на большие церковные праздники он посещал дома своих прихожан, напутствуя паству к православной жизни. Постепенно приход стал приобщаться к православию, сохранились рапорты отца Александра о беседах со старообрядцами, после которых некоторые переходили из преследовавшегося раскольничества в разрешённое единоверие.

Одной из главных забот священника было состояние старого храма. Построенная более столетия назад холодная церковь сильно обветшала, в ней гуляли сквозняки, а с колокольни даже пришлось снять колокола из-за того, что они сами по себе звенели, когда она качалась от ветра. Много лет ушло у отца Александра на решение вопроса о строительстве нового храма. Два года только он уговаривал прихожан на строительство тёплого храма, так как те боялись, что при топке церковь сгорит. Только спустя 18 лет, в 1861 году на Хлебной площади Балакова была построена новая церковь во имя Святой Троицы. Это была кирпичная церковь в византийском стиле, с шестью шатровыми куполами разного размера. Но и это был не конец трудов Юнгерова. В 1875 года на средства привлечённых им благотворителей храм был расширен вдвое, а в 1881 году к храму был пристроен придел, освящённый в честь Александра Невского.

В новом доме священника, поставленном рядом с храмом вместо сгоревшего в 1861 году, к этому времени проживал отец Александр, его жена Елизавета Ивановна, трое его сыновей, и мать священника, Прасковья Кузьминична.

Кроме прямых обязанностей священника Александр Юнгеров имел и много других забот. С 1846 по 1867 год он был учителем в Балаковском женском училище, обучая девушек молитвам и чтению по церковным книгам, причём занятия проходили в его доме. Также отец Александр был духовником в своём благочинии (1859—1965), миссионером в сёлах Балаково и Натальино (1859—1876), окружным миссионером благочиния, благочинным (1866). За свои труды он был награждён бархатной фиолетовой скуфьёй 6 (18) апреля 1865 и бархатной фиолетовой камилавкой 30 марта (11 апреля) 1874.

Чагринский монастырь

1 октября 1880 года шестидесятилетний Александр Юнгеров объявил приходу, что обратился к епархиальному руководству с просьбой уволить его за штат, а место в Троицком храме предоставить сыну, священнику Василию Юнгерову. Епископ Серафим просьбу о сыне удовлетворил, а вот увольнять самого отца Александра не стал, а направил его в Чагринскую женскую общину. Служба в монастыре была легче, чем в приходе: богослужения совершались не каждый день, требы на дому не совершались вовсе.

«Пользуясь досугом», как говорил сам отец Александр, он преподавал Закон Божий в монастырской школе. Богослужения Юнгеров сопровождал проповедями, продолжил и балаковскую практику бесед на дому у крестьян. Постепенно монастырь стал известен и популярен.

Увеличившаяся популярность монастыря привела к тому, что его храм стал тесен для желавших присутствовать при богослужении. Стараниями игуменьи Серафимы и отца Александра с привлечением средств благотворителей началось строительство нового тёплого храма. В 1890 году строительство храма было окончено. В 1890 году скончались супруга отца Александра Елизавета Ивановна и игуменья Серафима. Заботы, связанные со строительством, и потери близких подорвали здоровье отца Александра, и в апреле 1893 года он был уволен за штат.

С этого времени началось его более широкое служение, прославившее и его, и монастырь далеко за пределами уезда и губернии. Отец Александр стал широко известен как обладатель дара прозорливости, дара рассуждения и дара чудотворений. В «Самарских епархиальных ведомостях» в 1896 году так писали о нём:

В век апостольский для христиан первенствующей Церкви Христовой были особые, чрезвычайные дарования Святого Духа. Может быть, и в нынешние времена для возбуждения спящей совести у людей маловерных или ищущих Господа также необходимы личности с особыми духовными дарованиями, с духом и ревностью Илииной, как отец Иоанн Кронштадтский, как подвизавшийся в затворе ученый епископ Феофан Вышенский, Амвросий Оптинский. К числу таковых, без сомнения, принадлежит и наш отец — Александр Юнгеров!

