Анцыферов, Алексей Николаевич

Алексей Николаевич Анцыферов
Дата рождения:	10 (22) августа 1867(1867-08-22)
Место рождения:	Воронеж
Дата смерти:	5 марта 1943(1943-03-05) (75 лет)
Место смерти:	Париж
Страна:	Российская империя, Чехословакия, Франция
Научная сфера:	экономика
Место работы:	Харьковский университет, Харьковский коммерческий институт
Альма-матер:	Московский государственный университет
Научный руководитель:	Чупров, Александр Иванович
Известен как:	статистик, деятель кооперативного движения, деятель российской эмиграции
Награды и премии:	премия Парижской Академии Наук (1943)

Анцыферов, Алексей Николаевич (10 [22] августа 1867, Воронеж — 18 марта 1943, Париж) — русский экономист, статистик, теоретик кооперации и деятель кооперативного движения. Профессор Харьковского университета и Харьковского коммерческого института; в эмиграции — один из создателей и руководителей Русского института права и экономики при Парижском университете, один из инициаторов создания Международного института по изучению социальных движений, создатель Русского института сельскохозяйственной кооперации в Праге и Риме.

Биография

Происходил из дворянской семьи: отец был преподавателем математики и физики Воронежской мужской гимназии, мать — помощницей начальницы женской гимназии.

Юность и деятельность в земстве

После окончания в 1885 году с серебряной медалью Воронежской классической гимназии, он поступил на юридический факультет Московского университета, где изучал экономику и статистику под руководством А. И. Чупрова, которого впоследствии называл своим «духовным руководителем».

По окончании университета в 1890 году получил диплом 1-й степени. На протяжении 10 лет был правоведом, земским деятелем и губернским гласным Воронежской губернии, избирался почётным мировым судьёй.

Харьков

С 1899 года некоторое время находился в Германии, где посещал лекции и семинар Иоанна Конрада. В 1902 году опубликовал свой первый научный труд «Аренда крестьянских душевых наделов и её значение», который представил на заседании Харьковского юридического общества. В 1903 году был избран приват-доцентом по кафедре политической экономии и статистики юридического факультета Харьковского университета, темой его пробной лекции была «Система домашней промышленности». Наряду с преподаванием курса статистики он вёл работу по изучению мелкого кредита в России.

В 1906 году совершил вторую зарубежную командировку, посетив Германию и Францию. Под руководством И. Конрада, Д. Брентана, Ш. Жида, фон-Майера изучая особенности и опыт европейского кооперативного движения. Итогом исследований стала магистерская диссертация «Кооперация в сельском хозяйстве Германии и Франции» (1907). В 1908 году был избран экстраординарным профессором Харьковского университета.

Одновременно, А. Н. Анциферов принял активное участие в практической работе по развитию кооперативного движения в России. В 1908 году принимал активное участие в работах Московского кооперативного съезда, на котором был избран главой комиссии по разработке проекта нового положения о кооперации. В том же году вошёл в комиссию по разработке устава Московского народного банка, стал его акционером и членом Совета со дня основания. Был участником и членом Совета Харьковского общества сельского хозяйства. В 1913 году Анциферов был активным участником подготовки Всероссийского кооперативного съезда в Киеве; был участником Международного конгресса кооператоров в Баден-Бадене и Международного съезда статистиков в Вене; активно выступал в на страницах «Вестника кооперации», «Экономиста России», «Хроники учреждений мелкого кредита» и в «Очерках по кооперации». Участвовал в занятия Международного института земледелия в Риме.

Как преподаватель, А. Н. Анцыферов вёл курс статистики в Харьковском университете и на Высших коммерческих курсах (с 1916 года — Харьковский коммерческий институт), в Харьковском технологическом институте. В 1911 году был избран директором харьковских Высших женских курсов Общества взаимного вспоможения трудящихся женщин. Также в 1910-е годы он читал лекции в московском Народном университете им. А. И. Шанявского, Московском коммерческом институте и на Высших женских курсах. В 1908 году им был опубликован «Курс элементарной статистики», в 1910 году — «Динамика населения».

