Антиохийский собор (363)
Антиохи́йский собо́р — поместный собор, состоявшийся в 363 году. Собор подтвердил Никейский символ веры, но в чисто омиусианском понимании.
Содержание
Участники
- Мелетий Антиохийский,
- Евсевий Самосатский[en][1],
- Евагрий Сикелийский,
- Ураний Анамийский,
- Зоил Ларисский,
- Акакий Кесарийский,
- Антипатр Росский,
- Авраамий Уримский,
- Аристеник Селевковильский,
- Варламен Пергамский,
- Ураний Мелитинский,
- Магнос Халкидонский,
- Евтихий Элевтеропольский,
- Исаконис из Великой Армении,
- Тит Бострийский,
- Петр Сиппский,
- Пелагий Лаодикийский,
- Аравиан Антрский,
- Писон Аданский через пресвитера Ламидриона,
- Сабиниан Зевгматский,
- Афанасий Анкирский через пресвитеров Орфиста и Аэция,
- Фринион Газский,
- Писон Августийский,
- Патрикий Палтийский через пресвитера Ламириона,
- Анатолий Верийский,
- Феотим Аравский,
- Лукиан Аркийский
История
В середине IV века продолжаются триадологические споры. Главным вопросом, который решался христианскими богословами в это время, был вопрос отношения Бога Отца и Бога Слово (Сына). В начале IV века Арий предложил учение, согласно которому Сын является «тварью» (то есть сотворенным) и создан «из не-сущих» (то есть было время когда Сына не было). В 325 году состоялся Собор, на котором учение Ария было отвергнуто и был утверждён Никейский символ веры. В Символе веры были использованы новые термины и выражения «единосущный» (др.-греч. «ὁμοούσιος» — «омоусиос») и «из сущности» (др.-греч. «ἐκ οὐσίας»); то есть, Сын единосущен Отцу, и Сын Божий рождён из сущности Отца. Термин «единосущный» в отношении Отца и Слова был введён антитринитарием Павлом Самосатским в III веке, который как и Савеллий отрицали троичность лиц в Боге. Триадологическая терминология в начале IV века была в зачаточном состоянии, термин «ипостась» не был отделён от термина «сущность». По этой причине среди богословов шли поиски новых терминов для выражения отношений между Отцом и Сыном. Для того, чтобы избежать обвинения в савеллианстве вместо термина «единосущный» были предложены два других: «подобносущный» (др.-греч. «ὁμοιούσιος» — «омиусиос») и «подобный» (др.-греч. «ὅμοιος» — «омиос»). Термин «подобный» был введен для того, чтобы вообще избежать использования термина «сущность» (др.-греч. «οὐσία» — «усия»). Используя термины «подобносущный» и «подобный», составлялись на церковных соборах и Символы веры. Епископы условно были разделены на три категории: 1. Омоусиане, те кто держался за термин «единосущный» 2. Омиусиане, те кто использовал термин «подобносущный», 3 Омии, те кто использовал термин «подобный». В зависимости от того какое вероисповедование принимали Византийские императоры зависело положение одной из трёх категорий епископов, они становились или во главе епархий или в изгнании.
Константин Великий, собравший Первый Никейский собор, в начале своего правление поддерживал омоусиан. Но к концу своего правление Константин предпочтение отдаёт омиям и омиусианам, его церковную политику поддерживает его сын и преемник император Констанций II с 337 по 361 год. Юлиан Отступник был равнодушен к спорам внутри Христианства, он даёт свободу вероисповедания, уравняв, в том числе, язычество и любые ветви христианства. Афанасий в Александрии в 362 году собирает церковный собор, на котором подтверждает Никейский символ веры. В 363 году императором становится Иовиан, он сторонник единосущия. Иовиан исповедует Никейский символ и своим эдиктом признаёт Афанасия в качестве правящего епископа в Александрии[2]. Осенью 363 года собирается церковный собор в Антиохии под председательством Мелетия Антиохийского. Мелетий как Евсевий Самосатский и Акакий Кесарийский не были омоусианами перед началом собора, они принадлежали к омиям. Последовательными и строгими омоусианами, признаваемыми как единственная православная община в Антиохии Афанасием Великим, а и впоследствии Римскими Папами, были христиане, имеющими в качестве предстоятеля Павлина. Но Павлин и его клир в соборе не участвовали. По причине того, что Мелетий и участники собора отрицали единосущие, решение Антиохийского собора омиусианское. Соборное решение с изложением веры, под которым стоят подписи епископов, представляет собой Послание к императору Иоавиану. В Послании объяснено, что слово «сущность» принято отцами Никейского собора не по причине, что оно встречается у язычников, а для опровержения слова «из несущего», которое нечестиво употребил ο Христе Арий и которое ко вреду церковного единомыслия бесстыдно употребляют в настоящее время аномеи. В конце послания изложен Никейский символ веры, но перед этим делается очень существенная оговорка: термин «ὁμοούσιος» объясняется в смысле «подобия по существу»:
|
А что в ней одно слово, то есть «единосущный» для иных кажется странным; то от Отцов оно получило определенное объяснение, именно означает, что Сын родился из существа Отчего и что по существу Он подобен Отцу. | 
|
Напишите отзыв о статье "Антиохийский собор (363)"
Примечания
Ссылки
- [www.odinblago.ru/digm/9 Α. Спасский. «История догматических движений в эпоху вселенских соборов». История учения о Св. Троице в IV веке. V. Догматические движения в царствование Юлиана и Иовиана. Характеристика второго периода тринитарных споров. — Значение царствования Юлиана. — Опыт унии между омиямн и аномеями, — Исторические свидетельства ο постепенном сближении омиусиан с никейцами: памятная записка Василия и Георгия; сочинения ο соборах Илария и Афанасия, — Александрийский собор 362 года; его история и значение. — Антиохийская схизма. — События царствования Иовиана.]