Сохранилось описание приёма народа отцом Александром, оставленное новым священником монастыря Григорием Разумовским. Приём начинается с обычных молитвословий и переходит в импровизацию, «в которой предстоящие выставляются великими грешниками, недостойными приступать к величию, святости и правде Божией, но всё же дерзновенно приступающими по вере и упованию на милосердие Божие». Первая часть заканчивается, по рассказу очевидца, общим плачем, причём многие плачут навзрыд.

После этого отец Александр акцентирует внимание на различных аспектах повседневной жизни присутствующих, их недостаточной, небрежной и неумелой молитве, бессердечности, обращении к ворожеям и знахарям, взаимоотношениях в семье, о вреде пьянства и курения, «о забвении Бога и неблагодарности к Нему». Часто эта речь начинается такими словами: «Братья христиане! Вы признаёте себя грешными, вы затем и пришли сюда, чтобы принести Господу Богу искреннее покаяние во грехах своих? Кайтесь же пред Ним! За покаяние вы получите от Него прощение и велию милость. Господь не отвергает никого из кающихся. И как же вам не каяться и не сокрушаться пред Ним, когда вы проводите жизнь свою совсем не по закону Божию?».

В следующей части отец Александр задаётся вопросами: «Долго ли ещё вы, братие и сестры, такою жизнью и такими скверными делами будете прогневлять милосердного, но вместе и строгого и правосудного судию Бога? Не пора ли образумиться и пожалеть себя, свои души? Не время ли поплакать о своей прежней греховной жизни, и, возненавидев грехи, начать с помощью Божией новую, духовную, христианскую святую жизнь?». Эта часть прерывается слезами слушателей, после чего проповедник, а вслед за ним и весь народ, обращается к краткой молитве.

В завершении отец Александр вопрошает о чистосердечном раскаянии в грехах и, получив ответ, со словами «Да поможет вам Господь», — приглашает всех преклонить главы и читает разрешительную молитву.

В народе отец Александр прослыл чудотворцем, в изданных в 1913 году в Казани воспоминаниях крестьянина А. Н. Н., проживавшего недалеко от монастыря в селе Александровке, описывались неоднократные случаи исцеления исцеления больных по молитвам старца.

Множество паломников приходило в обитель в надежде обрести избавление от душевных сомнений и смущений, найти телесное и духовное исцеление. Число посетителей, по некоторым сведениям, достигало тысячи человек в день. На средства богомольцев в 1895 году для многочисленных паломников был открыт странноприимный дом в двухэтажном деревянном корпусе.

К началу 1900 года отец Александр ослабел, и больше не мог принимать богомольцев. В феврале 1900 года он узнал о смерти сына Василия, после чего его состояние здоровья заметное ухудшилось. К Пасхе он соборовался, но затем несколько окреп, хотя и страдал сильными головными болями и беспамятством. В декабре он слёг окончательно и более не вставал. Несколько раз причастился, соборовался и скончался 22 декабря 1900 (4 января 1901) года. За два часа до смерти старца к нему приехал из Казани его сын Павел. Похороны состоялись на пятый день, 26 декабря, отец Александр был похоронен на монастырском кладбище рядом с могилами супруги, Елизаветы Ивановны, и игуменьи Серафимы. Над его могилой была установлена деревянная часовня с неугасимой лампадой.

Но поток паломников в монастырь не иссяк. Если раньше люди приходили к старцу, то теперь они приходили к его могиле. По благословению самарского епископа Гурия ежедневно летом в часовне, а зимой в храме, совершались краткие литии. В житии Александра Чагринского говорится, что в полу часовни было устроено отверстие, через которое паломники могли брать землю с могилы. Каждую весну на могилу насыпалось несколько возов земли, но к осени она вся разбиралась богомольцами, так что под часовней образовывалась яма. До закрытия монастыря сохранялся дом отца Александра, в который приходили паломники, чтобы помолиться перед иконами, перед которыми молился старец, прикоснуться к его кресту.