Как общественный деятель А. Н. Анциферов был председателем комитета содействия сельскохозяйственной кооперации, членом попечительного совета, в 1908—1919 гг. — председателем правления Харьковской общественной библиотеки, членом комитета о сельских ссудо-сберегательных и промышленных товариществ при Московском обществе сельского хозяйства, членом Совета Харьковского общества сельского хозяйства и юридического общества при Харьковском университете. Избирался гласным Харьковской городской думы.

В годы революции

В период 1917—1919 гг. А. Н. Анциферов выступил одним из авторов «Положения о кооперативных товариществах и их союзах», принятого 20 марта 1917 года в качестве закона, определявшего правовое положение российской кооперации. Этим документом вводился явочный (вместо разрешительного) порядок открытия кооперативных организаций всех видов. В мае 1917 года Анцыферов защитил докторскую диссертацию «Центральные банки кооперативного кредита» и был избран ординарным профессором Харьковского университета.

В 1918—1919 г. инициировал открытие кооперативного отделения в Харьковском коммерческом институте. Активно участвовал в деятельности Академического союза и ОСВАГ — организаций, занимавших резко отрицательную позицию по отношению к советскому режиму в России; в октябре 1919 года в числе прочих представителей харьковского академического сообщества подписал «Воззвание русских учёных к Европе», содержавшее резко отрицательную оценку советской власти. Покинул Харьков с отступающими частями Добровольческой армии в конце 1919 года. С 1920 года — в вынужденной эмиграции.

В эмиграции

Жил в Париже, некоторое время — в Праге. Продолжал активную преподавательскую, научную и общественную деятельность. В мае 1921 года на Всеславянском кооперативном съезде, представляя «Сельскосоюз», участвовал в организации Русского института сельскохозяйственной кооперации в Праге и в течение четырёх лет возглавлял его Совет. Был редактором «Учёных записок» института, а также входил в состав редакций ряда журналов, выходивших в Праге на русском языке («Земледелие», «Хутор», «Хозяин»), публиковал статьи по проблемам кредитования, русского земледелия. С конца 1920-х гг. возглавлял кафедру сельскохозяйственной кооперации и кооперативной статистики. В 1929 г. при поддержке фонда Карнеги издал исследование «Cooperative Credit and Rural Cooperation in Russia», в котором обобщил итоги влияния мировой и гражданской войн на развитие кооперации в России. В монументальной «Энциклопедии социальных наук», выходившей в Нью-Йорке под редакцией профессора Зелигмана, поместил ряд статей по вопросам демографии и социальной политики. Одновременно был профессором Русского юридического факультета в Праге, где читал статистику.

В 1930-е годы жил и работал во Франции. Преподавал совместно с М. В. Бернацким и М. А. Бунятяном на Русском отделении юридического факультета при Парижском университете (экономический семинар, лекции — «методология статистики», «экономический строй России»). Заведовал кафедрой в Русском высшем техническом институте, редактировал «Вестник РВТИ» (1932—1933); вёл также экономический семинар в Институте славяноведения. Организатор Общества русских студентов для изучения и упрочения славянской культуры (ОРСИУСК), управлял хором студентов при обществе. Возглавлял Русскую академическую группу (РАГ) в Париже, которая объединяла ведущих специалистов практически всех отраслей научных знаний, представителей деловых кругов, творческую интеллигенцию. Возглавлял правление научно-исследовательского кружка «К изучению России», который имел своей целью «обследование причин, объясняющих ход культурного развития русского народа в прошлом я выяснение условий, могущих благоприятствовать его успешному социально-экономическому развитию в будущем». Возглавлял Совет русских высших учебных заведений во Франции; с 1931 года занимал пост вице-президента Ассоциации бывших воспитанников Московского университета. Был избран членом Международного института изучения кооперации. Член Центрального Пушкинского комитета в Париже (1935—1937).

