Балла, Адам Иванович

Адам Иванович Балла
Дата рождения	1764(1764)
Место рождения	г.Масхопол, Морея (Пелопоннес), Греция
Дата смерти	5 августа 1812(1812-08-05)
Место смерти	Смоленск
Принадлежность	Российская империя Российская империя
Род войск	пехота
Годы службы	1782-1812
Звание	генерал-майор
Командовал	12-й егерский полк, 11-й егерский полк, 3-я бригада 7-й пехотной дивизии
Сражения/войны	Русско-турецкая война 1787—1792, Война против польских конфедератов, Русско-турецкая война 1806—1812, Отечественная война 1812 года
Награды и премии	золотой крест за "За службу и храбрость", золотой крест "За отменную храбрость", Орден Святого Георгия 4-й ст. (1804), Орден Святой Анны 2-й ст. (1809), Орден Святой Анны 1-й ст. (1810), золотой крест "За отличную храбрость", Орден Святого Владимира 4-й ст., Золотое оружие «За храбрость»

Адам Иванович Балла (1764—1812) — русский генерал-майор, участник Отечественной войны 1812 г., герой Смоленского сражения

Биография

Адам Балла родился в 1764 году в городе Масхопол. Родом грек, «архонтский сын», из Мореи, он десяти лет от роду был вывезен в 1774—1775 гг. в Россию в числе других греков, спасавшихся от гонений турок после Моорейского (Пелопоннесского) восстания, и был определён для обучения во вновь открывшуюся тогда при Артиллерийском и Инженерном корпусах Гимназию Чужестранных Единоверцев, более известную под названием Греческого корпуса. Окончив здесь курс, Балла в 1782 г. поступил подпоручиком в Алексопольский пехотный полк и, по выражению А. В. Висковатова, тотчас же отправился «прямо в огонь, против бунтовавших в Крыму татар». После подавления восстания находился при приведении к присяге русскому престолу жителей Крыма и за отличное выполнение возложенных на него обязанностей был произведён в чин поручика. 21 июля 1786 г. он был переведён в Лифляндский егерский корпус, и с 1787 по 1791 г., уже в чине капитана, участвовал в войне с турками, особенно отличившись в кровопролитных штурмах Очакова и Измаила, доставивших ему чины секунд-майора (6 декабря 1788 г.) и премьер-майора (11 декабря 1790 г.) и Похвальный лист от Суворова. Кроме того, Балла был награждён золотыми крестами «За службу и храбрость» (за взятие Очакова) и «За отменную храбрость» (за взятие Измаила). А. И. Балла также участвовал в кампании 1792 и 1793 гг. против польских конфедератов, уже командуя 4-м батальоном Лифляндских егерей.

21 октября 1797 г. назначен командиром 12-го егерского полка, с 17 января по 8 мая 1799 г. был шефом этого полка, затем снова командиром. 2 марта 1800 года назначен шефом 11-го егерского полка. Пожалованный 30 октября 1798 г. в полковники, Балла 2 марта 1800 г. произведён, вне очереди, в чин генерал-майора за отличное состояние полка.

В 1800 году генерал Балла женился на своей соотечественнице Ульяне Ивановне Стасинос. В браке родилось трое детей: две дочери и сын, получивший образование в 1-м Кадетском корпусе.