Семья

У отца Александра и его супруги Елизаветы Ивановны было три сына: Дмитрий (1849 г.р.), Василий (1852 г.р.), и Павел (1856 г.р.). Про Дмитрия известно лишь, что он был женат и служил учителем в Сулакском сельском училище. По семейным преданиям Юнгеровых в роду насчитывалось четырнадцать поколений священников. И сыновья отца Александра, Павел и Василий также пошли его по стопам.

Василий женился на Александре Васильевна Златорунской, был учителем русского и церковнославянского языков, а также географии в Николаевском духовном училище, позднее стал священником сначала в церкви села Удельная Маянга, а в 1880 году занял место отца в Троицком храме села Балаково. Скончался в 1900 году. Младший сын, Павел, окончил Казанскую духовную академию, преподавал в ней же. Написал несколько научных трудов, переводил православную литературу на татарский язык. Совершил паломничество в Святую землю, скончался в 1921 году.

В настоящее время в Москве проживают потомки Василия Юнгерова, в том числе правнук отца Александра.

Канонизация

При советской власти, в конце 1920-х годов, Чагринский монастырь был закрыт, его постройки были разрушены, в том числе и дом отца Александра, и часовня, установленная над его могилой. По некоторым сведениям, в начале 1930-х годов для проверки слухов о монастырских богатствах, зарытых в могиле старца, могила была вскрыта, а после того как никаких богатства не обнаружилось, тело было вновь предано земле, причём даже без гроба. Долгое время к могиле старца продолжалось паломничество, в том числе скрытое, так как власти боролись с «религиозным бродяжничеством». В 1952 году верующими был установлен крест на могиле.

Но постепенно имя похороненного священника стало забываться. В начале 1990-х годов журналист православной газеты «Благовест» Игорь Макаров разыскивал место погребения отца Александра, и на вопрос, что за священник похоронен под крестом, получал от жителей окрестных сёл ответ «старец-исцелитель», но имени старца никто вспомнить не мог. Однако позднее Макаров встретил духовную дочь одной из последних Чагринских монахинь, скончавшейся несколькими годами ранее. Женщина смогла точно назвать, что под крестом похоронен именно Александр Юнгеров.

22 июня 2000 года по благословению архиепископа Самарского и Сызранского Сергия стараниями духовника Самарского Иверского женского монастыря игумена Софрония (Баландина) состоялось обретение мощей отца Александра. После панихиды могила была вскрыта, были обнаружены останки священника, а также женские останки, которые сочли принадлежавшими игуменье Серафиме. Их оставили на прежнем месте, а останки отца Александра доставили в Самарский Иверский монастырь, где разместили в специальной раке. Вновь появились многочисленные заявления, от имени монахинь и паломников монастыря о том, что после молитв у раки с мощами отца Александра, происходят исцеления от разного рода болезней.

В октябре 2001 года было принято решение о канонизации Александра Юнгерова:

… за неоднократные случаи исцеления людей по молитвам к подвижнику Самарской земли протоиерею Александру Юнгерову (1821—1900) как при его жизни, так и в наше время, а также учитывая тот факт, что народное почитание праведника, несмотря на сто лет, прошедших со дня его кончины, не прекращается и поныне, определяем канонизировать в лике праведных сего угодника Божия как местночтимого святого Самарской епархии

На церемонии прославления, проводимой архиепископом Самарским и Сызранским Сергием, архиепископом Уральским и Гурьевским Антонием и епископом Пензенским и Кузнецким Филаретом, присутствовали правнук отца Александра Николай Николаевич Юнгеров и праправнучки Наталья и Елена со своими детьми.

Празднование памяти святого было установлено 4 января — в день его кончины, и 22 июня — в день обретения мощей.

