Кузнец, Саймон

Саймон Смит Кузнец
Simon Smith Kuznets
Место рождения:	Пинск, Минская губерния, Российская империя
Страна:	Российская Империя, США
Научная сфера:	экономика
Альма-матер:	Колумбийский университет, Харьковский коммерческий институт
Научный руководитель:	Митчелл Уэсли Клэр
Известные ученики:	Лауреаты Нобелевской премии по экономике Милтон Фридман и Роберт Фогель
Известен как:	«The father of GDP» (отец концепции ВВП), автор «волн Кузнеца» и «кривой Кузнеца» («закон Кузнеца»)
Награды и премии:	Нобелевская премия по экономике (1971) Медаль Фрэнсиса Уокера (1977)

Са́ймон Смит Кузне́ц (англ. Simon S. Kuznets; до эмиграции — Ши́мен (Семён) Абра́мович Кузне́ц; 30 апреля 1901, Пинск, Минская губерния — 8 июля 1985, Кембридж, Массачусетс) — американский экономист, статистик, демограф и историк экономики. Лауреат Нобелевской премии по экономике 1971 года «за эмпирически обоснованное толкование экономического роста, которое привело к новому, более глубокому пониманию экономической и социальной структуры и процесса развития в целом».

С именем Кузнеца связывают становление экономики как эмпирической научной дисциплины и развитие количественной экономической истории.

Биография

Шимен (впоследствии Семён Абрамович) Кузнец родился 30 апреля 1901 года в Пинске (современная Белоруссия), в еврейской семье; с детства владел идишем и русским языком. Некоторое время семья жила в Киеве (где родился его младший брат Гриша), а в 1909 году, в связи с предстоящим отъездом отца в Америку, переехала в Ровно, где проживали занятые в меховом деле родители матери и где он вместе со старшим братом Соломоном обучался в городском реальном училище. Согласно архивным данным, Шимен Абрамов Кузнец поступил в приготовительный класс этого училища по экзамену 14 августа 1910 года, на год позже брата, и окончил четвёртый класс в 1915 году. В мае 1915 года, в связи с выселением евреев из прифронтовой зоны, семья оказалась в Харькове, где Кузнец с 26 октября этого года продолжил обучение в пятом классе во 2-м реальном училище, окончив его основные и дополнительный классы 16 мая 1917 года. В 1918—1921 годах С. А. Кузнец учился в Харьковском коммерческом институте, где изучал экономические дисциплины, статистику, историю и математику под руководством профессоров П. И. Фомина (политическая экономия, экономическая география), А. Н. Анцыферова (статистика), В. Ф. Левитского (история хозяйства и экономической мысли), С. Н. Бернштейна (теория вероятностей) и В. Х. Даватца (высшая математика), М. Н. Соболева (экономическая политика), Й. А. Трахтенберга (наука о финансах) и других. Фундаментальные академические курсы в этом институте способствовали приобретению Кузнецом «исключительной» эрудиции в вопросах экономики, а также в истории, демографии, статистике, естественных науках. Раньше ошибочно считалось,, что он окончил Харьковский университет. На рубеже 1920—1921 годов нормальный ход занятий в ХКИ был прерван событиями Гражданской войны и предпринятой советскими властями реорганизацией института.

В 1921 году устроился на работу статистиком отдела труда Южбюро ВЦСПС, где опубликовал свою первую работу «Денежная заработная плата рабочих и служащих фабрично-заводской промышленности г. Харькова в 1920 г.». В ней он исследовал динамику различных форм оплаты труда по отраслям промышленности в Харькове и дифференциацию доходов в зависимости от систем оплаты труда. Согласно мнению некоторых исследователей, Кузнец в этот период находился под влиянием идеологии Бунда.

В 1922 году вместе со старшим братом Соломоном через Польшу эмигрировал в Нью-Йорк, где уже 12 лет проживал его отец — банковский служащий Абрам Исаакович Кузнец (1881—1958). Его мать, Пеша (Поля) Фридман, страдала рассеянным склерозом и умерла в Варшаве, а оставшийся с ней младший брат Гриша присоединился к ним в Нью-Йорке в 1926 году.

Саймон Кузнец продолжил своё высшее образование в Колумбийском университете под руководством Уэ. К. Митчелла (бакалавр, 1923; магистр, 1924; доктор философии, 1926). В качестве своей магистерской диссертации он защитил написанную в Харькове работу «Экономическая система д-ра Шумпетера, излагаемая и критикуемая». Докторской диссертацией Кузнеца стало исследование «Вековые движения в производстве и ценах».

В 1927—1961 годах был сотрудником Национального бюро экономических исследований. Одновременно, с 1930 по 1954 годы занимал должность профессора на кафедре экономики и статистики Пенсильванского университета, в 1954—1960 годах преподавал в Университете Джона Хопкинса, а с 1960 года и вплоть до выхода на пенсию в 1971 году — в Гарвардском университете.

Саймон Кузнец сотрудничал с рядом исследовательских организаций и правительственных ведомств. В 1932—1934 годах им, как сотрудником Департамента коммерции, была проведена первая официальная оценка национального дохода США и заложены основы системы национальных счетов. В 1936 году он принимал активное участие в учреждении Конференции по изучению доходов и благосостояния (Conference on Research of Income and Wealth), имевшей задачей развитие системы национальных счетов в США, и в создании Международной ассоциации исследований по доходам и благосостоянию.