В 1931 был избран во Франко-бельгийскую ассоциацию профессоров-экономистов. В 1937 году был участником Международного конгресса социальных и экономических наук в Париже. Участвовал в создании Международного Института по изучению социальных движений.

Похоронен на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа в Париже.

Научные взгляды и творческое наследие

Основные труды в области теории кооперативного движения. Выступая сторонником Нимской школы, определял кооперацию как хозяйственные отношения, отличающиеся и от капитализма и от коммунизма. Её сущностью выступали взаимопомощь, свободное и мирное сотрудничество, — нравственный, то есть христианский принцип любви к ближнему.

Исходя из этого, Анцыферов рассматривал кооперацию и капитализм, с его основополагающими принципами — конкуренцией, прагматизмом, разумным эгоизмом, как антагонистические системы. Считал, что исторически неверно связывать возникновение кооперации с капиталистическим строем, так как она возникла гораздо раньше.

Дальнейшее развитие кооперации от простейших к более сложным формам должно вытеснять формы капиталистические. Подобный процесс А. Н. Анцыферов рассматривал на примере эволюции сибирского и датского кооперативного маслоделия.

В работе «Nemesis (Демографический этюд)» (1935) прогнозировал будущее падение темпов роста и уменьшение численности населения стран Европы.

В своей последней работе — «Важнейшие законодательные акты Державы Российской» (опубл. посмертно, в 1950) отстаивал идеи монархизма как основы государственного устройства, который, по словам автора, наиболее приемлем для России, исходя из её исторического прошлого, ментальности, религиозности.

Семья и личные качества

Обладал превосходным басом, любил участвовать в православном хоровом пении. В 1928 году был избран членом приходского совета Свято-Александро-Невского собора в Париже.

Устраивал благотворительные вечера, принимал в них участие как пианист, певец и композитор.

Прекрасно владел итальянским языком.

Интересные факты

В 1918—1919 гг. А. Н. Анцыферов читал курс статистики Семёну Кузнецу, будущему Нобелевскому лауреату по экономике 1971 года.

Награды и признание

Премия Парижской Академии Наук (1942 г.) «за вклад в развитие мировой науки».

Труды

• Мелкий кредит, его организация и значение в России. — Харьков, 1903.
• Центральные банки кооперативного кредита. — Пг., 1918.
• Кооперация в сельском хозяйстве Германии и Франции. Воронеж. — 1907.
• Очерки по кооперации — 3-е изд., пересмотр. и доп. — 1918.
• Курсъ статистики: Пособіе къ лекціямъ. — 1919. — 214 с.
• Кооперативный кредит и кооперативные банки. — 1919. — 168 с.
• Московский народный банк. — 2-е изд. — Москва: Типо-литография «Русского Товарищества печатного и издательского дела», 1917. — 32 с.
• О природе и сущности кооперации (этюд) // Записки Русского Института сельскохозяйственной кооперации в Праге. — Прага, 1926. — Кн. 4.
• О законе земельной ренты // Труды V Съезда Русских академических организаций в эмиграции. — София, 1930.
• Nemesis (Демографический этюд) // Записки Русского научного института в Белграде. — Белград, 1935. — Вып. 15.