Литература

• Чагринский батюшка: Жизнь и служение протоиерея Александра Юнгерова, а также история Чагринского Покровского и Самарского Иверского женских монастырей / Автор-составитель Н. Огудина. — Самара: Иверский женский монастырь, 2002. — 96 с. — 5000 экз. — ISBN 5-85234-180-0.
• Монастыри Самарского края (XVI—XX вв.): Справочник / Сост. B. C. Блок, К. А. Катренко. — Самара: Самарский. Дом печати, 2002. — С. 59-62. — 216 с. — 1000 экз. — ISBN 5-7350-0350-X.

Ссылки

• [www.cofe.ru/blagovest/article.asp?heading=32&article=6563 Святой Александр Чагринский]. Благовест. Проверено 14 августа 2009.
• [www.eparhia-saratov.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=3243&Itemid=153 Святой праведный Александр Чагринский]. Саратовская и Вольская епархия РПЦ. Проверено 14 августа 2009. [www.webcitation.org/66hmO6xHz Архивировано из первоисточника 6 апреля 2012].
• [www.samara.orthodoxy.ru/Svyatie/Zhitie.html Житие Александра Чагринского]. Самарская и Сызранская епархия РПЦ. Проверено 14 августа 2009. [www.webcitation.org/66hmQOofy Архивировано из первоисточника 6 апреля 2012].

Отрывок, характеризующий Александр Чагринский

– Нет, – отвечала Наташа, хотя действительно она вместе с тем думала и про князя Андрея, и про то, как бы ему понравился дядюшка. – А еще я всё повторяю, всю дорогу повторяю: как Анисьюшка хорошо выступала, хорошо… – сказала Наташа. И Николай услыхал ее звонкий, беспричинный, счастливый смех.
– А знаешь, – вдруг сказала она, – я знаю, что никогда уже я не буду так счастлива, спокойна, как теперь.
– Вот вздор, глупости, вранье – сказал Николай и подумал: «Что за прелесть эта моя Наташа! Такого другого друга у меня нет и не будет. Зачем ей выходить замуж, всё бы с ней ездили!»
«Экая прелесть этот Николай!» думала Наташа. – А! еще огонь в гостиной, – сказала она, указывая на окна дома, красиво блестевшие в мокрой, бархатной темноте ночи.


