Андреевские

Андреевские — несколько дворянских российских родов.

Андреевские (древний род)

Андреевские
изм. Прус I
Губернии, в РК которых внесён род:	Тверская, Московская, Тамбовская
Подданство:

Предок этого рода Иероним Рафаилович Андреевский происходил из польской шляхты, служил чашником Слонимским и от короля Польского и Великого князя Литовского Яна II Казимира пожалован в 1656 г за услуги местностями в княжестве Жмудском. Камер-фурьер Степан Степанович Андреевский Высочайшею грамотою Императрицы Екатерины II в 1791 г возведён в дворянское Российской Империи достоинство по собственным заслугам и по происхождению от деда Иеронима. Род этот внесён в родословную книгу Тверской, Московской и Тамбовской губерний. Указом департамента герольдии от 14 апреля 1858 года № 2509 велено перенести герб Андреевских из 4 (иностранные роды) в 6 часть (древние благородные роды) родословной книги.

Представители рода:

• Андреевский, Иероним Рафаилович — чашник Слонимский.
• Андреевский, Степан Степанович (1726 — 05.02.1812) — камердинер великого князя Павла Петровича, камер-фурьер.
  • Андреевский, Николай Степанович (1771 — 1839) — генерал-майор, участник Бородинского сражения.
  • Андреевский, Константин Степанович (1786 — 1836) — генерал-майор, участник Бородинского сражения, командир 39-го Егерского полка.
  • Андреевский, Степан Степанович (1784 — 1843) — генерал-майор, герой Войны 1812 г, командир Лейб-гвардии Уланского полка.
    • Андреевский, Владимир Михайлович (1858 — 1942) — русский государственный деятель, член Государственного совета, внук предыдущего.
    • Андреевский, Сергей Сергеевич (1857 — 1930) — русский государственный деятель, сенатор, внук предыдущего.

Герб данного рода представляет собой изменённый вариант польского герба Прус I:

В красном поле серебряный крест с положенной под оным стрелою концом вверх обращенной. Щит увенчан обыкновенным дворянским шлемом с выходящею в локте согнутую рукою держащею меч. Намёт на щите красный подложенный серебром

Описание и рисунок герба (диплом 13 марта 1791 года), не внесенного в Общий гербовник дворянских родов Всероссийской империи, были опубликованы С. Н. Тройницким в журнале «Гербовед». Рисунок выполнил известный геральдический художник начала XX в. Г. И. Нарбут

Андреевские (ОГ 3-137)

Андреевские
Том и лист Общего гербовника:	ч.3 № 137
Родоначальник:	Григорий Андреевской
Место происхождения:	Новгородская уезд
Подданство:

Григорий Андреевской происходил из крестьян Новгородского уезда. В службу поступил в 1725 году, с 1733 года — гренадер Лейб-гвардии Преображенского полка.

Находясь в Лейб-Кампании, по именному указу Государыни Императрицы Елизаветы Петровны 31 декабря 1741 года пожалован в потомственное дворянское достоинство.

Герб Андреевского внесен в Часть 3 Общего гербовника дворянских родов Всероссийской империи, № 137:

Щит разделён перпендикулярно на две части, из коих в правой в чёрном поле между тремя серебряными пятиугольными Звёздами изображено золотое Стропило, с означенными на оном тремя горящими Гранатами натурального цвета. В левой части в зеленом поле пять золотых хлебных Снопов, красным перевязанные. Щит увенчан обыкновенным Дворянским Шлемом, на котором наложена Лейб-Кампании гренадерская Шапка со страусовыми перьями, красного и белого цвета, а по сторонам оной Шапки видны два черных орлиных Крыла, и на них по три серебряные Звезды. Намёт на щите зеленого и чёрного цвета, подложенный с правой стороны серебром, а с левой золотом.

