Алексий (Кузнецов)

В Википедии существуют статьи о других людях с именем Алексий и фамилией Кузнецов.

Архиепископ Алексий (в миру Николай Николаевич Кузнецов; 31 августа 1875, Царское село — 15 ноября 1938, Ижевск) — епископ Русской православной церкви, архиепископ Сарапульский.

Биография

Родился 31 августа 1875 года в семье священника Санкт-Петербургской епархии, впоследствии митрофорного протоиерея, выходца из крестьян.

Учился в Александровском лицее до 1891 года, затем (1891—1898) в Александро-Невском духовном училище.

В 1902 году окончил Петербургскую духовную академию со степенью кандидата богословия за сочинение «Нравственный смысл юродства и столпничества», которое переработал впоследствии в магистерскую диссертацию.

Определён помощником инспектора Иркутской духовной семинарии.

С 1903 года — преподаватель Устюжского духовного училища, помощник смотрителя Белозерского духовного училища.

17 марта 1904 года пострижен в монашество с наречением имени Алексий ректором Новгородской Духовной семинарии архимандритом Сергием (Титовым), 20 марта — рукоположён в иеродиакона, а 21 марта — во иеромонаха. Назначен преподавателем Новгородской духовной семинарии.

В 1906 году преподаватель Ярославской духовной семинарии.

Увлекался социал-демократическими идеями, стал писать статьи в партийную газету, выступал с революционными речами перед семинаристами. По жалобе Ярославского отделения Союза Русского Народа к местному губернатору, а последнего в свою очередь в Синод иеромонах Алексий был в мае-июне 1907 года переведён в Вологодский Духо-Сошественский мужской монастырь. В секретном отношении Председателя Совмина П. А. Столыпина обер-прокурору Синода П. П. Извольскому о переводе из Ярославля иеромонаха Алексия (Кузнецова) говорилось о нем, как об «оказавшем крайне вредное влияние в политическом отношении». Находился некоторое время без определенных занятий.

С января 1908 по февраль 1909 года — член Урмийской духовной миссии в Персии, занимался воспитанием сирохалдейского населения.

После этого проживал в Яблочинском монастыре Холмской епархии, занимался преподавательской и миссионерской деятельностью.

С 1909 года преподаватель Томской духовной семинарии. Занимался миссионерством и там.

С 28 июля 1911 года — смотритель Лысовского духовного училища Московской епархии.

С 1912 года благочинный уездных монастырей Московской епархии.

30 мая 1913 года назначен на должность настоятеля Коломенского Богоявленского Старо-Голутвина монастыря Московской епархии, в связи с чем 30 июня того же года митрополит Московский Макарий (Невский) возводит его в сан архимандрита.

В 1913 году в городе Петербурге им была опубликована книга «Труд юродства и странничества».

С октября 1914 по январь 1915 года архимандрит Алексий был смотрителем Коломенского духовного училища.

В феврале 1915 года был избран членом Православного миссионерского общества.

В марте 1916 года был назначен инспектором Вифанской духовной семинарии.

В сентябре этого же года он снова был назначен настоятелем Старо-Голутвина монастыря. Прослужил в этой должности до декабря 1916 года.

С конца октября также служил благочинным уездных монастырей 1-го округа Московской епархии и заведующим страхованием строений всех уездных монастырей Московской епархии.

25 декабря 1916 году Высочайшем повелением назначен во епископом Дмитровским, пятым викарием Московской епархии.

26 декабря того же года в храме Христа Спасителя состоялась его епископская хиротонию, которую возглавил митрополит Московский Макарий (Невский) в сослужении шести архиереев.

В январе 1917 года епископ Алексий был назначен настоятелем Московского Богоявленского первоклассного монастыря и председателем Московского Миссионерского совета и Братства Святого Воскресения.

После февральской революции Синод по требованию Временного правительства уволил на покой четырёх архиереев, в том числе митрополита Московского Макария (Невского). Епископ Алексий, как его ставленник, 25 марта 1917 года, несмотря на свой прошлый либерализм, был переведён из столицы в провинцию, став епископом Сарапульским, вторым викарием Вятской епархии.

