Шарфман, Исайя Лео
| Исайя Лео Шарфман | |
| Isaiah Leo Sharfman | |
 | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: |
Полонное Новоград-Волынского уезда Волынской губернии, Российской империи |
| Дата смерти: |
9 сентября 1969 (83 года) |
| Место смерти: | |
| Страна: | |
| Научная сфера: | |
| Место работы: | |
| Альма-матер: | |
Исайя Лео Шарфман (англ. Isaiah Leo Sharfman; 19 февраля 1886, Полонное Новоград-Волынского уезда Волынской губернии Российской империи — 9 сентября 1969, Вашингтон, США) — американский экономист, эмерит профессор экономики Мичиганского университета, президент Американской экономической ассоциации в 1945 году.
Содержание
Биография
Исайя родился 19 февраля 1886 года в Полонное Новоград-Волынского уезда Волынской губернии Российской империи, а в 1894 семья переехала в США, в Бостон, а в 1903 году Шарфман получил американское гражданство[1][2].
В 1898—1904 годах учился в Бостонской латинской школе[en], в 1904—1907 годах учился в Гарвардском колледже, где в 1907 году получил степень бакалавра искусств, окончив его. В 1907—1910 годах учился и в 1910 году окончил Гарвардскую юридическую школу, получив степень бакалавра права[3].
Параллельно, в 1905—1906 годах работал учителем в Бердетт колледже в Бостоне, и в 1908—1910 годах был ассистентом профессора экономики в Гарвардском колледже. С 1909 года принят в коллегию адвокатов штат Массачусетс, и в 1909—1910 годах практиковал по общей юриспруденции в Бостоне. В 1910—1911 годах преподавал в качестве профессора права и политологии в Императорском университете Пей-Ян в Тяньцзинь, Китай. В США вернулся в 1912 году, став главным следователем в комиссии регулирования рынка государственных услуг[en] для Национального гражданского фонда[3].
В 1912−1913 годах читал лекции по экономике, в 1913—1914 годах был в должности ассистента профессора, а в 1914—1955 годах в качестве полного профессора в Мичиганском университете, в 1927—1954 годах заведующий кафедрой экономики, а в 1947—1955 годах был удостоен почётного звания профессора Генри Адамса. В 1939 году был приглашённый профессором Стэнфордского университета. В 1955 году вышел на пенсию и стал членом совета попечителей Брандейского университета[3].
В 1923—1924 годах директор расследования антимонопольной политики для Совета Национальной промышленной конференции, в 1929—1931 годах член редколлегии The American Economic Review[en], в 1933—1935 годах член консультационного комитета по занятости на железной дороге, в 1939 году член консультационного комитета экономистов и социологов для президентского комитета по гражданскому благоустройству, в 1942—1944 годах ассоциированный член Совета Ветеранов труда, в 1943—1946 годах ассоциированный член Национальной группы труда на железной дороге, в 1949—1959 годах член редакционного Совета серий монографий по нефтяного отрасли. В 1954 году президент Мичиганская академия наук, искусств и литературы[en]. В 1945 году президент, а в 1965 году почётный член Американской экономической ассоциации, в 1964 году почётный доктор права Брандейского университета. В 1967 году семья Шарфмана перебралась в Вашингтон[3].
- Семья
И. Шарфман женился 7 июля 1910 года на Минни Шикес (3.02.1889—21.08.1971) из Дорчестера, штат Массачусетс[en], у них родились двое сыновей Нельсон Эймес (род. 7.7.1911) и Уоррен Леонарда (10.11.1912)[3].
Награды
Шарфман за свои достижения был награждён[3]:
- 1939 — приз имени Джеймса Амеса[en] за составление юридических документов на факультете Гарвардской юридической школы.