Граф Илья Андреич вышел из предводителей, потому что эта должность была сопряжена с слишком большими расходами. Но дела его всё не поправлялись. Часто Наташа и Николай видели тайные, беспокойные переговоры родителей и слышали толки о продаже богатого, родового Ростовского дома и подмосковной. Без предводительства не нужно было иметь такого большого приема, и отрадненская жизнь велась тише, чем в прежние годы; но огромный дом и флигеля всё таки были полны народом, за стол всё так же садилось больше человек. Всё это были свои, обжившиеся в доме люди, почти члены семейства или такие, которые, казалось, необходимо должны были жить в доме графа. Таковы были Диммлер – музыкант с женой, Иогель – танцовальный учитель с семейством, старушка барышня Белова, жившая в доме, и еще многие другие: учителя Пети, бывшая гувернантка барышень и просто люди, которым лучше или выгоднее было жить у графа, чем дома. Не было такого большого приезда как прежде, но ход жизни велся тот же, без которого не могли граф с графиней представить себе жизни. Та же была, еще увеличенная Николаем, охота, те же 50 лошадей и 15 кучеров на конюшне, те же дорогие подарки в именины, и торжественные на весь уезд обеды; те же графские висты и бостоны, за которыми он, распуская всем на вид карты, давал себя каждый день на сотни обыгрывать соседям, смотревшим на право составлять партию графа Ильи Андреича, как на самую выгодную аренду.
Граф, как в огромных тенетах, ходил в своих делах, стараясь не верить тому, что он запутался и с каждым шагом всё более и более запутываясь и чувствуя себя не в силах ни разорвать сети, опутавшие его, ни осторожно, терпеливо приняться распутывать их. Графиня любящим сердцем чувствовала, что дети ее разоряются, что граф не виноват, что он не может быть не таким, каким он есть, что он сам страдает (хотя и скрывает это) от сознания своего и детского разорения, и искала средств помочь делу. С ее женской точки зрения представлялось только одно средство – женитьба Николая на богатой невесте. Она чувствовала, что это была последняя надежда, и что если Николай откажется от партии, которую она нашла ему, надо будет навсегда проститься с возможностью поправить дела. Партия эта была Жюли Карагина, дочь прекрасных, добродетельных матери и отца, с детства известная Ростовым, и теперь богатая невеста по случаю смерти последнего из ее братьев.
Графиня писала прямо к Карагиной в Москву, предлагая ей брак ее дочери с своим сыном и получила от нее благоприятный ответ. Карагина отвечала, что она с своей стороны согласна, что всё будет зависеть от склонности ее дочери. Карагина приглашала Николая приехать в Москву.
Несколько раз, со слезами на глазах, графиня говорила сыну, что теперь, когда обе дочери ее пристроены – ее единственное желание состоит в том, чтобы видеть его женатым. Она говорила, что легла бы в гроб спокойной, ежели бы это было. Потом говорила, что у нее есть прекрасная девушка на примете и выпытывала его мнение о женитьбе.
В других разговорах она хвалила Жюли и советовала Николаю съездить в Москву на праздники повеселиться. Николай догадывался к чему клонились разговоры его матери, и в один из таких разговоров вызвал ее на полную откровенность. Она высказала ему, что вся надежда поправления дел основана теперь на его женитьбе на Карагиной.
– Что ж, если бы я любил девушку без состояния, неужели вы потребовали бы, maman, чтобы я пожертвовал чувством и честью для состояния? – спросил он у матери, не понимая жестокости своего вопроса и желая только выказать свое благородство.
– Нет, ты меня не понял, – сказала мать, не зная, как оправдаться. – Ты меня не понял, Николинька. Я желаю твоего счастья, – прибавила она и почувствовала, что она говорит неправду, что она запуталась. – Она заплакала.
– Маменька, не плачьте, а только скажите мне, что вы этого хотите, и вы знаете, что я всю жизнь свою, всё отдам для того, чтобы вы были спокойны, – сказал Николай. Я всем пожертвую для вас, даже своим чувством.
Но графиня не так хотела поставить вопрос: она не хотела жертвы от своего сына, она сама бы хотела жертвовать ему.
– Нет, ты меня не понял, не будем говорить, – сказала она, утирая слезы.
«Да, может быть, я и люблю бедную девушку, говорил сам себе Николай, что ж, мне пожертвовать чувством и честью для состояния? Удивляюсь, как маменька могла мне сказать это. Оттого что Соня бедна, то я и не могу любить ее, думал он, – не могу отвечать на ее верную, преданную любовь. А уж наверное с ней я буду счастливее, чем с какой нибудь куклой Жюли. Пожертвовать своим чувством я всегда могу для блага своих родных, говорил он сам себе, но приказывать своему чувству я не могу. Ежели я люблю Соню, то чувство мое сильнее и выше всего для меня».
Николай не поехал в Москву, графиня не возобновляла с ним разговора о женитьбе и с грустью, а иногда и озлоблением видела признаки всё большего и большего сближения между своим сыном и бесприданной Соней. Она упрекала себя за то, но не могла не ворчать, не придираться к Соне, часто без причины останавливая ее, называя ее «вы», и «моя милая». Более всего добрая графиня за то и сердилась на Соню, что эта бедная, черноглазая племянница была так кротка, так добра, так преданно благодарна своим благодетелям, и так верно, неизменно, с самоотвержением влюблена в Николая, что нельзя было ни в чем упрекнуть ее.
Николай доживал у родных свой срок отпуска. От жениха князя Андрея получено было 4 е письмо, из Рима, в котором он писал, что он уже давно бы был на пути в Россию, ежели бы неожиданно в теплом климате не открылась его рана, что заставляет его отложить свой отъезд до начала будущего года. Наташа была так же влюблена в своего жениха, так же успокоена этой любовью и так же восприимчива ко всем радостям жизни; но в конце четвертого месяца разлуки с ним, на нее начинали находить минуты грусти, против которой она не могла бороться. Ей жалко было самое себя, жалко было, что она так даром, ни для кого, пропадала всё это время, в продолжение которого она чувствовала себя столь способной любить и быть любимой.
В доме Ростовых было невесело.