- [azbyka.ru/otechnik/Sokrat_Sholastik/tserkovnaja-istorija-socrata/3_25 Сократ Схоластик «Церковная история» Книга третья Глава 25]
- [www.pravenc.ru/text/189557.html Единосущие]
- [azbyka.ru/otechnik/Ermij_Sozomen/tserkovnaja-istorija/6_4 Ермий Созомен «Церковная история» Книга шестая Глава 4]
- [azbyka.ru/otechnik/Vasilij_Bolotov/lektsii-po-istorii-drevnej-tserkvi/27_1 Василий Васильевич Болотов Лекции по истории Древней Церкви. Борьба с арианством после Никейского собора (325—381).]
- [books.google.ru/books?id=eyZPAAAAYAAJ&printsec=frontcover&hl=ru#v=onepage&q&f=false Sacrorum conciliorum nova et amplissima collectio, cujus Johannes Dominicus Mansi et post ipsius mortem Florentius et Venetianus editores ab anno 1758 ad annum 1798 priores triginta unum tomos ediderunt, nunc autem continuatat et absoluta, Том 3, Giovan Domenico Mansi, Philippe Labbe, Jean Baptiste Martin, Gabriel Cossart, Louis Petit. col. 369]
- [ru.wikisource.org/wiki/Послание_Антиохийского_собора_363_года Послание Антиохийского собора 363 года] в Викитеке
Отрывок, характеризующий Антиохийский собор (363)
В других разговорах она хвалила Жюли и советовала Николаю съездить в Москву на праздники повеселиться. Николай догадывался к чему клонились разговоры его матери, и в один из таких разговоров вызвал ее на полную откровенность. Она высказала ему, что вся надежда поправления дел основана теперь на его женитьбе на Карагиной.– Что ж, если бы я любил девушку без состояния, неужели вы потребовали бы, maman, чтобы я пожертвовал чувством и честью для состояния? – спросил он у матери, не понимая жестокости своего вопроса и желая только выказать свое благородство.
– Нет, ты меня не понял, – сказала мать, не зная, как оправдаться. – Ты меня не понял, Николинька. Я желаю твоего счастья, – прибавила она и почувствовала, что она говорит неправду, что она запуталась. – Она заплакала.
– Маменька, не плачьте, а только скажите мне, что вы этого хотите, и вы знаете, что я всю жизнь свою, всё отдам для того, чтобы вы были спокойны, – сказал Николай. Я всем пожертвую для вас, даже своим чувством.
Но графиня не так хотела поставить вопрос: она не хотела жертвы от своего сына, она сама бы хотела жертвовать ему.
– Нет, ты меня не понял, не будем говорить, – сказала она, утирая слезы.
«Да, может быть, я и люблю бедную девушку, говорил сам себе Николай, что ж, мне пожертвовать чувством и честью для состояния? Удивляюсь, как маменька могла мне сказать это. Оттого что Соня бедна, то я и не могу любить ее, думал он, – не могу отвечать на ее верную, преданную любовь. А уж наверное с ней я буду счастливее, чем с какой нибудь куклой Жюли. Пожертвовать своим чувством я всегда могу для блага своих родных, говорил он сам себе, но приказывать своему чувству я не могу. Ежели я люблю Соню, то чувство мое сильнее и выше всего для меня».
Николай не поехал в Москву, графиня не возобновляла с ним разговора о женитьбе и с грустью, а иногда и озлоблением видела признаки всё большего и большего сближения между своим сыном и бесприданной Соней. Она упрекала себя за то, но не могла не ворчать, не придираться к Соне, часто без причины останавливая ее, называя ее «вы», и «моя милая». Более всего добрая графиня за то и сердилась на Соню, что эта бедная, черноглазая племянница была так кротка, так добра, так преданно благодарна своим благодетелям, и так верно, неизменно, с самоотвержением влюблена в Николая, что нельзя было ни в чем упрекнуть ее.