Литература

• Ижболдин Б. А. Н. Анцыферов как экономист // Новый журнал. — 1976. - Кн. 124. - С. 279.
• Телицын В. Л. [elib.org.ua/economics/ua_show_archives.php?subaction=showfull&id=1100601724&archive=1120044529&start_from=&ucat=2& Алексей Николаевич Анцыферов] // Кооперация. Страницы истории. — М., 1994. Вып. 4. — С. 170—176.
• Дмитриев А. Л., Корицкий Э. Б. [gallery.economicus.ru/cgi-bin/frame_rightn.pl?type=ru&links=./ru/ansiferov/biogr/ansiferov_b2.txt&img=brief.gif&name=ansiferov А. Н. Анцыферов] // Экономисты русской эмиграции: Учебное пособие. — СПб. «Юридический центр Пресс», 2000.
• Шелохаев В. [interpretive.ru/dictionary/458/word/ancyferov-aleksei-nikolaevich Анциферов Алексей Николаевич] // Энциклопедия Русской эмиграции, 1997. (Большая Русская Биографическая энциклопедия. — ИДДК, 2007)
• Волков В. А., Куликова М. В., Логинов В. С. Московские профессора XVIII — начала XX веков. Гуманитарные и общественные науки. — М.: Янус-К, 2006. — С. 18—19. — 300 с. — 2000 экз. — ISBN 5—8037—0318—4.
• Московкин В. М., Михайличенко Д. Ю. [cdn.scipeople.com/materials/32916/Kuznets-i-kharkovskaya-shkola.pdf Саймон Кузнец и харьковская высшая экономическая школа начала ХХ ст.] // В кн.: Кузнец С. Экономическая система д-ра Шумпетера, излагаемая и критикуемая Саймоном Кузнецом. — Харьков: ИД «ИНЖЕК», 2013. — 128 с.