29 марта 1917 года он безуспешно просил Синод возвратить его в Москву на кафедру епископа Верейского, которая в то время была свободна. Впоследствии епископ Алексий полюбил свою новую епархию и никуда более не желал уезжать.

Указом Святейшего Патриарха, Священного Синода и Высшего Церковного Совета от 25 августа/7 сентября 1918 года Сарапульская кафедра становится самостоятельной, а епископ Алексий носил титул Сарапульского и Елабужского.

В сентябре 1919 года арестован в Сарапуле без предъявления обвинения. Через восемь дней его освободили.

По представлению епископа Алексия в 1921 года в Сарапульской епархии были открыты две викарные кафедры: Ижевская, на которую 9 октября 1921 года хиротонисан архимандрит Стефан (Бех), и Елабужская, на которую 12 февраля 1922 года рукоположен архимандрит Георгий (Анисимов)

В августе 1922 году епископ Алексий перешел в обновленство, признав ВЦУ. Вступил в организацию «Живая Церковь» и разослал по епархии устав и программу «живоцерковников» за своей подписью как руководство к действию для всего духовенства и мирян. Это дало ему возможность сохранить епархию под своим управлением и зарегистрировать органы церковного управления.

По сообщению обновленческой печати, в 1922 года епископ Сарапульский «был большим сторонником церковного обновления и энергично старался распространить его по всей епархии. Программа группы „Живая Церковь“ принята была при нём почти всею Сарапульскою епархиею…».

В 1923 году он провёл, с разрешения гражданской власти, Сарапульский епархиальный съезд духовенства и мирян, который избрал Епархиальный совет, что было невозможно для православных архиереев.

Вскоре после освобождения Патриарха Тихона из-под ареста епископ Алексий направил в Москву своего доверенного клирика — протоиерея Николая Люперсольского, который убеждал Патриарха в православности епископа Алексия и необходимости в сложившихся ранее условиях идти на компромиссы с обновленцами. Патриарх Тихон принял епископа Сарапульского в общение и через протоиерея Николая Люперсольского установил с ним «деловые сношения». После этого, докладывал Патриарху преосвященный Алексий, «пресловутое обновление» в Сарапульской епархии было ликвидировано, а всё духовенство и миряне «единодушно встали под руководство и покровительство» законного главы Русской Православной Церкви. При этом Сарапульский архиерей категорически отвергал все обвинения в переходе в раскол. В рапорте Патриарху Тихону в сентябре 1923 года он объяснял свои действия тактикой компромиссов «исключительно только в целях сохранения в своем управлении епархии, предотвращения раздора и разногласий в ней», необходимостью избежать полного расстройства в церковных делах и дезорганизации среди духовенства, что произошло, по его мнению, в соседних Казанской, Екатеринбургской и Уфимской епархиях (где получило распространение автокефальное движение).

В 1924—1927 годах трижды арестовывался.

В 1927 года возведён в сан архиепископа.

С 20 февраля ноябрь 1931 года и с декабря 1931 года по февраль 1932 года временно управлял Свердловской епархией.

8 февраля 1932 года арестован. 7 сентября 1932 года постановлением Коллегии ОГПУ приговорен к трём годам концлагеря.

28 мая 1933 года амнистирован.

С 22 ноября 1933 года — архиепископ Пензенский.

С 27 марта 1934 года — архиепископ Тобольский.

С 14 мая 1934 года — архиепископ Сарапульский, но в управление не вступил.

С 22 октября 1935 года архиепископ Сарапульский и временно управляющий Свердловской епархией.

В августе 1937 года ему было поручено временное управление Кировской епархией.

15 ноября 1938 года постановлением Тройки УНКВД по Удмуртской АССР приговорён к высшей мере. Расстрелян 15 ноября 1938 года в городе Ижевске. Место захоронения неизвестно.

