Андре Боневё
| Андре Боневё | |
| фр. André Beauneveu | |
 Царь Давид. Миниатюра из Псалтири Жана Беррийского | |
| Дата рождения: |
ок. 1335-1340 |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Дата смерти: |
ок. 1401—1403 |
| Место смерти: | |
| Жанр: | |
| Покровители: | |
 Работы на Викискладе | |
Андре Боневё (фр. André Beauneveu ок. 1335, Валансьен, графство Геннегау [ныне территория Франции] — ок. 1400 Бурж) — бельгийско-французский скульптор и живописец, работавший при дворах французского короля Карла V и его брата Жана Беррийского[1].
Содержание
Биография
Информация о жизни Андре Боневё чрезвычайно скудна и ограничена несколькими финансовыми документами его покровителей. Самое раннее упоминание «Мастера Андре, живописца» (предполагают, что это был Боневё) появляется в счетах герцогини Иоланды де Бар в 1359 году.
«Мастер Андре» оформлял часовню в замке герцогини Ньепп (не сохранился). В 1364 году он работал в Париже в большой художественной мастерской, созданной Карлом V. В документе король Франции именует его «наш уважаемый Андре Боневё, наш скульптор». Отсутствуют сведения о том, где жил и работал Боневё с 1367 по 1372 гг. Предполагается, согласно сообщению его современника и друга Жана Фруассара, что в это время Боневё вместе с Жаном де Льежем работал при английском королевском дворе для Филиппы Геннегау. Однако отсутствуют другие свидетельства для подтверждения этого предположения, и имя Боневё в течение этого периода не появляется в обычно подробных счетах Вестминстера.
В 1372 году Боневё вернулся в Нидерланды, где работал на многочисленных заказчиков как из аристократических, так и из бюргерских кругов. В 1386 году он переехал в Бурж, ко двору одного из самых крупных меценатов средневековой Европы, Жана Беррийского. Боневё осуществлял общее руководство над работами скульпторов и художников герцога. Он принимал участие в украшении фамильной резиденции герцога — замка Мегон-сюр-Йевр и, возможно, создал витражи и скульптуру капеллы в замке Буржа, устроенной по образцу парижской Сент-Шапель[2]. После 1388 года следы Боневё теряются, но предполагается, что он умер в 1400 году[3].
Творчество
Миниатюры
Одна из немногих иллюминированных рукописей, в создании которой несомненно принимал участие Андре Боневё — Псалтирь Жана Беррийского (Париж, Национальная библиотека, Мs. fr. 13091). Авторство Боневё было установлено благодаря инвентарной описи 1402 года. Это 24 довольно необычные миниатюры, расположенные перед текстом псалтири. Двенадцать разворотов, где на одной стороне представлены ветхозаветные пророки, а на другой — апостолы Нового завета[4]. Фигуры выполнены в технике гризайли, а престолы, на которых восседают пророки и апостолы, имеют сложную архитектурную форму и изображены в перспективе. Боневё как миниатюрист явно находился под влиянием стиля Жана Пюселя, самая известная из работ которого — Часослов Жанны д’Эврё — к тому времени уже находилась в собрании герцога Беррийского.
Скульптура
В 1365 году Карл V заказал Боневё четыре мраморных изваяния для надгробий его бабки и деда по отцовской линии, отца и самого себя. Скульптуры предназначались для аббатства Сен-Дени, усыпальницы французских королей. Их помпезность (белые изваяния покоились на основаниях из полированного чёрного мрамора), близость к захоронениям королей из династии Капетингов должны были подчеркнуть, что новая династия — Валуа — законные наследники французского трона. То, что престижная и высокооплачиваемая работа была поручена Андре Боневё, указывает на высокий статус скульптора во Франции в это время. Скульптура Карла V выполнена с соблюдением портретного сходства с ярко выраженными индивидуальными чертами, что резко отличает её от изображений членов его семьи. Возможно, другие надгробия созданы не самим Боневё, а его помощниками. В 1366 году платежи из королевской казны Боневё прекращаются, всего художник получил 4 700 франков золотом. Работу над надгробиями завершили другие скульпторы, в том числе Жан де Льеж. Хотя могилы были разрушены в 1793 году, их первоначальный вид известен благодаря рисункам, выполненным антикваром Роже де Геньере в конце XVII столетия. Сейчас сохранившиеся скульптуры установлены на простых основаниях[5].
Один из проектов, которыми Боневё был занят между 1374 и 1377 гг. — надгробный памятник графу Фландрии, Луи де Малю. Он не был осуществлён, но статуя Святой Екатерины, которая должна была располагаться у основания, сохранилась и ныне находится в церкви Богоматери в городе Кортрейк. Мягкий, естественный изгиб фигуры, характерные черты лица — это произведение Боневё даёт представление о элегантности его работ, которой восхищались Фруассар и другие современники скульптора.