Пришли святки, и кроме парадной обедни, кроме торжественных и скучных поздравлений соседей и дворовых, кроме на всех надетых новых платьев, не было ничего особенного, ознаменовывающего святки, а в безветренном 20 ти градусном морозе, в ярком ослепляющем солнце днем и в звездном зимнем свете ночью, чувствовалась потребность какого нибудь ознаменования этого времени.
На третий день праздника после обеда все домашние разошлись по своим комнатам. Было самое скучное время дня. Николай, ездивший утром к соседям, заснул в диванной. Старый граф отдыхал в своем кабинете. В гостиной за круглым столом сидела Соня, срисовывая узор. Графиня раскладывала карты. Настасья Ивановна шут с печальным лицом сидел у окна с двумя старушками. Наташа вошла в комнату, подошла к Соне, посмотрела, что она делает, потом подошла к матери и молча остановилась.
– Что ты ходишь, как бесприютная? – сказала ей мать. – Что тебе надо?
– Его мне надо… сейчас, сию минуту мне его надо, – сказала Наташа, блестя глазами и не улыбаясь. – Графиня подняла голову и пристально посмотрела на дочь.
– Не смотрите на меня. Мама, не смотрите, я сейчас заплачу.
– Садись, посиди со мной, – сказала графиня.
– Мама, мне его надо. За что я так пропадаю, мама?… – Голос ее оборвался, слезы брызнули из глаз, и она, чтобы скрыть их, быстро повернулась и вышла из комнаты. Она вышла в диванную, постояла, подумала и пошла в девичью. Там старая горничная ворчала на молодую девушку, запыхавшуюся, с холода прибежавшую с дворни.
– Будет играть то, – говорила старуха. – На всё время есть.
– Пусти ее, Кондратьевна, – сказала Наташа. – Иди, Мавруша, иди.
И отпустив Маврушу, Наташа через залу пошла в переднюю. Старик и два молодые лакея играли в карты. Они прервали игру и встали при входе барышни. «Что бы мне с ними сделать?» подумала Наташа. – Да, Никита, сходи пожалуста… куда бы мне его послать? – Да, сходи на дворню и принеси пожалуста петуха; да, а ты, Миша, принеси овса.
– Немного овса прикажете? – весело и охотно сказал Миша.
– Иди, иди скорее, – подтвердил старик.
– Федор, а ты мелу мне достань.
Проходя мимо буфета, она велела подавать самовар, хотя это было вовсе не время.
Буфетчик Фока был самый сердитый человек из всего дома. Наташа над ним любила пробовать свою власть. Он не поверил ей и пошел спросить, правда ли?
– Уж эта барышня! – сказал Фока, притворно хмурясь на Наташу.
Никто в доме не рассылал столько людей и не давал им столько работы, как Наташа. Она не могла равнодушно видеть людей, чтобы не послать их куда нибудь. Она как будто пробовала, не рассердится ли, не надуется ли на нее кто из них, но ничьих приказаний люди не любили так исполнять, как Наташиных. «Что бы мне сделать? Куда бы мне пойти?» думала Наташа, медленно идя по коридору.
– Настасья Ивановна, что от меня родится? – спросила она шута, который в своей куцавейке шел навстречу ей.
– От тебя блохи, стрекозы, кузнецы, – отвечал шут.
– Боже мой, Боже мой, всё одно и то же. Ах, куда бы мне деваться? Что бы мне с собой сделать? – И она быстро, застучав ногами, побежала по лестнице к Фогелю, который с женой жил в верхнем этаже. У Фогеля сидели две гувернантки, на столе стояли тарелки с изюмом, грецкими и миндальными орехами. Гувернантки разговаривали о том, где дешевле жить, в Москве или в Одессе. Наташа присела, послушала их разговор с серьезным задумчивым лицом и встала. – Остров Мадагаскар, – проговорила она. – Ма да гас кар, – повторила она отчетливо каждый слог и не отвечая на вопросы m me Schoss о том, что она говорит, вышла из комнаты. Петя, брат ее, был тоже наверху: он с своим дядькой устраивал фейерверк, который намеревался пустить ночью. – Петя! Петька! – закричала она ему, – вези меня вниз. с – Петя подбежал к ней и подставил спину. Она вскочила на него, обхватив его шею руками и он подпрыгивая побежал с ней. – Нет не надо – остров Мадагаскар, – проговорила она и, соскочив с него, пошла вниз.