Реабилитирован в 1989 году. [kuz1.pstbi.ccas.ru/bin/db.exe/ans/newmr/?HYZ9EJxGHoxITYZCF2JMTdG6Xbu*euKesOWd60W8suShdSOicW0Be8eieu0d66qceeufc8KWeCQd** Биография в реестре Новомучеников и исповедников Российских на сайте ПСТГУ]

Ссылки

• [www.ekaterinburg-eparhia.ru/history/gracesarhipastyri/ekbbishops/at262 Епископ Алексий (Кузнецов)]
• [izhiza.ru/joom/index.php?option=com_content&task=view&id=178&Itemid=76 Архиепископ Сарапульский Алексий]
• [udmeparhia.ru/diocese/Arhi/arhi_250.html Архиепископ Сарапульский Алексий (Кузнецов)]

Отрывок, характеризующий Алексий (Кузнецов)

– Да, это так, – нетерпеливо продолжал князь Василий, потирая лысину и опять с злобой придвигая к себе отодвинутый столик, – но, наконец…наконец дело в том, ты сама знаешь, что прошлою зимой граф написал завещание, по которому он всё имение, помимо прямых наследников и нас, отдавал Пьеру.
– Мало ли он писал завещаний! – спокойно сказала княжна. – Но Пьеру он не мог завещать. Пьер незаконный.
– Ma chere, – сказал вдруг князь Василий, прижав к себе столик, оживившись и начав говорить скорей, – но что, ежели письмо написано государю, и граф просит усыновить Пьера? Понимаешь, по заслугам графа его просьба будет уважена…
Княжна улыбнулась, как улыбаются люди, которые думают что знают дело больше, чем те, с кем разговаривают.
– Я тебе скажу больше, – продолжал князь Василий, хватая ее за руку, – письмо было написано, хотя и не отослано, и государь знал о нем. Вопрос только в том, уничтожено ли оно, или нет. Ежели нет, то как скоро всё кончится , – князь Василий вздохнул, давая этим понять, что он разумел под словами всё кончится , – и вскроют бумаги графа, завещание с письмом будет передано государю, и просьба его, наверно, будет уважена. Пьер, как законный сын, получит всё.
– А наша часть? – спросила княжна, иронически улыбаясь так, как будто всё, но только не это, могло случиться.
– Mais, ma pauvre Catiche, c'est clair, comme le jour. [Но, моя дорогая Катишь, это ясно, как день.] Он один тогда законный наследник всего, а вы не получите ни вот этого. Ты должна знать, моя милая, были ли написаны завещание и письмо, и уничтожены ли они. И ежели почему нибудь они забыты, то ты должна знать, где они, и найти их, потому что…
– Этого только недоставало! – перебила его княжна, сардонически улыбаясь и не изменяя выражения глаз. – Я женщина; по вашему мы все глупы; но я настолько знаю, что незаконный сын не может наследовать… Un batard, [Незаконный,] – прибавила она, полагая этим переводом окончательно показать князю его неосновательность.
– Как ты не понимаешь, наконец, Катишь! Ты так умна: как ты не понимаешь, – ежели граф написал письмо государю, в котором просит его признать сына законным, стало быть, Пьер уж будет не Пьер, а граф Безухой, и тогда он по завещанию получит всё? И ежели завещание с письмом не уничтожены, то тебе, кроме утешения, что ты была добродетельна et tout ce qui s'en suit, [и всего, что отсюда вытекает,] ничего не останется. Это верно.
– Я знаю, что завещание написано; но знаю тоже, что оно недействительно, и вы меня, кажется, считаете за совершенную дуру, mon cousin, – сказала княжна с тем выражением, с которым говорят женщины, полагающие, что они сказали нечто остроумное и оскорбительное.
– Милая ты моя княжна Катерина Семеновна, – нетерпеливо заговорил князь Василий. – Я пришел к тебе не за тем, чтобы пикироваться с тобой, а за тем, чтобы как с родной, хорошею, доброю, истинною родной, поговорить о твоих же интересах. Я тебе говорю десятый раз, что ежели письмо к государю и завещание в пользу Пьера есть в бумагах графа, то ты, моя голубушка, и с сестрами, не наследница. Ежели ты мне не веришь, то поверь людям знающим: я сейчас говорил с Дмитрием Онуфриичем (это был адвокат дома), он то же сказал.