В период Второй мировой войны был заместителем директора Бюро планирования и статистики Совета по военному производству (Bureau of Planning and Statistics, War Production Board). Принимал участие в руководимом Робертом Натаном исследовательском проекте по постановке целей для военно-экономического планирования. Используя систему расчётов национального дохода и раннюю форму линейного программирования, проводились оценки возможностей для расширения военного производства, а также определения материальных ресурсов, могущих ограничить процесс роста выпуска.

В послевоенный период был советником правительств Тайваня, Японии, Индии, Южной Кореи и Израиля, содействуя становлению национальных систем сбора экономической информации. Активно сотрудничал с Центром роста Йельского университета, Советом по исследованиям в области социальных наук (SSRC), Институтом экономических исследований Мориса Фалька.

Научное творчество

За годы своей научной деятельности С. Кузнец оказал большое влияние на развитие целого ряда отраслей экономической мысли. С его именем связывают становление современной экономики как эмпирической научной дисциплины, развитие статистических методов исследований и появление количественной экономической истории.

На взгляды и на научную методологию самого Кузнеца оказала воздействие полученная им в Харькове и целиком разделявшаяся У. К. Митчеллом методологическая установка на статистическое, индуктивное построение гипотез в экономике и их эмпирическую проверку. С. Кузнец с глубоким скептицизмом относился к априорному и спекулятивному теоретизированию. Отмечается воздействие на С. Кузнеца взглядов Й. Шумпетера (предположившего, среди прочего, связь между технологическими изменениями и деловым циклом), с которым он вёл длительную научную полемику, взглядов А. Пигу (указавшего на обстоятельства, при которых рынок не способен максимизировать благосостояние), взглядов В. Парето (предлагавшего законодательные меры в области регулирования распределения доходов домохозяйств). В 1920-х годах он рецензировал и переводил малоизвестные на Западе работы Н. Д. Кондратьева, Е. Е. Слуцкого, С. А. Первушина, А. Л. Вайнштейна.

Исторические ряды экономической динамики и «волны Кузнеца»

Первым крупным исследовательским проектом, в который был вовлечён С. Кузнец было предпринятое в середине 1920-х годов исследование длинных рядов экономической динамики. Собранные и систематизированные им данные охватывали период с 1865 по 1925 годы, а по некоторым показателям достигали 1770 года. Применив для анализа рядов аппроксимирующие кривую Гомперца и логистическую кривую, С. Кузнец обнаружил, что характеристики кривых с приемлемой точностью описывают большинство экономических процессов. Статистический анализ полученных кривых, сравнение теоретических и эмпирических уровней, позволил выделить среднесрочные, длительностью в 15—25 лет, циклы экономической конъюнктуры, лежащие между «длинными волнами» Кондратьева и короткими бизнес-циклами. Стремясь установить природу этих циклов, Кузнец детально проанализировал динамику численности населения, показатели строительной промышленности, движения капитала, национального дохода и прочие переменные. Наиболее чётко циклы проявлялись в строительстве и в демографических показателях, что дало основания С. Кузнецу предположить наличие закономерностей, влияющих на темп экономического роста, и связанных с процессами инвестирования и демографическими изменениями.

Исчисление национального дохода. Национальные счета.

В 1931 году, по указанию руководителя NBER У. К. Митчелла, С. Кузнец начал работать над проблемой оценки национального дохода США. В 1934 году была проведена оценка национального дохода США за период 1929—1932 годы. Далее она была расширена до 1919—1938 годов, затем до 1869 года. Кузнецу удалось разрешить многочисленные проблемы, начиная от недостатка источников информации и проведения оценки погрешностей, и заканчивая усовершенствованием теоретической концепции национального дохода; он добился большой точности расчётов. Работы Кузнеца позволили проанализировать структуру национального дохода и подвергнуть детальному исследованию целый ряд частных проблем национальной экономики. Усовершенствованные Кузнецом методы расчёта национального дохода и связанных показателей стали классическими и легли в основу системы национальных счетов.

Структура доходов и человеческий капитал

В совместной с Милтоном Фридманом работе «Доход от независимой профессиональной практики» (1946), построил профили «возраст-доход» по отдельным родам занятий, таким образом применив исследовательский метод, ставший затем одним из основных аналитических инструментов в области экономики труда. В работе получила развитие концепция человеческого капитала, с помощью которой объяснялись различия в размерах средней заработной платы представителей разных профессий.

Кривая Кузнеца

Анализируя распределение доходов среди различных групп населения, Кузнец выдвинул гипотезу о том, что в странах, стоящих на ранних ступенях экономического развития, неравенство доходов сперва возрастает, но по мере роста экономики имеет тенденцию снижаться. Это предположение позже легло в основу так называемой «кривой Кузнеца». Французский экономист Тома Пикетти в книге Капитал в XXI веке на основе статистических данных выступил с критикой предположения о тенденции снижения неравенства доходов с экономическим ростом.

Структура национального дохода

Исследуя процесс формирования национального дохода, С. Кузнец изучал взаимосвязи и пропорции между выпуском и доходами, потреблением и сбережениями. Проанализировав длительные ряды данных экономической конъюнктуры для 20 стран, Кузнец выявил долговременные тенденции в изменении соотношений и пропорций капитал/выпуск, доли чистого капиталообразования, доли чистых инвестиций и проч. Собранные и систематизированные данные позволили подвергнуть эмпирической проверке ряд существовавших гипотез. В частности, это касалось положений, высказанных в теории Дж. М. Кейнса.