Отрывок, характеризующий Анцыферов, Алексей Николаевич

– L'Empereur, – повторил Пьер, и лицо его вдруг привяло грустное и сконфуженное выражение. – Est ce que l'Empereur?.. [Император… Что император?..]
– L'Empereur? C'est la generosite, la clemence, la justice, l'ordre, le genie, voila l'Empereur! C'est moi, Ram ball, qui vous le dit. Tel que vous me voyez, j'etais son ennemi il y a encore huit ans. Mon pere a ete comte emigre… Mais il m'a vaincu, cet homme. Il m'a empoigne. Je n'ai pas pu resister au spectacle de grandeur et de gloire dont il couvrait la France. Quand j'ai compris ce qu'il voulait, quand j'ai vu qu'il nous faisait une litiere de lauriers, voyez vous, je me suis dit: voila un souverain, et je me suis donne a lui. Eh voila! Oh, oui, mon cher, c'est le plus grand homme des siecles passes et a venir. [Император? Это великодушие, милосердие, справедливость, порядок, гений – вот что такое император! Это я, Рамбаль, говорю вам. Таким, каким вы меня видите, я был его врагом тому назад восемь лет. Мой отец был граф и эмигрант. Но он победил меня, этот человек. Он завладел мною. Я не мог устоять перед зрелищем величия и славы, которым он покрывал Францию. Когда я понял, чего он хотел, когда я увидал, что он готовит для нас ложе лавров, я сказал себе: вот государь, и я отдался ему. И вот! О да, мой милый, это самый великий человек прошедших и будущих веков.]
– Est il a Moscou? [Что, он в Москве?] – замявшись и с преступным лицом сказал Пьер.
Француз посмотрел на преступное лицо Пьера и усмехнулся.
– Non, il fera son entree demain, [Нет, он сделает свой въезд завтра,] – сказал он и продолжал свои рассказы.
Разговор их был прерван криком нескольких голосов у ворот и приходом Мореля, который пришел объявить капитану, что приехали виртембергские гусары и хотят ставить лошадей на тот же двор, на котором стояли лошади капитана. Затруднение происходило преимущественно оттого, что гусары не понимали того, что им говорили.
Капитан велел позвать к себе старшего унтер офицера в строгим голосом спросил у него, к какому полку он принадлежит, кто их начальник и на каком основании он позволяет себе занимать квартиру, которая уже занята. На первые два вопроса немец, плохо понимавший по французски, назвал свой полк и своего начальника; но на последний вопрос он, не поняв его, вставляя ломаные французские слова в немецкую речь, отвечал, что он квартиргер полка и что ему ведено от начальника занимать все дома подряд, Пьер, знавший по немецки, перевел капитану то, что говорил немец, и ответ капитана передал по немецки виртембергскому гусару. Поняв то, что ему говорили, немец сдался и увел своих людей. Капитан вышел на крыльцо, громким голосом отдавая какие то приказания.
Когда он вернулся назад в комнату, Пьер сидел на том же месте, где он сидел прежде, опустив руки на голову. Лицо его выражало страдание. Он действительно страдал в эту минуту. Когда капитан вышел и Пьер остался один, он вдруг опомнился и сознал то положение, в котором находился. Не то, что Москва была взята, и не то, что эти счастливые победители хозяйничали в ней и покровительствовали ему, – как ни тяжело чувствовал это Пьер, не это мучило его в настоящую минуту. Его мучило сознание своей слабости. Несколько стаканов выпитого вина, разговор с этим добродушным человеком уничтожили сосредоточенно мрачное расположение духа, в котором жил Пьер эти последние дни и которое было необходимо для исполнения его намерения. Пистолет, и кинжал, и армяк были готовы, Наполеон въезжал завтра. Пьер точно так же считал полезным и достойным убить злодея; но он чувствовал, что теперь он не сделает этого. Почему? – он не знал, но предчувствовал как будто, что он не исполнит своего намерения. Он боролся против сознания своей слабости, но смутно чувствовал, что ему не одолеть ее, что прежний мрачный строй мыслей о мщенье, убийстве и самопожертвовании разлетелся, как прах, при прикосновении первого человека.
Капитан, слегка прихрамывая и насвистывая что то, вошел в комнату.
Забавлявшая прежде Пьера болтовня француза теперь показалась ему противна. И насвистываемая песенка, и походка, и жест покручиванья усов – все казалось теперь оскорбительным Пьеру.
«Я сейчас уйду, я ни слова больше не скажу с ним», – думал Пьер. Он думал это, а между тем сидел все на том же месте. Какое то странное чувство слабости приковало его к своему месту: он хотел и не мог встать и уйти.
Капитан, напротив, казался очень весел. Он прошелся два раза по комнате. Глаза его блестели, и усы слегка подергивались, как будто он улыбался сам с собой какой то забавной выдумке.