Видимо, что то вдруг изменилось в мыслях княжны; тонкие губы побледнели (глаза остались те же), и голос, в то время как она заговорила, прорывался такими раскатами, каких она, видимо, сама не ожидала.
– Это было бы хорошо, – сказала она. – Я ничего не хотела и не хочу.
Она сбросила свою собачку с колен и оправила складки платья.
– Вот благодарность, вот признательность людям, которые всем пожертвовали для него, – сказала она. – Прекрасно! Очень хорошо! Мне ничего не нужно, князь.
– Да, но ты не одна, у тебя сестры, – ответил князь Василий.
Но княжна не слушала его.
– Да, я это давно знала, но забыла, что, кроме низости, обмана, зависти, интриг, кроме неблагодарности, самой черной неблагодарности, я ничего не могла ожидать в этом доме…
– Знаешь ли ты или не знаешь, где это завещание? – спрашивал князь Василий еще с большим, чем прежде, подергиванием щек.
– Да, я была глупа, я еще верила в людей и любила их и жертвовала собой. А успевают только те, которые подлы и гадки. Я знаю, чьи это интриги.
Княжна хотела встать, но князь удержал ее за руку. Княжна имела вид человека, вдруг разочаровавшегося во всем человеческом роде; она злобно смотрела на своего собеседника.
– Еще есть время, мой друг. Ты помни, Катишь, что всё это сделалось нечаянно, в минуту гнева, болезни, и потом забыто. Наша обязанность, моя милая, исправить его ошибку, облегчить его последние минуты тем, чтобы не допустить его сделать этой несправедливости, не дать ему умереть в мыслях, что он сделал несчастными тех людей…
– Тех людей, которые всем пожертвовали для него, – подхватила княжна, порываясь опять встать, но князь не пустил ее, – чего он никогда не умел ценить. Нет, mon cousin, – прибавила она со вздохом, – я буду помнить, что на этом свете нельзя ждать награды, что на этом свете нет ни чести, ни справедливости. На этом свете надо быть хитрою и злою.
– Ну, voyons, [послушай,] успокойся; я знаю твое прекрасное сердце.
– Нет, у меня злое сердце.
– Я знаю твое сердце, – повторил князь, – ценю твою дружбу и желал бы, чтобы ты была обо мне того же мнения. Успокойся и parlons raison, [поговорим толком,] пока есть время – может, сутки, может, час; расскажи мне всё, что ты знаешь о завещании, и, главное, где оно: ты должна знать. Мы теперь же возьмем его и покажем графу. Он, верно, забыл уже про него и захочет его уничтожить. Ты понимаешь, что мое одно желание – свято исполнить его волю; я затем только и приехал сюда. Я здесь только затем, чтобы помогать ему и вам.
– Теперь я всё поняла. Я знаю, чьи это интриги. Я знаю, – говорила княжна.
– Hе в том дело, моя душа.
– Это ваша protegee, [любимица,] ваша милая княгиня Друбецкая, Анна Михайловна, которую я не желала бы иметь горничной, эту мерзкую, гадкую женщину.
– Ne perdons point de temps. [Не будем терять время.]
– Ax, не говорите! Прошлую зиму она втерлась сюда и такие гадости, такие скверности наговорила графу на всех нас, особенно Sophie, – я повторить не могу, – что граф сделался болен и две недели не хотел нас видеть. В это время, я знаю, что он написал эту гадкую, мерзкую бумагу; но я думала, что эта бумага ничего не значит.
– Nous у voila, [В этом то и дело.] отчего же ты прежде ничего не сказала мне?
– В мозаиковом портфеле, который он держит под подушкой. Теперь я знаю, – сказала княжна, не отвечая. – Да, ежели есть за мной грех, большой грех, то это ненависть к этой мерзавке, – почти прокричала княжна, совершенно изменившись. – И зачем она втирается сюда? Но я ей выскажу всё, всё. Придет время!