Экономический рост

Не менее значимые работы были предприняты С. Кузнецом в области исследования экономического роста в послевоенный период. Он вёл их будучи председателем Комитета по экономическому росту Научного совета по социальным исследованиям (SSRC). Предложенная им исследовательская программа предполагала проведение широких эмпирических исследований по четырём ключевым элементам экономического роста. К ним он относил демографический рост, рост знаний, внутристрановую адаптацию к факторам роста и внешние экономические отношения между странами. Кузнец считал, что общая теория экономического роста должна объяснять и механизм развития передовых промышленных стран, и причины, мешающие развитию отсталых стран, охватывать страны как с рыночной, так и с плановой экономикой, страны большие и малые, развитые и развивающиеся, объяснять влияние на экономический рост внешнеэкономических связей.

Им были собраны и проанализированные статистические показатели, характеризующие экономическую динамику 14 государств Европы, США и Японии за 60-летний период. Анализ полученных материалов привёл к выдвижению ряда гипотез, касающихся различных аспектов механизма экономического роста: уровней и вариабельности темпов роста, структуры ВНП и распределения трудовых ресурсов, распределения доходов между домохозяйствами, структуры внешней торговли. Кузнецом была заложена исторически обоснованная теория экономического роста. Центральной темой этих эмпирических исследований было то, что рост агрегированного продукта страны неизбежно предполагает глубокое преобразование всей её экономической структуры. Это преобразование затрагивает многие аспекты экономической жизни – структуру выпуска, отраслевую и профессиональную структуру занятости, распределение занятий на работу внутри семьи и на рыночную деятельность, структуру дохода с точки зрения факторов производства, численность, возрастной состав и территориальное распределение населения, межстрановые потоки товаров, капитала, рабочей силы и знаний, организацию промышленности и государственное регулирование. Подобные изменения, по его мнению, являются необходимым условием совокупного роста и, раз начавшись, формируют, сдерживают или поддерживают последующее экономическое развитие страны.

Также Кузнецом был дан глубокий анализ влияния на процесс экономического роста демографических показателей.

Историко-экономические работы 1970-х годов

В своих историко-экономических работах 1970-х годов, Саймон Кузнец высказывает идею связи и взаимовлияния научно-технических (инновационных) и институциональных сдвигов, а также внешних по отношению к экономике факторов, например, тех, которые обуславливают морально-политический климат в обществе, и их влияния на ход и результаты экономического роста.

Награды и признание

Премия Шведского государственного банка по экономике им. А. Нобеля была присуждена Саймону Кузнецу в 1971 году за «эмпирически обоснованное толкование экономического роста, приведшее к новому, более глубокому пониманию экономических и социальных структур, и процесса развития».

С. Кузнец избирался президентом Американской экономической ассоциации (1954), президентом Американской статистической ассоциации (1949), почётным членом Ассоциации экономической истории, Королевского статистического общества Англии, членом Эконометрического общества, Международного статистического института, Американского философского общества, Королевской Шведской академии, членом-корреспондентом Британской академии. Награждён медалью Фрэнсиса Уокера (1977).

14 октября 2013 года имя С. Кузнеца было присвоено Харьковскому национальному экономическому университету.

Ученики Саймона Кузнеца — нобелевские лауреаты по экономике Милтон Фридман и Роберт Фогель, а также Марк Перлман (1923—2006), Роберт Нэйтан (1908—2001), Милтон Гилберт (1909—1979).

Семья

• Брат — Соломон Кузнец (англ. Solomon Smith Kuznets, 16 февраля 1900, Пинск — 1945), экономист, статистик, ученик и сотрудник Эдвина Селигмана.
• Брат — Джордж (Гриша) Кузнец (англ. George Michael "Grisha" Kuznets, 1909, Киев — 1986, Аламида), экономист, психолог, профессор Калифорнийского университета в Беркли.
• Жена (с 1929 года) — экономист Эдит Хандлер (англ. Edith Handler, 1902—1998), ученица Зелига Перлмана (1888—1959); двое детей — сын Пол Кузнец (Paul W. Kuznets), экономист, почётный профессор Индианского университета, и дочь Джудит Стайн (Judith Stein), жена математика Нормана Стайна.

Галерея

• [www.myheritageimages.com/Y/storage/site65789942/files/00/00/10/000010_3450344776c4c41xh5fo09.jpg Братья Соломон, Шимен и Гриша Кузнец]