Библиография
- Sharfman I.L. [babel.hathitrust.org/cgi/pt?id=mdp.39015074131452;view=1up;seq=7 Introduction to law; selected readings on the character and development of English-American law] — Ann Arbor: Edwards brothers, 1913
- Sharfman I.L. [babel.hathitrust.org/cgi/pt?id=uc1.$b39193;view=1up;seq=7 Railway regulation : an analysis of the underlying problems in railway economics from the standpoint of government regulation] — Chicago: La Salle extension university, 1915
- Sharfman I.L. The American railroad problem; a study in war and reconstruction — New York: The Century Co., 1921
- Sharfman I.L., Bigelow S.L., Wenley R.M. [babel.hathitrust.org/cgi/pt?id=mdp.39015071165008;view=1up;seq=5 Henry Carter Adams] — Chicago: The University of Chicago Press, 1922
- Sharfman I.L. [babel.hathitrust.org/cgi/pt?id=mdp.39015008085105;view=1up;seq=7 The Interstate commerce commission; a study in administration law and procedure] — New York: The Commonwealth fund, 1931—1937.
Напишите отзыв о статье "Шарфман, Исайя Лео"
Примечания
- ↑ Российская Еврейская Энциклопедия [www.rujen.ru/index.php/%D0%A8%D0%90%D0%A0%D0%A4%D0%9C%D0%90%D0%9D_%D0%98%D1%81%D0%B0%D0%B9%D1%8F-%D0%9B%D0%B5%D0%BE Шарфман Исайя-Лео].
- ↑ Bentley Historical Library, University of Michigan [socialarchive.iath.virginia.edu/ark:/99166/w6kq0zwk Sharfman, I. Leo (Isaiah Leo), 1886-1969].
- ↑ 1 2 3 4 5 6 The University of Michigan [www.lib.umich.edu/faculty-history/faculty/isaiah-leo-sharfman Isaiah Leo Sharfman].
| ||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Шарфман, Исайя Лео
Услыхав этот звук, Наташа положила чулок, перегнулась ближе к нему и вдруг, заметив его светящиеся глаза, подошла к нему легким шагом и нагнулась.– Вы не спите?
– Нет, я давно смотрю на вас; я почувствовал, когда вы вошли. Никто, как вы, но дает мне той мягкой тишины… того света. Мне так и хочется плакать от радости.
Наташа ближе придвинулась к нему. Лицо ее сияло восторженною радостью.
– Наташа, я слишком люблю вас. Больше всего на свете.
– А я? – Она отвернулась на мгновение. – Отчего же слишком? – сказала она.
– Отчего слишком?.. Ну, как вы думаете, как вы чувствуете по душе, по всей душе, буду я жив? Как вам кажется?
– Я уверена, я уверена! – почти вскрикнула Наташа, страстным движением взяв его за обе руки.
Он помолчал.
– Как бы хорошо! – И, взяв ее руку, он поцеловал ее.
Наташа была счастлива и взволнована; и тотчас же она вспомнила, что этого нельзя, что ему нужно спокойствие.
– Однако вы не спали, – сказала она, подавляя свою радость. – Постарайтесь заснуть… пожалуйста.
Он выпустил, пожав ее, ее руку, она перешла к свече и опять села в прежнее положение. Два раза она оглянулась на него, глаза его светились ей навстречу. Она задала себе урок на чулке и сказала себе, что до тех пор она не оглянется, пока не кончит его.
Действительно, скоро после этого он закрыл глаза и заснул. Он спал недолго и вдруг в холодном поту тревожно проснулся.
Засыпая, он думал все о том же, о чем он думал все ото время, – о жизни и смерти. И больше о смерти. Он чувствовал себя ближе к ней.
«Любовь? Что такое любовь? – думал он. – Любовь мешает смерти. Любовь есть жизнь. Все, все, что я понимаю, я понимаю только потому, что люблю. Все есть, все существует только потому, что я люблю. Все связано одною ею. Любовь есть бог, и умереть – значит мне, частице любви, вернуться к общему и вечному источнику». Мысли эти показались ему утешительны. Но это были только мысли. Чего то недоставало в них, что то было односторонне личное, умственное – не было очевидности. И было то же беспокойство и неясность. Он заснул.
