Амосов, Александр Александрович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Александр Александрович Амосов
Дата рождения:

10 сентября 1948(1948-09-10)

Место рождения:

с. Черевково, Красноборский район, Архангельская область, СССР

Дата смерти:

15 апреля 1996(1996-04-15) (47 лет)

Место смерти:

Санкт-Петербург, Россия

Страна:

СССР СССРРоссия Россия

Научная сфера:

история России периода феодализма, источниковедение, археография, история архивного дела, история книжности, историография, история культуры, вспомогательные исторические дисциплины (палеография, филигранология, текстология и др.), библиография

Место работы:

Библиотека Российской академии наук

Учёная степень:

доктор исторических наук (1991)

Альма-матер:

МГИАИ (1971)

Научный руководитель:

С. Н. Валк

Известен как:

исследователь Лицевого летописного свода

Алекса́ндр Алекса́ндрович Амо́сов (10 сентября 1948, село Черевково, Архангельская область — 15 апреля 1996, Санкт-Петербург) — известный российский учёный-историк, археограф, специалист широкого профиля, один из ведущих исследователей Лицевого летописного свода XVI века. Доктор исторических наук (1991).

Ведущий научный сотрудник Отдела редкой и рукописной книги Библиотеки РАН.

Участник 23 археографических экспедиций.

Член Археографической комиссии РАН.





Биография

В 1971 году окончил Московский государственный историко-архивный институт. Продолжив обучение, окончил аспирантуру Ленинградского отделения института истории (ЛОИИ) АН СССР.

С 1971 года — научный сотрудник Отдела редкой и рукописной книги Библиотеки Академии наук (БАН). С 1988 года — ведущий научный сотрудник Отдела.

1975 — кандидат исторических наук.

1991 — доктор исторических наук. Диссертация «Лицевой летописный свод Ивана Грозного: Комплексное кодикологическое исследование» стала итогом его многолетних плодотворных исследований этого уникального памятника русской средневековой культуры.

Работая в Отделе, А. А. Амосов готовил описания и издания рукописей, руководил многими археографическими экспедициями.

Основная тематика исследований: книжность и архивы Древней Руси. Он также автор трудов по палеографии, филигранологии, истории собраний рукописей и старопечатных книг.

Сочинения

  • Архивы Двинских монастырей: Очерки по истории организации и складывания архивов духовных корпораций: Диссертация … канд. ист. наук. М., 1974.
  • Заметки о Сийском пергаменном Евангелии: (Рукописная книга в системе политических отношений XIV в.) // Книги и библиотеки в России в XIV-первой половине XIX века: Сб. науч. тр. — Л., 1982. — С. 129—138.
  • Копийная книга Антониево-Сийского монастыря // Археографический ежегодник за 1971 г. — М., 1972. — С. 276.
  • Описание Рукописного отдела БАН СССР / Сост. А. А. Амосов, Л. Б. Белова, М. В. Кукушкина. — Л., 1989. Т. 8, вып.1: Рукописи Архангельского собрания.
Редактор
  • Ранняя русская лирика / Под ред. А. Амосова. Библиотека АН СССР. — Л., 1988. — 408 с. — 2 750 экз. (обл.)
Участвовал в подготовке издания
  • Радзивиловская летопись: Факсимильное воспроизведение рукописи. Текст. Исследование. Описание миниатюр. Кн. 1-2 / Отв. ред. М. В. Кукушкина. — СПб.: Глаголъ: М.: Искусство, 1994. — 936 с. — 5 000 экз. — ISBN 5-85381-022-7, ISBN 5-210-00075-3. (в пер., кор.)

Библиография

Напишите отзыв о статье "Амосов, Александр Александрович"

Примечания

Литература

Ссылки

  • [virtmuseum.aonb.ru/pers.html Книжные памятники Архангельского Севера — Персоналии — Амосов Александр Александрович]
  • [www.spbrc.nw.ru/?p=302 Библиотека РАН (БАН) — СПбНЦ РАН]


Отрывок, характеризующий Амосов, Александр Александрович

– Что же делать! С кем это не случалось! – сказал сын развязным, смелым тоном, тогда как в душе своей он считал себя негодяем, подлецом, который целой жизнью не мог искупить своего преступления. Ему хотелось бы целовать руки своего отца, на коленях просить его прощения, а он небрежным и даже грубым тоном говорил, что это со всяким случается.
Граф Илья Андреич опустил глаза, услыхав эти слова сына и заторопился, отыскивая что то.
– Да, да, – проговорил он, – трудно, я боюсь, трудно достать…с кем не бывало! да, с кем не бывало… – И граф мельком взглянул в лицо сыну и пошел вон из комнаты… Николай готовился на отпор, но никак не ожидал этого.
– Папенька! па…пенька! – закричал он ему вслед, рыдая; простите меня! – И, схватив руку отца, он прижался к ней губами и заплакал.

В то время, как отец объяснялся с сыном, у матери с дочерью происходило не менее важное объяснение. Наташа взволнованная прибежала к матери.
– Мама!… Мама!… он мне сделал…
– Что сделал?
– Сделал, сделал предложение. Мама! Мама! – кричала она. Графиня не верила своим ушам. Денисов сделал предложение. Кому? Этой крошечной девочке Наташе, которая еще недавно играла в куклы и теперь еще брала уроки.
– Наташа, полно, глупости! – сказала она, еще надеясь, что это была шутка.
– Ну вот, глупости! – Я вам дело говорю, – сердито сказала Наташа. – Я пришла спросить, что делать, а вы мне говорите: «глупости»…
Графиня пожала плечами.
– Ежели правда, что мосьё Денисов сделал тебе предложение, то скажи ему, что он дурак, вот и всё.
– Нет, он не дурак, – обиженно и серьезно сказала Наташа.
– Ну так что ж ты хочешь? Вы нынче ведь все влюблены. Ну, влюблена, так выходи за него замуж! – сердито смеясь, проговорила графиня. – С Богом!
– Нет, мама, я не влюблена в него, должно быть не влюблена в него.
– Ну, так так и скажи ему.
– Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата?
– Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, – сказала графиня, улыбаясь.
– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.
– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.

На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.



После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.