Литература

Список произведений

• «Циклические колебания в розничной и оптовой торговле США, 1919—1925 гг.» (Cyclical Fluctuations: Retail and Wholesale Trade, United States, 1919—1925, 1926).
• «Вековые движения в производстве и ценах» (Secular Movements in Production and Prices: Their Nature and Their Bearing upon Cyclical Fluctuations, 1930).
• «Национальный доход и накопление капитала» (National Income and Capital Formation, 1919—1935, 1937).
• «Национальный доход и его структура» (National Income and Its Composition, 1919—1938, 1941).
• «Национальный продукт с 1869 года» (National Product since 1869, 1946).
• «Современный экономический рост: уровень, структура, распространение» (Modern Economic Growth: Rate, Structure, and Spread, 1966).
• «К теории экономического роста, в свете экономического роста современных наций» (Toward a Theory of Economic Growth, with Reflections on the Economic Growth of Modern Nations, 1968).
• «Перераспределение населения и экономический рост: Соединенные Штаты, 1870—1950» в 3-х тт. (Population Redistribution and Economic Growth: United States, 1870—1950, 1957—1964, в соавторстве с Д. Томас);
• «Экономический рост наций: совокупный выпуск и производственная структура» (Economic Growth of Nations: Total Output and Production Structure, 1971);
• «Население, капитал и экономический рост» (Population, Capital and Growth, 1973);
• «Экономика евреев» в 2-х тт. (Jewish Economies, Volume 1 — Development and Migration in America and Beyond: The Economic Life of American Jewry — Economic Structure and Growth of Euro-American Jewry; Volume 2 — Development and Migration in America and Beyond: Comparative Perspectives on Jewish Migration, 2011—2012).

Библиография

• Блауг М. Кузнец, Саймон // 100 великих экономистов после Кейнса = Great Economists since Keynes: An introduction to the lives & works of one hundred great economists of the past. — СПб.: Экономикус, 2009. — С. 131-134. — 384 с. — (Библиотека «Экономической школы», вып. 42). — 1 500 экз. — ISBN 978-5-903816-03-3.
• Кузнец Саймон Смит / Сарычев В. Г. // Конда — Кун. — М. : Советская энциклопедия, 1973. — (Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров ; 1969—1978, т. 13).</span>
• [www.berkovich-zametki.com/2014/Zametki/Nomer2/Kuksin1.php Куксин А. Саймон Смит (Семён Абрамович) Кузнец]
• Московкин В. [old.poisknews.ru/articles/6447-do-peresecheniya-granicy.html До пересечения границы] // Поиск : газета. — 15 января 2010. — Вып. 1-2 (1075—1076).
• Московкин В. [dspace.bsu.edu.ru/jspui/bitstream/123456789/1022/1/Moskovkin%20Perepiska.pdf Неизвестный Семён Кузнец. Переписка с родственниками и архивно-исторические изыскания] // Труды Междунар. Информ. Нобелевского Центра : сборник. — 2010. — Вып. 4 (169-181).
• Московкин В. [dspace.bsu.edu.ru/jspui/bitstream/123456789/902/1/Moskovkin_kyz.pdf Неизвестный Семён Кузнец: учёба в Харькове] // Universitates: наука и просвещение : журнал. — 2010. — Вып. 1 (52—65).
• Московкин В. М. [dspace.bsu.edu.ru/bitstream/123456789/431/1/Moskovkin_Kuznets_1.pdf Семён Кузнец и его университетское окружение в Харькове] / В. М. Московкин; БелГУ // Бизнес Информ. — 2002. — №7—8. — С. 85—90.
• Московкин В. [dspace.bsu.edu.ru/jspui/bitstream/123456789/3236/1/Moskovkin%20Samsonyuk_Obuchenie.pdf Обучение братьев Семёна и Соломона Кузнец в Ровенском реальном училище].
• Московкин В. М. [dspace.bsu.edu.ru/bitstream/123456789/432/1/Moskovkin_Kuznets_2.pdf Семён Кузнец: его профессиональное окружение в Харькове и первая научная работа] // Бизнес Информ. — 2002. — № 9—10. — С. 83—85.
• Московкин В. М., Михайличенко Д. Ю. [cdn.scipeople.com/materials/32916/Kuznets-i-kharkovskaya-shkola.pdf Саймон Кузнец и харьковская высшая экономическая школа начала ХХ ст.] // В кн.: Кузнец С. Экономическая система д-ра Шумпетера, излагаемая и критикуемая, Перлман М. Две фазы заинтересованности Кузнеца Шумпетером / Сост. докт. геогр. н., проф. В. М. Московкин, канд. ист. н. Д. Ю. Михайличенко, перев. Е. Е. Перчик; Под ред. докт. экон. н., проф. В. С. Пономаренко. — Харьков: ИД «ИНЖЕК», 2013. — 128 с.
• Филатов И. В. [ecsocman.hse.ru/data/015/665/1219/003.FILATOV.pdf Теоретическое наследие С. Кузнеца и проблемы модернизации постсоциалистических стран] // Социально-экономическая трансформация в России. М., 2002.
• Abramovitz M. Simon Kuznets (1901—1985) // The Journal of Economic History, March 1986, v. 46, no. 1, p. 241—246.
• Ben-Porath Y. Simon Kuznets in Person and in Writing // Economic Development and Cultural Change, Vol. 36, No. 3 (Apr., 1988), pp. 435–447.
• Fogel R. W. Simon S. Kuznets: April 30, 1901 — July 9, 1985 // [www.nber.org/papers/w7787 NBER Working Paper No. 7787.] Issued in July 2000.
• Hoselitz B. F. Bibliography of Simon Kuznets // Economic Development and Cultural Change, Vol. 31, No. 2 (Jan., 1983), pp. 433–454.
• Kapuria-Foreman V., Perlman M. An Economic Historian's Economist: Remembering Simon Kuznets // The Economic Journal, 105 [November), 1995, p. 1524—1547.
• Lundberg E. Simon Kuznets' Contribution to Economics // The Swedish Journal of Economics, Vol. 73, No. 4 (Dec., 1971), pp. 444–459.
• [www.britannica.com/EBchecked/topic/325734 Simon Kuznets] (англ.). — статья из Encyclopædia Britannica Online. Проверено 9 июня 2014.