В то время как такие разговоры происходили в приемной и в княжниной комнатах, карета с Пьером (за которым было послано) и с Анной Михайловной (которая нашла нужным ехать с ним) въезжала во двор графа Безухого. Когда колеса кареты мягко зазвучали по соломе, настланной под окнами, Анна Михайловна, обратившись к своему спутнику с утешительными словами, убедилась в том, что он спит в углу кареты, и разбудила его. Очнувшись, Пьер за Анною Михайловной вышел из кареты и тут только подумал о том свидании с умирающим отцом, которое его ожидало. Он заметил, что они подъехали не к парадному, а к заднему подъезду. В то время как он сходил с подножки, два человека в мещанской одежде торопливо отбежали от подъезда в тень стены. Приостановившись, Пьер разглядел в тени дома с обеих сторон еще несколько таких же людей. Но ни Анна Михайловна, ни лакей, ни кучер, которые не могли не видеть этих людей, не обратили на них внимания. Стало быть, это так нужно, решил сам с собой Пьер и прошел за Анною Михайловной. Анна Михайловна поспешными шагами шла вверх по слабо освещенной узкой каменной лестнице, подзывая отстававшего за ней Пьера, который, хотя и не понимал, для чего ему надо было вообще итти к графу, и еще меньше, зачем ему надо было итти по задней лестнице, но, судя по уверенности и поспешности Анны Михайловны, решил про себя, что это было необходимо нужно. На половине лестницы чуть не сбили их с ног какие то люди с ведрами, которые, стуча сапогами, сбегали им навстречу. Люди эти прижались к стене, чтобы пропустить Пьера с Анной Михайловной, и не показали ни малейшего удивления при виде их.
– Здесь на половину княжен? – спросила Анна Михайловна одного из них…
– Здесь, – отвечал лакей смелым, громким голосом, как будто теперь всё уже было можно, – дверь налево, матушка.
– Может быть, граф не звал меня, – сказал Пьер в то время, как он вышел на площадку, – я пошел бы к себе.
Анна Михайловна остановилась, чтобы поровняться с Пьером.
– Ah, mon ami! – сказала она с тем же жестом, как утром с сыном, дотрогиваясь до его руки: – croyez, que je souffre autant, que vous, mais soyez homme. [Поверьте, я страдаю не меньше вас, но будьте мужчиной.]
– Право, я пойду? – спросил Пьер, ласково чрез очки глядя на Анну Михайловну.
– Ah, mon ami, oubliez les torts qu'on a pu avoir envers vous, pensez que c'est votre pere… peut etre a l'agonie. – Она вздохнула. – Je vous ai tout de suite aime comme mon fils. Fiez vous a moi, Pierre. Je n'oublirai pas vos interets. [Забудьте, друг мой, в чем были против вас неправы. Вспомните, что это ваш отец… Может быть, в агонии. Я тотчас полюбила вас, как сына. Доверьтесь мне, Пьер. Я не забуду ваших интересов.]
Пьер ничего не понимал; опять ему еще сильнее показалось, что всё это так должно быть, и он покорно последовал за Анною Михайловной, уже отворявшею дверь.
Дверь выходила в переднюю заднего хода. В углу сидел старик слуга княжен и вязал чулок. Пьер никогда не был на этой половине, даже не предполагал существования таких покоев. Анна Михайловна спросила у обгонявшей их, с графином на подносе, девушки (назвав ее милой и голубушкой) о здоровье княжен и повлекла Пьера дальше по каменному коридору. Из коридора первая дверь налево вела в жилые комнаты княжен. Горничная, с графином, второпях (как и всё делалось второпях в эту минуту в этом доме) не затворила двери, и Пьер с Анною Михайловной, проходя мимо, невольно заглянули в ту комнату, где, разговаривая, сидели близко друг от друга старшая княжна с князем Васильем. Увидав проходящих, князь Василий сделал нетерпеливое движение и откинулся назад; княжна вскочила и отчаянным жестом изо всей силы хлопнула дверью, затворяя ее.