В 1806 г. Балла снова выступил в поход во вновь разгоревшейся войне с Турцией, где участвовал во многих сражениях, в том числе при занятии крепости Бендер. Особенно отличился при осаде Измаила 1806—1809 гг. При отражении вылазки 5000 турок, 7 марта 1809 г., Балла лично водил своих егерей в атаку и был серьёзно контужен в правое плечо. За проявленное мужество он был награждён орденом св. Анны 2-й степени и назначен командовать флотилией, находившейся у полуострова Чатал. На этом посту он тоже не раз отражал вылазки турок. Кроме того, генерал Балла вёл переговоры с турками во время осады: как отмечает в своих записках А. Ф. Ланжерон, А. И. Балла завоевал доверие турок, в особенности одного из участников обороны крепости, двухбунчужного паши Измаила, так как был назначен сопровождать его отца после того, как тот был ранен и пленён во время битвы под Мачином. Переговоры о сдаче Измаила (1809) также вёл генерал Балла, и его 11-й егерский полк первым вошёл в крепость. За отвагу, проявленную при взятии Базарджика в следующем 1810 г. Балла был награждён крестом «За отличную храбрость» и орденом св. Анны 1-й степени при Высочайшем рескрипте: «В воздаяние отличной храбрости, оказанной Вами в 22-й день Мая сего года, противу Турков, где Вы, командуя в авангарде Генерал-Майора Воинова всею пехотою, были виновником сорвания батареи у неприятеля, поражая его всюду, как в ретраншементах, как и в самих улицах, — жалую Вас Кавалером Ордена Св. Анны 1 класса». В том же году Балла был назначен командиром 3-й бригады 7-й пехотной дивизии, входившей в состав 6-го пехотного корпуса генерала Дохтурова.

На долю этого корпуса во время Отечественной войны выпала одна из первых боевых задач — оборона Смоленска 5-го (16-го) августа 1812 года. В этот день корпус Д. С. Дохтурова сменил у стен Смоленска 7-й пехотный корпус Н. Н. Раевского, оборонявший город накануне. 7-я пехотная дивизия П. М. Капцевича защищала Рославльское и Мстиславльское предместья. Балла, находившийся в передней цепи стрелков, был трижды ранен и умер от ран. В «Воспоминаниях о войне 1812 года…» поручика Н. Е. Митаревского находится описание похорон генерала; по свидетельству Н. Е. Митаревского, Балла был похоронен на кладбище при каменной церкви, находящейся примерно в 10 верстах от Смоленска. Предположительно, это храм Св. Антония и Феодосия Печерских в пос. Печерск или церковь в с. Корохоткино, которая не сохранилась до наших дней. Исключен из списков умершим от ран 31 октября 1812 г. После гибели А. И. Баллы Александр Первый даровал его семье имение Малигоново в Ананьевском уезде Херсонской губернии.

Современники отзывались о генерале Балле как об отважном и добром человеке. Ф. Н. Глинка писал о нём: «Все жалеют о смерти отличного по долговременной службе, необычайной храбрости и доброте душевной генерала Баллы, который был убит 5-го числа в передней цепи стрелков» ("Письма русского офицера") Н. Е. Митаревский в своих мемуарах рассказывал о том, что «все отзывались о генерале Балле как о добром старике и храбром генерале».

Среди прочих наград Балла имел ордена св. Владимира 3-й степени, св. Георгия 4-й степени (26 ноября 1804 г., № 1559 по списку Григоровича — Степанова) и золотую шпагу с алмазами и надписью «За храбрость».

При собирании по воле императора Александра I портретов для Военной галереи Зимнего дворца портрета Баллы не отыскалось, и потому в этой галерее существует одна лишь вызолоченная рама с именем этого героя. О внешности генерала известно только, что он был человеком невысокого роста, несколько худощавым.

Источники

• Балла, Адам Иванович // Б (Blanc) порох — Бомба. — СПб. ; [М.] : Тип. т-ва И. В. Сытина, 1911. — С. 367. — (Военная энциклопедия : [в 18 т.] / под ред. В. Ф. Новицкого [и др.] ; 1911—1915, т. 4).</span>
• Военная энциклопедия / Под ред. В. Ф. Новицкого и др. — СПб.: т-во И. В. Сытина, 1911—1915.
• Отечественная война 1812 года: Биографический словарь. — М.: Росвоенцентр, 2011. — 352 с. — ISBN 978-5-9950-0171-3.
• Русский биографический словарь: В 25 т. / под наблюдением А. А. Половцова. 1896—1918.
• [www.museum.ru/museum/1812/Persons/slovar/sl_b10.html Словарь русских генералов, участников боевых действий против армии Наполеона Бонапарта в 1812—1815 гг.] // Российский архив : Сб. — М., студия «ТРИТЭ» Н. Михалкова, 1996. — Т. VII. — С. 307.