• Street J. H. The Contribution of Simon S. Kuznets to Institutionalist Development Theory // Journal of Economic Issues, Vol. 22, No. 2 (Jun., 1988), pp. 499–509.

Ссылки

• [nobelprize.org/nobel_prizes/economics/laureates/1971/kuznets-autobio.html Автобиография на Нобелевском сайте]  (англ.)
• [www.nobel-winners.com/Economics/simon_kuznets.html Simon Kuznets. Краткая биография на сайте nobel-winners.com]  (англ.)
• [news.tut.by/society/96133.html Биографическая статья]

Отрывок, характеризующий Кузнец, Саймон

– Ты куда ходила? – спросила Наташа.
– Воду в рюмке переменить. Я сейчас дорисую узор.
– Ты всегда занята, а я вот не умею, – сказала Наташа. – А Николай где?
– Спит, кажется.
– Соня, ты поди разбуди его, – сказала Наташа. – Скажи, что я его зову петь. – Она посидела, подумала о том, что это значит, что всё это было, и, не разрешив этого вопроса и нисколько не сожалея о том, опять в воображении своем перенеслась к тому времени, когда она была с ним вместе, и он влюбленными глазами смотрел на нее.
«Ах, поскорее бы он приехал. Я так боюсь, что этого не будет! А главное: я стареюсь, вот что! Уже не будет того, что теперь есть во мне. А может быть, он нынче приедет, сейчас приедет. Может быть приехал и сидит там в гостиной. Может быть, он вчера еще приехал и я забыла». Она встала, положила гитару и пошла в гостиную. Все домашние, учителя, гувернантки и гости сидели уж за чайным столом. Люди стояли вокруг стола, – а князя Андрея не было, и была всё прежняя жизнь.
– А, вот она, – сказал Илья Андреич, увидав вошедшую Наташу. – Ну, садись ко мне. – Но Наташа остановилась подле матери, оглядываясь кругом, как будто она искала чего то.
– Мама! – проговорила она. – Дайте мне его , дайте, мама, скорее, скорее, – и опять она с трудом удержала рыдания.
Она присела к столу и послушала разговоры старших и Николая, который тоже пришел к столу. «Боже мой, Боже мой, те же лица, те же разговоры, так же папа держит чашку и дует точно так же!» думала Наташа, с ужасом чувствуя отвращение, подымавшееся в ней против всех домашних за то, что они были всё те же.
После чая Николай, Соня и Наташа пошли в диванную, в свой любимый угол, в котором всегда начинались их самые задушевные разговоры.