Как будто обойдя свое царство, испытав свою власть и убедившись, что все покорны, но что всё таки скучно, Наташа пошла в залу, взяла гитару, села в темный угол за шкапчик и стала в басу перебирать струны, выделывая фразу, которую она запомнила из одной оперы, слышанной в Петербурге вместе с князем Андреем. Для посторонних слушателей у ней на гитаре выходило что то, не имевшее никакого смысла, но в ее воображении из за этих звуков воскресал целый ряд воспоминаний. Она сидела за шкапчиком, устремив глаза на полосу света, падавшую из буфетной двери, слушала себя и вспоминала. Она находилась в состоянии воспоминания.
Соня прошла в буфет с рюмкой через залу. Наташа взглянула на нее, на щель в буфетной двери и ей показалось, что она вспоминает то, что из буфетной двери в щель падал свет и что Соня прошла с рюмкой. «Да и это было точь в точь также», подумала Наташа. – Соня, что это? – крикнула Наташа, перебирая пальцами на толстой струне.
– Ах, ты тут! – вздрогнув, сказала Соня, подошла и прислушалась. – Не знаю. Буря? – сказала она робко, боясь ошибиться.
«Ну вот точно так же она вздрогнула, точно так же подошла и робко улыбнулась тогда, когда это уж было», подумала Наташа, «и точно так же… я подумала, что в ней чего то недостает».
– Нет, это хор из Водоноса, слышишь! – И Наташа допела мотив хора, чтобы дать его понять Соне.
– Ты куда ходила? – спросила Наташа.
– Воду в рюмке переменить. Я сейчас дорисую узор.
– Ты всегда занята, а я вот не умею, – сказала Наташа. – А Николай где?
– Спит, кажется.
– Соня, ты поди разбуди его, – сказала Наташа. – Скажи, что я его зову петь. – Она посидела, подумала о том, что это значит, что всё это было, и, не разрешив этого вопроса и нисколько не сожалея о том, опять в воображении своем перенеслась к тому времени, когда она была с ним вместе, и он влюбленными глазами смотрел на нее.
«Ах, поскорее бы он приехал. Я так боюсь, что этого не будет! А главное: я стареюсь, вот что! Уже не будет того, что теперь есть во мне. А может быть, он нынче приедет, сейчас приедет. Может быть приехал и сидит там в гостиной. Может быть, он вчера еще приехал и я забыла». Она встала, положила гитару и пошла в гостиную. Все домашние, учителя, гувернантки и гости сидели уж за чайным столом. Люди стояли вокруг стола, – а князя Андрея не было, и была всё прежняя жизнь.
– А, вот она, – сказал Илья Андреич, увидав вошедшую Наташу. – Ну, садись ко мне. – Но Наташа остановилась подле матери, оглядываясь кругом, как будто она искала чего то.
– Мама! – проговорила она. – Дайте мне его , дайте, мама, скорее, скорее, – и опять она с трудом удержала рыдания.
Она присела к столу и послушала разговоры старших и Николая, который тоже пришел к столу. «Боже мой, Боже мой, те же лица, те же разговоры, так же папа держит чашку и дует точно так же!» думала Наташа, с ужасом чувствуя отвращение, подымавшееся в ней против всех домашних за то, что они были всё те же.
После чая Николай, Соня и Наташа пошли в диванную, в свой любимый угол, в котором всегда начинались их самые задушевные разговоры.