– Charmant, – сказал он вдруг, – le colonel de ces Wurtembourgeois! C'est un Allemand; mais brave garcon, s'il en fut. Mais Allemand. [Прелестно, полковник этих вюртембергцев! Он немец; но славный малый, несмотря на это. Но немец.]
Он сел против Пьера.
– A propos, vous savez donc l'allemand, vous? [Кстати, вы, стало быть, знаете по немецки?]
Пьер смотрел на него молча.
– Comment dites vous asile en allemand? [Как по немецки убежище?]
– Asile? – повторил Пьер. – Asile en allemand – Unterkunft. [Убежище? Убежище – по немецки – Unterkunft.]
– Comment dites vous? [Как вы говорите?] – недоверчиво и быстро переспросил капитан.
– Unterkunft, – повторил Пьер.
– Onterkoff, – сказал капитан и несколько секунд смеющимися глазами смотрел на Пьера. – Les Allemands sont de fieres betes. N'est ce pas, monsieur Pierre? [Экие дурни эти немцы. Не правда ли, мосье Пьер?] – заключил он.
– Eh bien, encore une bouteille de ce Bordeau Moscovite, n'est ce pas? Morel, va nous chauffer encore une pelilo bouteille. Morel! [Ну, еще бутылочку этого московского Бордо, не правда ли? Морель согреет нам еще бутылочку. Морель!] – весело крикнул капитан.
Морель подал свечи и бутылку вина. Капитан посмотрел на Пьера при освещении, и его, видимо, поразило расстроенное лицо его собеседника. Рамбаль с искренним огорчением и участием в лице подошел к Пьеру и нагнулся над ним.
– Eh bien, nous sommes tristes, [Что же это, мы грустны?] – сказал он, трогая Пьера за руку. – Vous aurai je fait de la peine? Non, vrai, avez vous quelque chose contre moi, – переспрашивал он. – Peut etre rapport a la situation? [Может, я огорчил вас? Нет, в самом деле, не имеете ли вы что нибудь против меня? Может быть, касательно положения?]
Пьер ничего не отвечал, но ласково смотрел в глаза французу. Это выражение участия было приятно ему.
– Parole d'honneur, sans parler de ce que je vous dois, j'ai de l'amitie pour vous. Puis je faire quelque chose pour vous? Disposez de moi. C'est a la vie et a la mort. C'est la main sur le c?ur que je vous le dis, [Честное слово, не говоря уже про то, чем я вам обязан, я чувствую к вам дружбу. Не могу ли я сделать для вас что нибудь? Располагайте мною. Это на жизнь и на смерть. Я говорю вам это, кладя руку на сердце,] – сказал он, ударяя себя в грудь.
– Merci, – сказал Пьер. Капитан посмотрел пристально на Пьера так же, как он смотрел, когда узнал, как убежище называлось по немецки, и лицо его вдруг просияло.
– Ah! dans ce cas je bois a notre amitie! [А, в таком случае пью за вашу дружбу!] – весело крикнул он, наливая два стакана вина. Пьер взял налитой стакан и выпил его. Рамбаль выпил свой, пожал еще раз руку Пьера и в задумчиво меланхолической позе облокотился на стол.
– Oui, mon cher ami, voila les caprices de la fortune, – начал он. – Qui m'aurait dit que je serai soldat et capitaine de dragons au service de Bonaparte, comme nous l'appellions jadis. Et cependant me voila a Moscou avec lui. Il faut vous dire, mon cher, – продолжал он грустным я мерным голосом человека, который сбирается рассказывать длинную историю, – que notre nom est l'un des plus anciens de la France. [Да, мой друг, вот колесо фортуны. Кто сказал бы мне, что я буду солдатом и капитаном драгунов на службе у Бонапарта, как мы его, бывало, называли. Однако же вот я в Москве с ним. Надо вам сказать, мой милый… что имя наше одно из самых древних во Франции.]
И с легкой и наивной откровенностью француза капитан рассказал Пьеру историю своих предков, свое детство, отрочество и возмужалость, все свои родственныеимущественные, семейные отношения. «Ma pauvre mere [„Моя бедная мать“.] играла, разумеется, важную роль в этом рассказе.
– Mais tout ca ce n'est que la mise en scene de la vie, le fond c'est l'amour? L'amour! N'est ce pas, monsieur; Pierre? – сказал он, оживляясь. – Encore un verre. [Но все это есть только вступление в жизнь, сущность же ее – это любовь. Любовь! Не правда ли, мосье Пьер? Еще стаканчик.]
Пьер опять выпил и налил себе третий.
– Oh! les femmes, les femmes! [О! женщины, женщины!] – и капитан, замаслившимися глазами глядя на Пьера, начал говорить о любви и о своих любовных похождениях. Их было очень много, чему легко было поверить, глядя на самодовольное, красивое лицо офицера и на восторженное оживление, с которым он говорил о женщинах. Несмотря на то, что все любовные истории Рамбаля имели тот характер пакостности, в котором французы видят исключительную прелесть и поэзию любви, капитан рассказывал свои истории с таким искренним убеждением, что он один испытал и познал все прелести любви, и так заманчиво описывал женщин, что Пьер с любопытством слушал его.