После 1386 года Боневё создал несколько скульптур для замка герцога Беррийского Мегон-сюр-Йевр и для часовни его замка в Бурже. От скульптур Мегон-сюр-Йевр сохранился один фрагмент — голова бородатого мужчины (ныне в Лувре)[6]. Предположительно, это фрагмент одной из двенадцати статуй апостолов для часовни замка Мегон-сюр-Йевр. Существует также мнение, что она создана преемником Боневё — Жаном де Камбре, хотя большая часть исследователей признаёт в ней работу Боневё или его мастерской[7].
Оформление Мегон-сюр-Йевр, выполненное Боневё, было высоко оценено современниками. Брат Жана Беррийского, Филипп Бургундский, посылал в 1393 году в Мегон-сюр-Йевр художников, работавших при его дворе — Клауса Слютера и Жана де Боме, чтобы они могли ознакомиться с работами знаменитого скульптора.
Картины и витражи
По архивным данным, Боневё в течение 1370-х создал надгробные скульптуры для графа Фландрии, картины для Зала муниципалитета в Валансьене, работал по заказам городов Ипра и Мехелена. Ни одна из этих работ Андре Боневё не сохранилась. Одна из монументальных работ Боневё — витражи, созданные для капеллы замка Жана Беррийского в Бурже. Капелла была построена по образу парижской Сент-Шапель и должна была стать герцогской усыпальницей. Во время революции часовня была разрушена, но её вид известен по картине XVIII века, хранящейся в музее в Бурже вместе с уцелевшими фрагментами скульптур. Некоторые из витражей сохранились и были установлены в склепе Буржского собора. Фигуры, изображённые на витражах в технике гризайли, должны были повторять изваяния, установленные в нишах снаружи здания[8].
В начале XX века на волне возросшего интереса к искусству средневековья обнаружилась тенденция приписывания произведений анонимных авторов известным художникам той эпохи. Боневё назывался создателем Хакендоверского алтаря, произведений Мастера Нарбоннского парамана, «Вестминстерского портрета» Ричарда II[9]. Однако подобные атрибуции были основаны на поверхностном отношении к стилистическому подобию, присущему произведениям периода интернациональной готики и были отклонены серьёзными исследователями.
Напишите отзыв о статье "Андре Боневё"
Примечания
- ↑ [d-nb.info/gnd/118821091 Deutsche Nationalbibliothek]
- ↑ В 1392 году папа Климент VII дал разрешение на строительство капеллы особой буллой.
- ↑ Stephen K. Scher, André Beauneveu and Claus Sluter in Gesta, vol.7 (1968), p.12, n.2
- ↑ Казель Р., Ратхофер И. Роскошный часослов герцога Беррийского. — М.: Белый город, 2002. — С. 205. — 248 с. — (Сокровища мировой культуры). — 2 000 экз. — ISBN 5-7793-0495-5.
- ↑ The Portraits of Charles V of France, 1338—1380, Claire Richter Sherman, Penn State, p.66ff 1985
- ↑ [www.insecula.com/oeuvre/O0000321.html Tête d’apôtre]
- ↑ Harry Bober, Andre Beauneveu and Mehun-sur-Yevre in Speculum, Vol. 28, No. 4 (Oct., 1953), pp. 741—753
- ↑ Susie Nash, Till-Holger Borchert and Jim Harris, No Equal in Any Land: Andre Beauneveu, Artist to the Courts of France and Flanders, Paul Holberton Publishing, 2007
- ↑ Это утверждение базировалось на мнимом сходстве между портретом английского короля и миниатюр из Псалтири Жана Беррийского. См. Harry Bober, Andre Beauneveu and Mehun-sur-Yevre in Speculum, Vol. 28, No. 4 (Oct., 1953), pp. 741—753
Литература
- Susie Nash. "No Equal in Any Land": André Beauneveu : Artist to the Courts of France and Flanders. — Paul Holberton Pub., 2007. — 192 p. (англ.)
- [fr.wikisource.org/wiki/Biographie_nationale_de_Belgique/Tome_2/BEAUNEVEU,_Andr%C3%A9 Beauneveu, André] // Biographie nationale de Belgique. — Bruxelles, 1868. — Vol. 2. (фр.)
Ссылки
- [www.visual-arts-cork.com/sculpture/andre-beauneveu.htm Andre Beauneveu. Biography of French Gothic Sculptor, Noted For Tomb Sculptures] (англ.). Art Encyclopedia. Проверено 28 сентября 2016.