– Бывает с тобой, – сказала Наташа брату, когда они уселись в диванной, – бывает с тобой, что тебе кажется, что ничего не будет – ничего; что всё, что хорошее, то было? И не то что скучно, а грустно?
– Еще как! – сказал он. – У меня бывало, что всё хорошо, все веселы, а мне придет в голову, что всё это уж надоело и что умирать всем надо. Я раз в полку не пошел на гулянье, а там играла музыка… и так мне вдруг скучно стало…
– Ах, я это знаю. Знаю, знаю, – подхватила Наташа. – Я еще маленькая была, так со мной это бывало. Помнишь, раз меня за сливы наказали и вы все танцовали, а я сидела в классной и рыдала, никогда не забуду: мне и грустно было и жалко было всех, и себя, и всех всех жалко. И, главное, я не виновата была, – сказала Наташа, – ты помнишь?
– Помню, – сказал Николай. – Я помню, что я к тебе пришел потом и мне хотелось тебя утешить и, знаешь, совестно было. Ужасно мы смешные были. У меня тогда была игрушка болванчик и я его тебе отдать хотел. Ты помнишь?
– А помнишь ты, – сказала Наташа с задумчивой улыбкой, как давно, давно, мы еще совсем маленькие были, дяденька нас позвал в кабинет, еще в старом доме, а темно было – мы это пришли и вдруг там стоит…
– Арап, – докончил Николай с радостной улыбкой, – как же не помнить? Я и теперь не знаю, что это был арап, или мы во сне видели, или нам рассказывали.
– Он серый был, помнишь, и белые зубы – стоит и смотрит на нас…
– Вы помните, Соня? – спросил Николай…
– Да, да я тоже помню что то, – робко отвечала Соня…
– Я ведь спрашивала про этого арапа у папа и у мама, – сказала Наташа. – Они говорят, что никакого арапа не было. А ведь вот ты помнишь!
– Как же, как теперь помню его зубы.
– Как это странно, точно во сне было. Я это люблю.
– А помнишь, как мы катали яйца в зале и вдруг две старухи, и стали по ковру вертеться. Это было, или нет? Помнишь, как хорошо было?
– Да. А помнишь, как папенька в синей шубе на крыльце выстрелил из ружья. – Они перебирали улыбаясь с наслаждением воспоминания, не грустного старческого, а поэтического юношеского воспоминания, те впечатления из самого дальнего прошедшего, где сновидение сливается с действительностью, и тихо смеялись, радуясь чему то.
Соня, как и всегда, отстала от них, хотя воспоминания их были общие.
Соня не помнила многого из того, что они вспоминали, а и то, что она помнила, не возбуждало в ней того поэтического чувства, которое они испытывали. Она только наслаждалась их радостью, стараясь подделаться под нее.
Она приняла участие только в том, когда они вспоминали первый приезд Сони. Соня рассказала, как она боялась Николая, потому что у него на курточке были снурки, и ей няня сказала, что и ее в снурки зашьют.
– А я помню: мне сказали, что ты под капустою родилась, – сказала Наташа, – и помню, что я тогда не смела не поверить, но знала, что это не правда, и так мне неловко было.
Во время этого разговора из задней двери диванной высунулась голова горничной. – Барышня, петуха принесли, – шопотом сказала девушка.
– Не надо, Поля, вели отнести, – сказала Наташа.
В середине разговоров, шедших в диванной, Диммлер вошел в комнату и подошел к арфе, стоявшей в углу. Он снял сукно, и арфа издала фальшивый звук.
– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…
– Это метампсикова, – сказала Соня, которая всегда хорошо училась и все помнила. – Египтяне верили, что наши души были в животных и опять пойдут в животных.