Андреевские (ОГ 11-113)

Андреевские
Том и лист Общего гербовника:	ч.11 № 113
Родоначальник:	Ефим Иванович Андреевский
Подданство:

Доктор медицины Ефим Иванович Андреевский в службу поступил в 1811 году; 18 декабря 1812 произведён в коллежские асессоры и, находясь в чине статского советника, 19 марта 1837 года, получил диплом на потомственное дворянское достоинство. Среди представителей данного рода Андреевских — сам Ефим Иванович и его дети:

• Андреевский, Ефим Иванович (1788 — 1840) — гоф-медик, учредитель и первый президент «Общества русских врачей» в Петербурге.
  • Андреевский, Николай Ефимович (1822—1889) — русский государственный деятель, губернатор.
  • Андреевский, Иван Ефимович (1831—1891) — русский юрист, педагог, редактор, общественный деятель, ректор Санкт-Петербургского Университета.

Герб этого рода внесен в Часть 11 Общего гербовника дворянских родов Всероссийской империи, стр. 113:

Щит полурассечен пересечен. В первой, червленой части, золотое орлиное крыло, влево. Во второй, лазурной части, три серебряные о шести лучах звезды 2,1. В третьей, золотой части, накрест положенные червленый жезл, обвитый такою же змеёю, и лазурный меч. Щит увенчан дворянским шлемом и короною. Нашлемник: три серебряных страусовых пера. Намёт: справа – червленый с золотом, слева – лазурный с серебром.

Андреевские (ОГ 17-75)

Андреевские
изм. Любич
Описание герба: см. текст
Том и лист Общего гербовника:	ч.17 № 75
Губернии, в РК которых внесён род:	Херсонская
Родоначальник:	Степан Анисимович Андреевский
Подданство:

Данный род Андреевских происходит от Степана Анисимовича Андреевского († после 1813), дворянина Киевской губернии.

Знаменитые представители рода:

• Андреевский, Эраст Степанович (1809—1872) — медик Российской империи, генерал-штаб-доктор Кавказа.
  • Андреевский, Константин Эрастович — государственный деятель, действительный статский советник
• Андреевский, Аркадий Степанович (1812—1881) — председатель Екатеринославской казённой палаты.
  • Андреевский, Сергей Аркадьевич (1847—1919) — русский поэт, переводчик, критик, судебный оратор.
  • Андреевский, Михаил Аркадьевич (1847—1879) — математик, профессор Варшавского университета.
  • Андреевский, Павел Аркадьевич (1849—1890) — присяжный поверенный, редактор газеты «Заря».
  • Андреевский, Николай Аркадьевич (1852—1880) — филолог.

Герб, пожалованный «Андреевскому, Константину Эрастову, надворному советнику, и семейству» был внесен в 17 часть Общего Гербовника дворянских родов Всероссийской Империи под № 75:

В червленом щите золотая подкова шипами вниз. На ней золотой с широкими концами крест. В подкове между шипов такой же золотой с широкими концами крест. Щит увенчан дворянским коронованным шлемом. Нашлемник: три страусовых пера: среднее — золотое, крайние — червленые. Намёт: червленый с золотом.

— [gerbovnik.ru/arms/2826.html ОГ XVII, 75]

С. Н. Тройницкий в примечаниях к изданному им в 1912 г. гербовнику Анисима Титовича Князева сообщает: Герб Андреевских, Константина Эрастова с семейством, представляет собой с измененными цветами польский герб Любич.

Андреевские (ОГ 21-30)

Андреевские
Том и лист Общего гербовника:	ч.21 № 30
Родоначальник:	Владимир Андреевский
Подданство:

В 21 часть Общего Гербовника дворянских родов Всероссийской Империи, стр. 30 внесён герб ещё одного рода Андреевских:

В серебряном щите червленый Андреевский крест. В главе щита Георгиевская о трёх черных и двух оранжевых полосах лента вдоль, обремененная крестом Военного ордена Святого Великомученика и Победоносца Георгия. Щит увенчан дворянским коронованным шлемом. Нашлемник: рука в серебряных латах, держащая серебряный с золотой рукояткой меч. Намёт серебряный, подложенный червленью.