Он видел во сне, что он лежит в той же комнате, в которой он лежал в действительности, но что он не ранен, а здоров. Много разных лиц, ничтожных, равнодушных, являются перед князем Андреем. Он говорит с ними, спорит о чем то ненужном. Они сбираются ехать куда то. Князь Андрей смутно припоминает, что все это ничтожно и что у него есть другие, важнейшие заботы, но продолжает говорить, удивляя их, какие то пустые, остроумные слова. Понемногу, незаметно все эти лица начинают исчезать, и все заменяется одним вопросом о затворенной двери. Он встает и идет к двери, чтобы задвинуть задвижку и запереть ее. Оттого, что он успеет или не успеет запереть ее, зависит все. Он идет, спешит, ноги его не двигаются, и он знает, что не успеет запереть дверь, но все таки болезненно напрягает все свои силы. И мучительный страх охватывает его. И этот страх есть страх смерти: за дверью стоит оно. Но в то же время как он бессильно неловко подползает к двери, это что то ужасное, с другой стороны уже, надавливая, ломится в нее. Что то не человеческое – смерть – ломится в дверь, и надо удержать ее. Он ухватывается за дверь, напрягает последние усилия – запереть уже нельзя – хоть удержать ее; но силы его слабы, неловки, и, надавливаемая ужасным, дверь отворяется и опять затворяется.
Еще раз оно надавило оттуда. Последние, сверхъестественные усилия тщетны, и обе половинки отворились беззвучно. Оно вошло, и оно есть смерть. И князь Андрей умер.
Но в то же мгновение, как он умер, князь Андрей вспомнил, что он спит, и в то же мгновение, как он умер, он, сделав над собою усилие, проснулся.
«Да, это была смерть. Я умер – я проснулся. Да, смерть – пробуждение!» – вдруг просветлело в его душе, и завеса, скрывавшая до сих пор неведомое, была приподнята перед его душевным взором. Он почувствовал как бы освобождение прежде связанной в нем силы и ту странную легкость, которая с тех пор не оставляла его.
Когда он, очнувшись в холодном поту, зашевелился на диване, Наташа подошла к нему и спросила, что с ним. Он не ответил ей и, не понимая ее, посмотрел на нее странным взглядом.
Это то было то, что случилось с ним за два дня до приезда княжны Марьи. С этого же дня, как говорил доктор, изнурительная лихорадка приняла дурной характер, но Наташа не интересовалась тем, что говорил доктор: она видела эти страшные, более для нее несомненные, нравственные признаки.
С этого дня началось для князя Андрея вместе с пробуждением от сна – пробуждение от жизни. И относительно продолжительности жизни оно не казалось ему более медленно, чем пробуждение от сна относительно продолжительности сновидения.
Ничего не было страшного и резкого в этом, относительно медленном, пробуждении.
Последние дни и часы его прошли обыкновенно и просто. И княжна Марья и Наташа, не отходившие от него, чувствовали это. Они не плакали, не содрогались и последнее время, сами чувствуя это, ходили уже не за ним (его уже не было, он ушел от них), а за самым близким воспоминанием о нем – за его телом. Чувства обеих были так сильны, что на них не действовала внешняя, страшная сторона смерти, и они не находили нужным растравлять свое горе. Они не плакали ни при нем, ни без него, но и никогда не говорили про него между собой. Они чувствовали, что не могли выразить словами того, что они понимали.
Они обе видели, как он глубже и глубже, медленно и спокойно, опускался от них куда то туда, и обе знали, что это так должно быть и что это хорошо.
Его исповедовали, причастили; все приходили к нему прощаться. Когда ему привели сына, он приложил к нему свои губы и отвернулся, не потому, чтобы ему было тяжело или жалко (княжна Марья и Наташа понимали это), но только потому, что он полагал, что это все, что от него требовали; но когда ему сказали, чтобы он благословил его, он исполнил требуемое и оглянулся, как будто спрашивая, не нужно ли еще что нибудь сделать.