- [www.flickr.com/search/?text=Beauneveu Произведения Андре Боневё]
Отрывок, характеризующий Андре Боневё
Но, оставаясь сам в Лысых Горах, князь распорядился об отправке княжны и Десаля с маленьким князем в Богучарово и оттуда в Москву. Княжна Марья, испуганная лихорадочной, бессонной деятельностью отца, заменившей его прежнюю опущенность, не могла решиться оставить его одного и в первый раз в жизни позволила себе не повиноваться ему. Она отказалась ехать, и на нее обрушилась страшная гроза гнева князя. Он напомнил ей все, в чем он был несправедлив против нее. Стараясь обвинить ее, он сказал ей, что она измучила его, что она поссорила его с сыном, имела против него гадкие подозрения, что она задачей своей жизни поставила отравлять его жизнь, и выгнал ее из своего кабинета, сказав ей, что, ежели она не уедет, ему все равно. Он сказал, что знать не хочет о ее существовании, но вперед предупреждает ее, чтобы она не смела попадаться ему на глаза. То, что он, вопреки опасений княжны Марьи, не велел насильно увезти ее, а только не приказал ей показываться на глаза, обрадовало княжну Марью. Она знала, что это доказывало то, что в самой тайне души своей он был рад, что она оставалась дома и не уехала.На другой день после отъезда Николушки старый князь утром оделся в полный мундир и собрался ехать главнокомандующему. Коляска уже была подана. Княжна Марья видела, как он, в мундире и всех орденах, вышел из дома и пошел в сад сделать смотр вооруженным мужикам и дворовым. Княжна Марья свдела у окна, прислушивалась к его голосу, раздававшемуся из сада. Вдруг из аллеи выбежало несколько людей с испуганными лицами.
Княжна Марья выбежала на крыльцо, на цветочную дорожку и в аллею. Навстречу ей подвигалась большая толпа ополченцев и дворовых, и в середине этой толпы несколько людей под руки волокли маленького старичка в мундире и орденах. Княжна Марья подбежала к нему и, в игре мелкими кругами падавшего света, сквозь тень липовой аллеи, не могла дать себе отчета в том, какая перемена произошла в его лице. Одно, что она увидала, было то, что прежнее строгое и решительное выражение его лица заменилось выражением робости и покорности. Увидав дочь, он зашевелил бессильными губами и захрипел. Нельзя было понять, чего он хотел. Его подняли на руки, отнесли в кабинет и положили на тот диван, которого он так боялся последнее время.
Привезенный доктор в ту же ночь пустил кровь и объявил, что у князя удар правой стороны.
В Лысых Горах оставаться становилось более и более опасным, и на другой день после удара князя, повезли в Богучарово. Доктор поехал с ними.
Когда они приехали в Богучарово, Десаль с маленьким князем уже уехали в Москву.
Все в том же положении, не хуже и не лучше, разбитый параличом, старый князь три недели лежал в Богучарове в новом, построенном князем Андреем, доме. Старый князь был в беспамятстве; он лежал, как изуродованный труп. Он не переставая бормотал что то, дергаясь бровями и губами, и нельзя было знать, понимал он или нет то, что его окружало. Одно можно было знать наверное – это то, что он страдал и, чувствовал потребность еще выразить что то. Но что это было, никто не мог понять; был ли это какой нибудь каприз больного и полусумасшедшего, относилось ли это до общего хода дел, или относилось это до семейных обстоятельств?
Доктор говорил, что выражаемое им беспокойство ничего не значило, что оно имело физические причины; но княжна Марья думала (и то, что ее присутствие всегда усиливало его беспокойство, подтверждало ее предположение), думала, что он что то хотел сказать ей. Он, очевидно, страдал и физически и нравственно.
Надежды на исцеление не было. Везти его было нельзя. И что бы было, ежели бы он умер дорогой? «Не лучше ли бы было конец, совсем конец! – иногда думала княжна Марья. Она день и ночь, почти без сна, следила за ним, и, страшно сказать, она часто следила за ним не с надеждой найти призкаки облегчения, но следила, часто желая найти признаки приближения к концу.
Как ни странно было княжне сознавать в себе это чувство, но оно было в ней. И что было еще ужаснее для княжны Марьи, это было то, что со времени болезни ее отца (даже едва ли не раньше, не тогда ли уж, когда она, ожидая чего то, осталась с ним) в ней проснулись все заснувшие в ней, забытые личные желания и надежды. То, что годами не приходило ей в голову – мысли о свободной жизни без вечного страха отца, даже мысли о возможности любви и семейного счастия, как искушения дьявола, беспрестанно носились в ее воображении. Как ни отстраняла она от себя, беспрестанно ей приходили в голову вопросы о том, как она теперь, после того, устроит свою жизнь. Это были искушения дьявола, и княжна Марья знала это. Она знала, что единственное орудие против него была молитва, и она пыталась молиться. Она становилась в положение молитвы, смотрела на образа, читала слова молитвы, но не могла молиться. Она чувствовала, что теперь ее охватил другой мир – житейской, трудной и свободной деятельности, совершенно противоположный тому нравственному миру, в который она была заключена прежде и в котором лучшее утешение была молитва. Она не могла молиться и не могла плакать, и житейская забота охватила ее.