Изображенные в гербе дворян Андреевских эмблемы указывают: Андреевский крест - на фамильное прозвание, а Георгиевский крест и рука с мечом - на военную службу родоначальника их подполковника Владимира Андреевского и пожалование его орденом Св. Георгия 4-й ст., которым приобрёл он потомственное дворянство

.

См. также

• Андреевы

Литература

• [gerbovnik.ru/search/search.html?query=Андреевские&w=a Гербы Андреевских]

Отрывок, характеризующий Андреевские

– Тебе Кирилл Андреевич Денисов, обер интендант, как приходится? – перебил его Кутузов.
– Дядя г'одной, ваша светлость.
– О! приятели были, – весело сказал Кутузов. – Хорошо, хорошо, голубчик, оставайся тут при штабе, завтра поговорим. – Кивнув головой Денисову, он отвернулся и протянул руку к бумагам, которые принес ему Коновницын.
– Не угодно ли вашей светлости пожаловать в комнаты, – недовольным голосом сказал дежурный генерал, – необходимо рассмотреть планы и подписать некоторые бумаги. – Вышедший из двери адъютант доложил, что в квартире все было готово. Но Кутузову, видимо, хотелось войти в комнаты уже свободным. Он поморщился…
– Нет, вели подать, голубчик, сюда столик, я тут посмотрю, – сказал он. – Ты не уходи, – прибавил он, обращаясь к князю Андрею. Князь Андрей остался на крыльце, слушая дежурного генерала.
Во время доклада за входной дверью князь Андрей слышал женское шептанье и хрустение женского шелкового платья. Несколько раз, взглянув по тому направлению, он замечал за дверью, в розовом платье и лиловом шелковом платке на голове, полную, румяную и красивую женщину с блюдом, которая, очевидно, ожидала входа влавввквмандующего. Адъютант Кутузова шепотом объяснил князю Андрею, что это была хозяйка дома, попадья, которая намеревалась подать хлеб соль его светлости. Муж ее встретил светлейшего с крестом в церкви, она дома… «Очень хорошенькая», – прибавил адъютант с улыбкой. Кутузов оглянулся на эти слова. Кутузов слушал доклад дежурного генерала (главным предметом которого была критика позиции при Цареве Займище) так же, как он слушал Денисова, так же, как он слушал семь лет тому назад прения Аустерлицкого военного совета. Он, очевидно, слушал только оттого, что у него были уши, которые, несмотря на то, что в одном из них был морской канат, не могли не слышать; но очевидно было, что ничто из того, что мог сказать ему дежурный генерал, не могло не только удивить или заинтересовать его, но что он знал вперед все, что ему скажут, и слушал все это только потому, что надо прослушать, как надо прослушать поющийся молебен. Все, что говорил Денисов, было дельно и умно. То, что говорил дежурный генерал, было еще дельнее и умнее, но очевидно было, что Кутузов презирал и знание и ум и знал что то другое, что должно было решить дело, – что то другое, независимое от ума и знания. Князь Андрей внимательно следил за выражением лица главнокомандующего, и единственное выражение, которое он мог заметить в нем, было выражение скуки, любопытства к тому, что такое означал женский шепот за дверью, и желание соблюсти приличие. Очевидно было, что Кутузов презирал ум, и знание, и даже патриотическое чувство, которое выказывал Денисов, но презирал не умом, не чувством, не знанием (потому что он и не старался выказывать их), а он презирал их чем то другим. Он презирал их своей старостью, своею опытностью жизни. Одно распоряжение, которое от себя в этот доклад сделал Кутузов, откосилось до мародерства русских войск. Дежурный редерал в конце доклада представил светлейшему к подписи бумагу о взысканий с армейских начальников по прошению помещика за скошенный зеленый овес.
Кутузов зачмокал губами и закачал головой, выслушав это дело.
– В печку… в огонь! И раз навсегда тебе говорю, голубчик, – сказал он, – все эти дела в огонь. Пуская косят хлеба и жгут дрова на здоровье. Я этого не приказываю и не позволяю, но и взыскивать не могу. Без этого нельзя. Дрова рубят – щепки летят. – Он взглянул еще раз на бумагу. – О, аккуратность немецкая! – проговорил он, качая головой.