– Бывает с тобой, – сказала Наташа брату, когда они уселись в диванной, – бывает с тобой, что тебе кажется, что ничего не будет – ничего; что всё, что хорошее, то было? И не то что скучно, а грустно?
– Еще как! – сказал он. – У меня бывало, что всё хорошо, все веселы, а мне придет в голову, что всё это уж надоело и что умирать всем надо. Я раз в полку не пошел на гулянье, а там играла музыка… и так мне вдруг скучно стало…
– Ах, я это знаю. Знаю, знаю, – подхватила Наташа. – Я еще маленькая была, так со мной это бывало. Помнишь, раз меня за сливы наказали и вы все танцовали, а я сидела в классной и рыдала, никогда не забуду: мне и грустно было и жалко было всех, и себя, и всех всех жалко. И, главное, я не виновата была, – сказала Наташа, – ты помнишь?
– Помню, – сказал Николай. – Я помню, что я к тебе пришел потом и мне хотелось тебя утешить и, знаешь, совестно было. Ужасно мы смешные были. У меня тогда была игрушка болванчик и я его тебе отдать хотел. Ты помнишь?
– А помнишь ты, – сказала Наташа с задумчивой улыбкой, как давно, давно, мы еще совсем маленькие были, дяденька нас позвал в кабинет, еще в старом доме, а темно было – мы это пришли и вдруг там стоит…
– Арап, – докончил Николай с радостной улыбкой, – как же не помнить? Я и теперь не знаю, что это был арап, или мы во сне видели, или нам рассказывали.
– Он серый был, помнишь, и белые зубы – стоит и смотрит на нас…
– Вы помните, Соня? – спросил Николай…
– Да, да я тоже помню что то, – робко отвечала Соня…
– Я ведь спрашивала про этого арапа у папа и у мама, – сказала Наташа. – Они говорят, что никакого арапа не было. А ведь вот ты помнишь!
– Как же, как теперь помню его зубы.
– Как это странно, точно во сне было. Я это люблю.
– А помнишь, как мы катали яйца в зале и вдруг две старухи, и стали по ковру вертеться. Это было, или нет? Помнишь, как хорошо было?
– Да. А помнишь, как папенька в синей шубе на крыльце выстрелил из ружья. – Они перебирали улыбаясь с наслаждением воспоминания, не грустного старческого, а поэтического юношеского воспоминания, те впечатления из самого дальнего прошедшего, где сновидение сливается с действительностью, и тихо смеялись, радуясь чему то.
Соня, как и всегда, отстала от них, хотя воспоминания их были общие.
Соня не помнила многого из того, что они вспоминали, а и то, что она помнила, не возбуждало в ней того поэтического чувства, которое они испытывали. Она только наслаждалась их радостью, стараясь подделаться под нее.
Она приняла участие только в том, когда они вспоминали первый приезд Сони. Соня рассказала, как она боялась Николая, потому что у него на курточке были снурки, и ей няня сказала, что и ее в снурки зашьют.
– А я помню: мне сказали, что ты под капустою родилась, – сказала Наташа, – и помню, что я тогда не смела не поверить, но знала, что это не правда, и так мне неловко было.
Во время этого разговора из задней двери диванной высунулась голова горничной. – Барышня, петуха принесли, – шопотом сказала девушка.
– Не надо, Поля, вели отнести, – сказала Наташа.
В середине разговоров, шедших в диванной, Диммлер вошел в комнату и подошел к арфе, стоявшей в углу. Он снял сукно, и арфа издала фальшивый звук.
– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…
– Это метампсикова, – сказала Соня, которая всегда хорошо училась и все помнила. – Египтяне верили, что наши души были в животных и опять пойдут в животных.
– Нет, знаешь, я не верю этому, чтобы мы были в животных, – сказала Наташа тем же шопотом, хотя музыка и кончилась, – а я знаю наверное, что мы были ангелами там где то и здесь были, и от этого всё помним…
– Можно мне присоединиться к вам? – сказал тихо подошедший Диммлер и подсел к ним.
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!
– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.
Диммлер, подсев к графине и закрыв глаза, слушал.
– Нет, графиня, – сказал он наконец, – это талант европейский, ей учиться нечего, этой мягкости, нежности, силы…
– Ах! как я боюсь за нее, как я боюсь, – сказала графиня, не помня, с кем она говорит. Ее материнское чутье говорило ей, что чего то слишком много в Наташе, и что от этого она не будет счастлива. Наташа не кончила еще петь, как в комнату вбежал восторженный четырнадцатилетний Петя с известием, что пришли ряженые.
Наташа вдруг остановилась.
– Дурак! – закричала она на брата, подбежала к стулу, упала на него и зарыдала так, что долго потом не могла остановиться.
– Ничего, маменька, право ничего, так: Петя испугал меня, – говорила она, стараясь улыбаться, но слезы всё текли и всхлипывания сдавливали горло.
Наряженные дворовые, медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснялись в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хоровые и святочные игры. Графиня, узнав лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреич с сияющей улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда то.
Через полчаса в зале между другими ряжеными появилась еще старая барыня в фижмах – это был Николай. Турчанка был Петя. Паяс – это был Диммлер, гусар – Наташа и черкес – Соня, с нарисованными пробочными усами и бровями.
После снисходительного удивления, неузнавания и похвал со стороны не наряженных, молодые люди нашли, что костюмы так хороши, что надо было их показать еще кому нибудь.
Николай, которому хотелось по отличной дороге прокатить всех на своей тройке, предложил, взяв с собой из дворовых человек десять наряженных, ехать к дядюшке.
– Нет, ну что вы его, старика, расстроите! – сказала графиня, – да и негде повернуться у него. Уж ехать, так к Мелюковым.
Мелюкова была вдова с детьми разнообразного возраста, также с гувернантками и гувернерами, жившая в четырех верстах от Ростовых.
– Вот, ma chere, умно, – подхватил расшевелившийся старый граф. – Давай сейчас наряжусь и поеду с вами. Уж я Пашету расшевелю.
Но графиня не согласилась отпустить графа: у него все эти дни болела нога. Решили, что Илье Андреевичу ехать нельзя, а что ежели Луиза Ивановна (m me Schoss) поедет, то барышням можно ехать к Мелюковой. Соня, всегда робкая и застенчивая, настоятельнее всех стала упрашивать Луизу Ивановну не отказать им.