Очевидно было, что l'amour, которую так любил француз, была ни та низшего и простого рода любовь, которую Пьер испытывал когда то к своей жене, ни та раздуваемая им самим романтическая любовь, которую он испытывал к Наташе (оба рода этой любви Рамбаль одинаково презирал – одна была l'amour des charretiers, другая l'amour des nigauds) [любовь извозчиков, другая – любовь дурней.]; l'amour, которой поклонялся француз, заключалась преимущественно в неестественности отношений к женщине и в комбинация уродливостей, которые придавали главную прелесть чувству.
Так капитан рассказал трогательную историю своей любви к одной обворожительной тридцатипятилетней маркизе и в одно и то же время к прелестному невинному, семнадцатилетнему ребенку, дочери обворожительной маркизы. Борьба великодушия между матерью и дочерью, окончившаяся тем, что мать, жертвуя собой, предложила свою дочь в жены своему любовнику, еще и теперь, хотя уж давно прошедшее воспоминание, волновала капитана. Потом он рассказал один эпизод, в котором муж играл роль любовника, а он (любовник) роль мужа, и несколько комических эпизодов из souvenirs d'Allemagne, где asile значит Unterkunft, где les maris mangent de la choux croute и где les jeunes filles sont trop blondes. [воспоминаний о Германии, где мужья едят капустный суп и где молодые девушки слишком белокуры.]
Наконец последний эпизод в Польше, еще свежий в памяти капитана, который он рассказывал с быстрыми жестами и разгоревшимся лицом, состоял в том, что он спас жизнь одному поляку (вообще в рассказах капитана эпизод спасения жизни встречался беспрестанно) и поляк этот вверил ему свою обворожительную жену (Parisienne de c?ur [парижанку сердцем]), в то время как сам поступил во французскую службу. Капитан был счастлив, обворожительная полька хотела бежать с ним; но, движимый великодушием, капитан возвратил мужу жену, при этом сказав ему: «Je vous ai sauve la vie et je sauve votre honneur!» [Я спас вашу жизнь и спасаю вашу честь!] Повторив эти слова, капитан протер глаза и встряхнулся, как бы отгоняя от себя охватившую его слабость при этом трогательном воспоминании.
Слушая рассказы капитана, как это часто бывает в позднюю вечернюю пору и под влиянием вина, Пьер следил за всем тем, что говорил капитан, понимал все и вместе с тем следил за рядом личных воспоминаний, вдруг почему то представших его воображению. Когда он слушал эти рассказы любви, его собственная любовь к Наташе неожиданно вдруг вспомнилась ему, и, перебирая в своем воображении картины этой любви, он мысленно сравнивал их с рассказами Рамбаля. Следя за рассказом о борьбе долга с любовью, Пьер видел пред собою все малейшие подробности своей последней встречи с предметом своей любви у Сухаревой башни. Тогда эта встреча не произвела на него влияния; он даже ни разу не вспомнил о ней. Но теперь ему казалось, что встреча эта имела что то очень значительное и поэтическое.
«Петр Кирилыч, идите сюда, я узнала», – слышал он теперь сказанные сю слова, видел пред собой ее глаза, улыбку, дорожный чепчик, выбившуюся прядь волос… и что то трогательное, умиляющее представлялось ему во всем этом.
Окончив свой рассказ об обворожительной польке, капитан обратился к Пьеру с вопросом, испытывал ли он подобное чувство самопожертвования для любви и зависти к законному мужу.
Вызванный этим вопросом, Пьер поднял голову и почувствовал необходимость высказать занимавшие его мысли; он стал объяснять, как он несколько иначе понимает любовь к женщине. Он сказал, что он во всю свою жизнь любил и любит только одну женщину и что эта женщина никогда не может принадлежать ему.
– Tiens! [Вишь ты!] – сказал капитан.
Потом Пьер объяснил, что он любил эту женщину с самых юных лет; но не смел думать о ней, потому что она была слишком молода, а он был незаконный сын без имени. Потом же, когда он получил имя и богатство, он не смел думать о ней, потому что слишком любил ее, слишком высоко ставил ее над всем миром и потому, тем более, над самим собою. Дойдя до этого места своего рассказа, Пьер обратился к капитану с вопросом: понимает ли он это?
Капитан сделал жест, выражающий то, что ежели бы он не понимал, то он все таки просит продолжать.
– L'amour platonique, les nuages… [Платоническая любовь, облака…] – пробормотал он. Выпитое ли вино, или потребность откровенности, или мысль, что этот человек не знает и не узнает никого из действующих лиц его истории, или все вместе развязало язык Пьеру. И он шамкающим ртом и маслеными глазами, глядя куда то вдаль, рассказал всю свою историю: и свою женитьбу, и историю любви Наташи к его лучшему другу, и ее измену, и все свои несложные отношения к ней. Вызываемый вопросами Рамбаля, он рассказал и то, что скрывал сначала, – свое положение в свете и даже открыл ему свое имя.