– Ну, теперь все, – сказал Кутузов, подписывая последнюю бумагу, и, тяжело поднявшись и расправляя складки своей белой пухлой шеи, с повеселевшим лицом направился к двери.
Попадья, с бросившеюся кровью в лицо, схватилась за блюдо, которое, несмотря на то, что она так долго приготовлялась, она все таки не успела подать вовремя. И с низким поклоном она поднесла его Кутузову.
Глаза Кутузова прищурились; он улыбнулся, взял рукой ее за подбородок и сказал:
– И красавица какая! Спасибо, голубушка!
Он достал из кармана шаровар несколько золотых и положил ей на блюдо.
– Ну что, как живешь? – сказал Кутузов, направляясь к отведенной для него комнате. Попадья, улыбаясь ямочками на румяном лице, прошла за ним в горницу. Адъютант вышел к князю Андрею на крыльцо и приглашал его завтракать; через полчаса князя Андрея позвали опять к Кутузову. Кутузов лежал на кресле в том же расстегнутом сюртуке. Он держал в руке французскую книгу и при входе князя Андрея, заложив ее ножом, свернул. Это был «Les chevaliers du Cygne», сочинение madame de Genlis [«Рыцари Лебедя», мадам де Жанлис], как увидал князь Андрей по обертке.
– Ну садись, садись тут, поговорим, – сказал Кутузов. – Грустно, очень грустно. Но помни, дружок, что я тебе отец, другой отец… – Князь Андрей рассказал Кутузову все, что он знал о кончине своего отца, и о том, что он видел в Лысых Горах, проезжая через них.
– До чего… до чего довели! – проговорил вдруг Кутузов взволнованным голосом, очевидно, ясно представив себе, из рассказа князя Андрея, положение, в котором находилась Россия. – Дай срок, дай срок, – прибавил он с злобным выражением лица и, очевидно, не желая продолжать этого волновавшего его разговора, сказал: – Я тебя вызвал, чтоб оставить при себе.
– Благодарю вашу светлость, – отвечал князь Андрей, – но я боюсь, что не гожусь больше для штабов, – сказал он с улыбкой, которую Кутузов заметил. Кутузов вопросительно посмотрел на него. – А главное, – прибавил князь Андрей, – я привык к полку, полюбил офицеров, и люди меня, кажется, полюбили. Мне бы жалко было оставить полк. Ежели я отказываюсь от чести быть при вас, то поверьте…
Умное, доброе и вместе с тем тонко насмешливое выражение светилось на пухлом лице Кутузова. Он перебил Болконского:
– Жалею, ты бы мне нужен был; но ты прав, ты прав. Нам не сюда люди нужны. Советчиков всегда много, а людей нет. Не такие бы полки были, если бы все советчики служили там в полках, как ты. Я тебя с Аустерлица помню… Помню, помню, с знаменем помню, – сказал Кутузов, и радостная краска бросилась в лицо князя Андрея при этом воспоминании. Кутузов притянул его за руку, подставляя ему щеку, и опять князь Андрей на глазах старика увидал слезы. Хотя князь Андрей и знал, что Кутузов был слаб на слезы и что он теперь особенно ласкает его и жалеет вследствие желания выказать сочувствие к его потере, но князю Андрею и радостно и лестно было это воспоминание об Аустерлице.
– Иди с богом своей дорогой. Я знаю, твоя дорога – это дорога чести. – Он помолчал. – Я жалел о тебе в Букареште: мне послать надо было. – И, переменив разговор, Кутузов начал говорить о турецкой войне и заключенном мире. – Да, немало упрекали меня, – сказал Кутузов, – и за войну и за мир… а все пришло вовремя. Tout vient a point a celui qui sait attendre. [Все приходит вовремя для того, кто умеет ждать.] A и там советчиков не меньше было, чем здесь… – продолжал он, возвращаясь к советчикам, которые, видимо, занимали его. – Ох, советчики, советчики! – сказал он. Если бы всех слушать, мы бы там, в Турции, и мира не заключили, да и войны бы не кончили. Всё поскорее, а скорое на долгое выходит. Если бы Каменский не умер, он бы пропал. Он с тридцатью тысячами штурмовал крепости. Взять крепость не трудно, трудно кампанию выиграть. А для этого не нужно штурмовать и атаковать, а нужно терпение и время. Каменский на Рущук солдат послал, а я их одних (терпение и время) посылал и взял больше крепостей, чем Каменский, и лошадиное мясо турок есть заставил. – Он покачал головой. – И французы тоже будут! Верь моему слову, – воодушевляясь, проговорил Кутузов, ударяя себя в грудь, – будут у меня лошадиное мясо есть! – И опять глаза его залоснились слезами.