Наряд Сони был лучше всех. Ее усы и брови необыкновенно шли к ней. Все говорили ей, что она очень хороша, и она находилась в несвойственном ей оживленно энергическом настроении. Какой то внутренний голос говорил ей, что нынче или никогда решится ее судьба, и она в своем мужском платье казалась совсем другим человеком. Луиза Ивановна согласилась, и через полчаса четыре тройки с колокольчиками и бубенчиками, визжа и свистя подрезами по морозному снегу, подъехали к крыльцу.
Наташа первая дала тон святочного веселья, и это веселье, отражаясь от одного к другому, всё более и более усиливалось и дошло до высшей степени в то время, когда все вышли на мороз, и переговариваясь, перекликаясь, смеясь и крича, расселись в сани.
Две тройки были разгонные, третья тройка старого графа с орловским рысаком в корню; четвертая собственная Николая с его низеньким, вороным, косматым коренником. Николай в своем старушечьем наряде, на который он надел гусарский, подпоясанный плащ, стоял в середине своих саней, подобрав вожжи.
Было так светло, что он видел отблескивающие на месячном свете бляхи и глаза лошадей, испуганно оглядывавшихся на седоков, шумевших под темным навесом подъезда.
В сани Николая сели Наташа, Соня, m me Schoss и две девушки. В сани старого графа сели Диммлер с женой и Петя; в остальные расселись наряженные дворовые.
– Пошел вперед, Захар! – крикнул Николай кучеру отца, чтобы иметь случай перегнать его на дороге.
Тройка старого графа, в которую сел Диммлер и другие ряженые, визжа полозьями, как будто примерзая к снегу, и побрякивая густым колокольцом, тронулась вперед. Пристяжные жались на оглобли и увязали, выворачивая как сахар крепкий и блестящий снег.
Николай тронулся за первой тройкой; сзади зашумели и завизжали остальные. Сначала ехали маленькой рысью по узкой дороге. Пока ехали мимо сада, тени от оголенных деревьев ложились часто поперек дороги и скрывали яркий свет луны, но как только выехали за ограду, алмазно блестящая, с сизым отблеском, снежная равнина, вся облитая месячным сиянием и неподвижная, открылась со всех сторон. Раз, раз, толконул ухаб в передних санях; точно так же толконуло следующие сани и следующие и, дерзко нарушая закованную тишину, одни за другими стали растягиваться сани.
– След заячий, много следов! – прозвучал в морозном скованном воздухе голос Наташи.
– Как видно, Nicolas! – сказал голос Сони. – Николай оглянулся на Соню и пригнулся, чтоб ближе рассмотреть ее лицо. Какое то совсем новое, милое, лицо, с черными бровями и усами, в лунном свете, близко и далеко, выглядывало из соболей.
«Это прежде была Соня», подумал Николай. Он ближе вгляделся в нее и улыбнулся.
– Вы что, Nicolas?
– Ничего, – сказал он и повернулся опять к лошадям.
Выехав на торную, большую дорогу, примасленную полозьями и всю иссеченную следами шипов, видными в свете месяца, лошади сами собой стали натягивать вожжи и прибавлять ходу. Левая пристяжная, загнув голову, прыжками подергивала свои постромки. Коренной раскачивался, поводя ушами, как будто спрашивая: «начинать или рано еще?» – Впереди, уже далеко отделившись и звеня удаляющимся густым колокольцом, ясно виднелась на белом снегу черная тройка Захара. Слышны были из его саней покрикиванье и хохот и голоса наряженных.
– Ну ли вы, разлюбезные, – крикнул Николай, с одной стороны подергивая вожжу и отводя с кнутом pуку. И только по усилившемуся как будто на встречу ветру, и по подергиванью натягивающих и всё прибавляющих скоку пристяжных, заметно было, как шибко полетела тройка. Николай оглянулся назад. С криком и визгом, махая кнутами и заставляя скакать коренных, поспевали другие тройки. Коренной стойко поколыхивался под дугой, не думая сбивать и обещая еще и еще наддать, когда понадобится.
Николай догнал первую тройку. Они съехали с какой то горы, выехали на широко разъезженную дорогу по лугу около реки.
«Где это мы едем?» подумал Николай. – «По косому лугу должно быть. Но нет, это что то новое, чего я никогда не видал. Это не косой луг и не Дёмкина гора, а это Бог знает что такое! Это что то новое и волшебное. Ну, что бы там ни было!» И он, крикнув на лошадей, стал объезжать первую тройку.
Захар сдержал лошадей и обернул свое уже объиндевевшее до бровей лицо.
Николай пустил своих лошадей; Захар, вытянув вперед руки, чмокнул и пустил своих.
– Ну держись, барин, – проговорил он. – Еще быстрее рядом полетели тройки, и быстро переменялись ноги скачущих лошадей. Николай стал забирать вперед. Захар, не переменяя положения вытянутых рук, приподнял одну руку с вожжами.
– Врешь, барин, – прокричал он Николаю. Николай в скок пустил всех лошадей и перегнал Захара. Лошади засыпали мелким, сухим снегом лица седоков, рядом с ними звучали частые переборы и путались быстро движущиеся ноги, и тени перегоняемой тройки. Свист полозьев по снегу и женские взвизги слышались с разных сторон.
Опять остановив лошадей, Николай оглянулся кругом себя. Кругом была всё та же пропитанная насквозь лунным светом волшебная равнина с рассыпанными по ней звездами.
«Захар кричит, чтобы я взял налево; а зачем налево? думал Николай. Разве мы к Мелюковым едем, разве это Мелюковка? Мы Бог знает где едем, и Бог знает, что с нами делается – и очень странно и хорошо то, что с нами делается». Он оглянулся в сани.
– Посмотри, у него и усы и ресницы, всё белое, – сказал один из сидевших странных, хорошеньких и чужих людей с тонкими усами и бровями.
«Этот, кажется, была Наташа, подумал Николай, а эта m me Schoss; а может быть и нет, а это черкес с усами не знаю кто, но я люблю ее».
– Не холодно ли вам? – спросил он. Они не отвечали и засмеялись. Диммлер из задних саней что то кричал, вероятно смешное, но нельзя было расслышать, что он кричал.
– Да, да, – смеясь отвечали голоса.
– Однако вот какой то волшебный лес с переливающимися черными тенями и блестками алмазов и с какой то анфиладой мраморных ступеней, и какие то серебряные крыши волшебных зданий, и пронзительный визг каких то зверей. «А ежели и в самом деле это Мелюковка, то еще страннее то, что мы ехали Бог знает где, и приехали в Мелюковку», думал Николай.
Действительно это была Мелюковка, и на подъезд выбежали девки и лакеи со свечами и радостными лицами.
– Кто такой? – спрашивали с подъезда.
– Графские наряженные, по лошадям вижу, – отвечали голоса.