Отрывок, характеризующий Балла, Адам Иванович

Только подъезжая к Багратиону, Ростов опять пустил свою лошадь в галоп и, держа руку у козырька, подъехал к нему.
Долгоруков всё настаивал на своем мнении, что французы отступили и только для того, чтобы обмануть нас, разложили огни.
– Что же это доказывает? – говорил он в то время, как Ростов подъехал к ним. – Они могли отступить и оставить пикеты.
– Видно, еще не все ушли, князь, – сказал Багратион. – До завтрашнего утра, завтра всё узнаем.
– На горе пикет, ваше сиятельство, всё там же, где был с вечера, – доложил Ростов, нагибаясь вперед, держа руку у козырька и не в силах удержать улыбку веселья, вызванного в нем его поездкой и, главное, звуками пуль.
– Хорошо, хорошо, – сказал Багратион, – благодарю вас, г. офицер.
– Ваше сиятельство, – сказал Ростов, – позвольте вас просить.
– Что такое?
– Завтра эскадрон наш назначен в резервы; позвольте вас просить прикомандировать меня к 1 му эскадрону.
– Как фамилия?
– Граф Ростов.
– А, хорошо. Оставайся при мне ординарцем.
– Ильи Андреича сын? – сказал Долгоруков.
Но Ростов не отвечал ему.
– Так я буду надеяться, ваше сиятельство.
– Я прикажу.
«Завтра, очень может быть, пошлют с каким нибудь приказанием к государю, – подумал он. – Слава Богу».

Крики и огни в неприятельской армии происходили оттого, что в то время, как по войскам читали приказ Наполеона, сам император верхом объезжал свои бивуаки. Солдаты, увидав императора, зажигали пуки соломы и с криками: vive l'empereur! бежали за ним. Приказ Наполеона был следующий:
«Солдаты! Русская армия выходит против вас, чтобы отмстить за австрийскую, ульмскую армию. Это те же баталионы, которые вы разбили при Голлабрунне и которые вы с тех пор преследовали постоянно до этого места. Позиции, которые мы занимаем, – могущественны, и пока они будут итти, чтоб обойти меня справа, они выставят мне фланг! Солдаты! Я сам буду руководить вашими баталионами. Я буду держаться далеко от огня, если вы, с вашей обычной храбростью, внесете в ряды неприятельские беспорядок и смятение; но если победа будет хоть одну минуту сомнительна, вы увидите вашего императора, подвергающегося первым ударам неприятеля, потому что не может быть колебания в победе, особенно в тот день, в который идет речь о чести французской пехоты, которая так необходима для чести своей нации.
Под предлогом увода раненых не расстроивать ряда! Каждый да будет вполне проникнут мыслию, что надо победить этих наемников Англии, воодушевленных такою ненавистью против нашей нации. Эта победа окончит наш поход, и мы можем возвратиться на зимние квартиры, где застанут нас новые французские войска, которые формируются во Франции; и тогда мир, который я заключу, будет достоин моего народа, вас и меня.
Наполеон».