Оставаться в Вогучарове становилось опасным. Со всех сторон слышно было о приближающихся французах, и в одной деревне, в пятнадцати верстах от Богучарова, была разграблена усадьба французскими мародерами.
Доктор настаивал на том, что надо везти князя дальше; предводитель прислал чиновника к княжне Марье, уговаривая ее уезжать как можно скорее. Исправник, приехав в Богучарово, настаивал на том же, говоря, что в сорока верстах французы, что по деревням ходят французские прокламации и что ежели княжна не уедет с отцом до пятнадцатого, то он ни за что не отвечает.
Княжна пятнадцатого решилась ехать. Заботы приготовлений, отдача приказаний, за которыми все обращались к ней, целый день занимали ее. Ночь с четырнадцатого на пятнадцатое она провела, как обыкновенно, не раздеваясь, в соседней от той комнаты, в которой лежал князь. Несколько раз, просыпаясь, она слышала его кряхтенье, бормотанье, скрип кровати и шаги Тихона и доктора, ворочавших его. Несколько раз она прислушивалась у двери, и ей казалось, что он нынче бормотал громче обыкновенного и чаще ворочался. Она не могла спать и несколько раз подходила к двери, прислушиваясь, желая войти и не решаясь этого сделать. Хотя он и не говорил, но княжна Марья видела, знала, как неприятно было ему всякое выражение страха за него. Она замечала, как недовольно он отвертывался от ее взгляда, иногда невольно и упорно на него устремленного. Она знала, что ее приход ночью, в необычное время, раздражит его.
Но никогда ей так жалко не было, так страшно не было потерять его. Она вспоминала всю свою жизнь с ним, и в каждом слове, поступке его она находила выражение его любви к ней. Изредка между этими воспоминаниями врывались в ее воображение искушения дьявола, мысли о том, что будет после его смерти и как устроится ее новая, свободная жизнь. Но с отвращением отгоняла она эти мысли. К утру он затих, и она заснула.
Она проснулась поздно. Та искренность, которая бывает при пробуждении, показала ей ясно то, что более всего в болезни отца занимало ее. Она проснулась, прислушалась к тому, что было за дверью, и, услыхав его кряхтенье, со вздохом сказала себе, что было все то же.
– Да чему же быть? Чего же я хотела? Я хочу его смерти! – вскрикнула она с отвращением к себе самой.
Она оделась, умылась, прочла молитвы и вышла на крыльцо. К крыльцу поданы были без лошадей экипажи, в которые укладывали вещи.
Утро было теплое и серое. Княжна Марья остановилась на крыльце, не переставая ужасаться перед своей душевной мерзостью и стараясь привести в порядок свои мысли, прежде чем войти к нему.
Доктор сошел с лестницы и подошел к ней.
– Ему получше нынче, – сказал доктор. – Я вас искал. Можно кое что понять из того, что он говорит, голова посвежее. Пойдемте. Он зовет вас…
Сердце княжны Марьи так сильно забилось при этом известии, что она, побледнев, прислонилась к двери, чтобы не упасть. Увидать его, говорить с ним, подпасть под его взгляд теперь, когда вся душа княжны Марьи была переполнена этих страшных преступных искушений, – было мучительно радостно и ужасно.
– Пойдемте, – сказал доктор.
Княжна Марья вошла к отцу и подошла к кровати. Он лежал высоко на спине, с своими маленькими, костлявыми, покрытыми лиловыми узловатыми жилками ручками на одеяле, с уставленным прямо левым глазом и с скосившимся правым глазом, с неподвижными бровями и губами. Он весь был такой худенький, маленький и жалкий. Лицо его, казалось, ссохлось или растаяло, измельчало чертами. Княжна Марья подошла и поцеловала его руку. Левая рука сжала ее руку так, что видно было, что он уже давно ждал ее. Он задергал ее руку, и брови и губы его сердито зашевелились.
Она испуганно глядела на него, стараясь угадать, чего он хотел от нее. Когда она, переменя положение, подвинулась, так что левый глаз видел ее лицо, он успокоился, на несколько секунд не спуская с нее глаза. Потом губы и язык его зашевелились, послышались звуки, и он стал говорить, робко и умоляюще глядя на нее, видимо, боясь, что она не поймет его.