Пелагея Даниловна Мелюкова, широкая, энергическая женщина, в очках и распашном капоте, сидела в гостиной, окруженная дочерьми, которым она старалась не дать скучать. Они тихо лили воск и смотрели на тени выходивших фигур, когда зашумели в передней шаги и голоса приезжих.
Гусары, барыни, ведьмы, паясы, медведи, прокашливаясь и обтирая заиндевевшие от мороза лица в передней, вошли в залу, где поспешно зажигали свечи. Паяц – Диммлер с барыней – Николаем открыли пляску. Окруженные кричавшими детьми, ряженые, закрывая лица и меняя голоса, раскланивались перед хозяйкой и расстанавливались по комнате.
– Ах, узнать нельзя! А Наташа то! Посмотрите, на кого она похожа! Право, напоминает кого то. Эдуард то Карлыч как хорош! Я не узнала. Да как танцует! Ах, батюшки, и черкес какой то; право, как идет Сонюшке. Это еще кто? Ну, утешили! Столы то примите, Никита, Ваня. А мы так тихо сидели!
– Ха ха ха!… Гусар то, гусар то! Точно мальчик, и ноги!… Я видеть не могу… – слышались голоса.
Наташа, любимица молодых Мелюковых, с ними вместе исчезла в задние комнаты, куда была потребована пробка и разные халаты и мужские платья, которые в растворенную дверь принимали от лакея оголенные девичьи руки. Через десять минут вся молодежь семейства Мелюковых присоединилась к ряженым.
Пелагея Даниловна, распорядившись очисткой места для гостей и угощениями для господ и дворовых, не снимая очков, с сдерживаемой улыбкой, ходила между ряжеными, близко глядя им в лица и никого не узнавая. Она не узнавала не только Ростовых и Диммлера, но и никак не могла узнать ни своих дочерей, ни тех мужниных халатов и мундиров, которые были на них.
– А это чья такая? – говорила она, обращаясь к своей гувернантке и глядя в лицо своей дочери, представлявшей казанского татарина. – Кажется, из Ростовых кто то. Ну и вы, господин гусар, в каком полку служите? – спрашивала она Наташу. – Турке то, турке пастилы подай, – говорила она обносившему буфетчику: – это их законом не запрещено.
Иногда, глядя на странные, но смешные па, которые выделывали танцующие, решившие раз навсегда, что они наряженные, что никто их не узнает и потому не конфузившиеся, – Пелагея Даниловна закрывалась платком, и всё тучное тело ее тряслось от неудержимого доброго, старушечьего смеха. – Сашинет то моя, Сашинет то! – говорила она.
После русских плясок и хороводов Пелагея Даниловна соединила всех дворовых и господ вместе, в один большой круг; принесли кольцо, веревочку и рублик, и устроились общие игры.
Через час все костюмы измялись и расстроились. Пробочные усы и брови размазались по вспотевшим, разгоревшимся и веселым лицам. Пелагея Даниловна стала узнавать ряженых, восхищалась тем, как хорошо были сделаны костюмы, как шли они особенно к барышням, и благодарила всех за то, что так повеселили ее. Гостей позвали ужинать в гостиную, а в зале распорядились угощением дворовых.
– Нет, в бане гадать, вот это страшно! – говорила за ужином старая девушка, жившая у Мелюковых.
– Отчего же? – спросила старшая дочь Мелюковых.
– Да не пойдете, тут надо храбрость…
– Я пойду, – сказала Соня.
– Расскажите, как это было с барышней? – сказала вторая Мелюкова.
– Да вот так то, пошла одна барышня, – сказала старая девушка, – взяла петуха, два прибора – как следует, села. Посидела, только слышит, вдруг едет… с колокольцами, с бубенцами подъехали сани; слышит, идет. Входит совсем в образе человеческом, как есть офицер, пришел и сел с ней за прибор.
– А! А!… – закричала Наташа, с ужасом выкатывая глаза.
– Да как же, он так и говорит?
– Да, как человек, всё как должно быть, и стал, и стал уговаривать, а ей бы надо занять его разговором до петухов; а она заробела; – только заробела и закрылась руками. Он ее и подхватил. Хорошо, что тут девушки прибежали…
– Ну, что пугать их! – сказала Пелагея Даниловна.
– Мамаша, ведь вы сами гадали… – сказала дочь.
– А как это в амбаре гадают? – спросила Соня.
– Да вот хоть бы теперь, пойдут к амбару, да и слушают. Что услышите: заколачивает, стучит – дурно, а пересыпает хлеб – это к добру; а то бывает…
– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
«Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.
«Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.
С девичьего крыльца застучали ноги по ступенькам, скрыпнуло звонко на последней, на которую был нанесен снег, и голос старой девушки сказал:
– Прямо, прямо, вот по дорожке, барышня. Только не оглядываться.
– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.
– Соня!… Nicolas!… – только сказали они. Они подбежали к амбару и вернулись назад каждый с своего крыльца.


Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.
Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
– Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
– Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
– Отчего другие видят, а я ничего не вижу? – сказала она. – Ну садись ты, Соня; нынче непременно тебе надо, – сказала она. – Только за меня… Мне так страшно нынче!