– Однако до лжно же будет принять сражение? – сказал князь Андрей.
– До лжно будет, если все этого захотят, нечего делать… А ведь, голубчик: нет сильнее тех двух воинов, терпение и время; те всё сделают, да советчики n'entendent pas de cette oreille, voila le mal. [этим ухом не слышат, – вот что плохо.] Одни хотят, другие не хотят. Что ж делать? – спросил он, видимо, ожидая ответа. – Да, что ты велишь делать? – повторил он, и глаза его блестели глубоким, умным выражением. – Я тебе скажу, что делать, – проговорил он, так как князь Андрей все таки не отвечал. – Я тебе скажу, что делать и что я делаю. Dans le doute, mon cher, – он помолчал, – abstiens toi, [В сомнении, мой милый, воздерживайся.] – выговорил он с расстановкой.
– Ну, прощай, дружок; помни, что я всей душой несу с тобой твою потерю и что я тебе не светлейший, не князь и не главнокомандующий, а я тебе отец. Ежели что нужно, прямо ко мне. Прощай, голубчик. – Он опять обнял и поцеловал его. И еще князь Андрей не успел выйти в дверь, как Кутузов успокоительно вздохнул и взялся опять за неконченный роман мадам Жанлис «Les chevaliers du Cygne».
Как и отчего это случилось, князь Андрей не мог бы никак объяснить; но после этого свидания с Кутузовым он вернулся к своему полку успокоенный насчет общего хода дела и насчет того, кому оно вверено было. Чем больше он видел отсутствие всего личного в этом старике, в котором оставались как будто одни привычки страстей и вместо ума (группирующего события и делающего выводы) одна способность спокойного созерцания хода событий, тем более он был спокоен за то, что все будет так, как должно быть. «У него не будет ничего своего. Он ничего не придумает, ничего не предпримет, – думал князь Андрей, – но он все выслушает, все запомнит, все поставит на свое место, ничему полезному не помешает и ничего вредного не позволит. Он понимает, что есть что то сильнее и значительнее его воли, – это неизбежный ход событий, и он умеет видеть их, умеет понимать их значение и, ввиду этого значения, умеет отрекаться от участия в этих событиях, от своей личной волн, направленной на другое. А главное, – думал князь Андрей, – почему веришь ему, – это то, что он русский, несмотря на роман Жанлис и французские поговорки; это то, что голос его задрожал, когда он сказал: „До чего довели!“, и что он захлипал, говоря о том, что он „заставит их есть лошадиное мясо“. На этом же чувстве, которое более или менее смутно испытывали все, и основано было то единомыслие и общее одобрение, которое сопутствовало народному, противному придворным соображениям, избранию Кутузова в главнокомандующие.


После отъезда государя из Москвы московская жизнь потекла прежним, обычным порядком, и течение этой жизни было так обычно, что трудно было вспомнить о бывших днях патриотического восторга и увлечения, и трудно было верить, что действительно Россия в опасности и что члены Английского клуба суть вместе с тем и сыны отечества, готовые для него на всякую жертву. Одно, что напоминало о бывшем во время пребывания государя в Москве общем восторженно патриотическом настроении, было требование пожертвований людьми и деньгами, которые, как скоро они были сделаны, облеклись в законную, официальную форму и казались неизбежны.