Николай доживал у родных свой срок отпуска. От жениха князя Андрея получено было 4 е письмо, из Рима, в котором он писал, что он уже давно бы был на пути в Россию, ежели бы неожиданно в теплом климате не открылась его рана, что заставляет его отложить свой отъезд до начала будущего года. Наташа была так же влюблена в своего жениха, так же успокоена этой любовью и так же восприимчива ко всем радостям жизни; но в конце четвертого месяца разлуки с ним, на нее начинали находить минуты грусти, против которой она не могла бороться. Ей жалко было самое себя, жалко было, что она так даром, ни для кого, пропадала всё это время, в продолжение которого она чувствовала себя столь способной любить и быть любимой.
В доме Ростовых было невесело.
Пришли святки, и кроме парадной обедни, кроме торжественных и скучных поздравлений соседей и дворовых, кроме на всех надетых новых платьев, не было ничего особенного, ознаменовывающего святки, а в безветренном 20 ти градусном морозе, в ярком ослепляющем солнце днем и в звездном зимнем свете ночью, чувствовалась потребность какого нибудь ознаменования этого времени.
На третий день праздника после обеда все домашние разошлись по своим комнатам. Было самое скучное время дня. Николай, ездивший утром к соседям, заснул в диванной. Старый граф отдыхал в своем кабинете. В гостиной за круглым столом сидела Соня, срисовывая узор. Графиня раскладывала карты. Настасья Ивановна шут с печальным лицом сидел у окна с двумя старушками. Наташа вошла в комнату, подошла к Соне, посмотрела, что она делает, потом подошла к матери и молча остановилась.
– Что ты ходишь, как бесприютная? – сказала ей мать. – Что тебе надо?
– Его мне надо… сейчас, сию минуту мне его надо, – сказала Наташа, блестя глазами и не улыбаясь. – Графиня подняла голову и пристально посмотрела на дочь.
– Не смотрите на меня. Мама, не смотрите, я сейчас заплачу.
– Садись, посиди со мной, – сказала графиня.
– Мама, мне его надо. За что я так пропадаю, мама?… – Голос ее оборвался, слезы брызнули из глаз, и она, чтобы скрыть их, быстро повернулась и вышла из комнаты. Она вышла в диванную, постояла, подумала и пошла в девичью. Там старая горничная ворчала на молодую девушку, запыхавшуюся, с холода прибежавшую с дворни.
– Будет играть то, – говорила старуха. – На всё время есть.
– Пусти ее, Кондратьевна, – сказала Наташа. – Иди, Мавруша, иди.
И отпустив Маврушу, Наташа через залу пошла в переднюю. Старик и два молодые лакея играли в карты. Они прервали игру и встали при входе барышни. «Что бы мне с ними сделать?» подумала Наташа. – Да, Никита, сходи пожалуста… куда бы мне его послать? – Да, сходи на дворню и принеси пожалуста петуха; да, а ты, Миша, принеси овса.
– Немного овса прикажете? – весело и охотно сказал Миша.
– Иди, иди скорее, – подтвердил старик.
– Федор, а ты мелу мне достань.
Проходя мимо буфета, она велела подавать самовар, хотя это было вовсе не время.
Буфетчик Фока был самый сердитый человек из всего дома. Наташа над ним любила пробовать свою власть. Он не поверил ей и пошел спросить, правда ли?
– Уж эта барышня! – сказал Фока, притворно хмурясь на Наташу.
Никто в доме не рассылал столько людей и не давал им столько работы, как Наташа. Она не могла равнодушно видеть людей, чтобы не послать их куда нибудь. Она как будто пробовала, не рассердится ли, не надуется ли на нее кто из них, но ничьих приказаний люди не любили так исполнять, как Наташиных. «Что бы мне сделать? Куда бы мне пойти?» думала Наташа, медленно идя по коридору.
– Настасья Ивановна, что от меня родится? – спросила она шута, который в своей куцавейке шел навстречу ей.
– От тебя блохи, стрекозы, кузнецы, – отвечал шут.
– Боже мой, Боже мой, всё одно и то же. Ах, куда бы мне деваться? Что бы мне с собой сделать? – И она быстро, застучав ногами, побежала по лестнице к Фогелю, который с женой жил в верхнем этаже. У Фогеля сидели две гувернантки, на столе стояли тарелки с изюмом, грецкими и миндальными орехами. Гувернантки разговаривали о том, где дешевле жить, в Москве или в Одессе. Наташа присела, послушала их разговор с серьезным задумчивым лицом и встала. – Остров Мадагаскар, – проговорила она. – Ма да гас кар, – повторила она отчетливо каждый слог и не отвечая на вопросы m me Schoss о том, что она говорит, вышла из комнаты. Петя, брат ее, был тоже наверху: он с своим дядькой устраивал фейерверк, который намеревался пустить ночью. – Петя! Петька! – закричала она ему, – вези меня вниз. с – Петя подбежал к ней и подставил спину. Она вскочила на него, обхватив его шею руками и он подпрыгивая побежал с ней. – Нет не надо – остров Мадагаскар, – проговорила она и, соскочив с него, пошла вниз.