В 5 часов утра еще было совсем темно. Войска центра, резервов и правый фланг Багратиона стояли еще неподвижно; но на левом фланге колонны пехоты, кавалерии и артиллерии, долженствовавшие первые спуститься с высот, для того чтобы атаковать французский правый фланг и отбросить его, по диспозиции, в Богемские горы, уже зашевелились и начали подниматься с своих ночлегов. Дым от костров, в которые бросали всё лишнее, ел глаза. Было холодно и темно. Офицеры торопливо пили чай и завтракали, солдаты пережевывали сухари, отбивали ногами дробь, согреваясь, и стекались против огней, бросая в дрова остатки балаганов, стулья, столы, колеса, кадушки, всё лишнее, что нельзя было увезти с собою. Австрийские колонновожатые сновали между русскими войсками и служили предвестниками выступления. Как только показывался австрийский офицер около стоянки полкового командира, полк начинал шевелиться: солдаты сбегались от костров, прятали в голенища трубочки, мешочки в повозки, разбирали ружья и строились. Офицеры застегивались, надевали шпаги и ранцы и, покрикивая, обходили ряды; обозные и денщики запрягали, укладывали и увязывали повозки. Адъютанты, батальонные и полковые командиры садились верхами, крестились, отдавали последние приказания, наставления и поручения остающимся обозным, и звучал однообразный топот тысячей ног. Колонны двигались, не зная куда и не видя от окружавших людей, от дыма и от усиливающегося тумана ни той местности, из которой они выходили, ни той, в которую они вступали.
Солдат в движении так же окружен, ограничен и влеком своим полком, как моряк кораблем, на котором он находится. Как бы далеко он ни прошел, в какие бы странные, неведомые и опасные широты ни вступил он, вокруг него – как для моряка всегда и везде те же палубы, мачты, канаты своего корабля – всегда и везде те же товарищи, те же ряды, тот же фельдфебель Иван Митрич, та же ротная собака Жучка, то же начальство. Солдат редко желает знать те широты, в которых находится весь корабль его; но в день сражения, Бог знает как и откуда, в нравственном мире войска слышится одна для всех строгая нота, которая звучит приближением чего то решительного и торжественного и вызывает их на несвойственное им любопытство. Солдаты в дни сражений возбужденно стараются выйти из интересов своего полка, прислушиваются, приглядываются и жадно расспрашивают о том, что делается вокруг них.
Туман стал так силен, что, несмотря на то, что рассветало, не видно было в десяти шагах перед собою. Кусты казались громадными деревьями, ровные места – обрывами и скатами. Везде, со всех сторон, можно было столкнуться с невидимым в десяти шагах неприятелем. Но долго шли колонны всё в том же тумане, спускаясь и поднимаясь на горы, минуя сады и ограды, по новой, непонятной местности, нигде не сталкиваясь с неприятелем. Напротив того, то впереди, то сзади, со всех сторон, солдаты узнавали, что идут по тому же направлению наши русские колонны. Каждому солдату приятно становилось на душе оттого, что он знал, что туда же, куда он идет, то есть неизвестно куда, идет еще много, много наших.
– Ишь ты, и курские прошли, – говорили в рядах.
– Страсть, братец ты мой, что войски нашей собралось! Вечор посмотрел, как огни разложили, конца краю не видать. Москва, – одно слово!
Хотя никто из колонных начальников не подъезжал к рядам и не говорил с солдатами (колонные начальники, как мы видели на военном совете, были не в духе и недовольны предпринимаемым делом и потому только исполняли приказания и не заботились о том, чтобы повеселить солдат), несмотря на то, солдаты шли весело, как и всегда, идя в дело, в особенности в наступательное. Но, пройдя около часу всё в густом тумане, большая часть войска должна была остановиться, и по рядам пронеслось неприятное сознание совершающегося беспорядка и бестолковщины. Каким образом передается это сознание, – весьма трудно определить; но несомненно то, что оно передается необыкновенно верно и быстро разливается, незаметно и неудержимо, как вода по лощине. Ежели бы русское войско было одно, без союзников, то, может быть, еще прошло бы много времени, пока это сознание беспорядка сделалось бы общею уверенностью; но теперь, с особенным удовольствием и естественностью относя причину беспорядков к бестолковым немцам, все убедились в том, что происходит вредная путаница, которую наделали колбасники.
– Что стали то? Аль загородили? Или уж на француза наткнулись?
– Нет не слыхать. А то палить бы стал.
– То то торопили выступать, а выступили – стали без толку посереди поля, – всё немцы проклятые путают. Эки черти бестолковые!
– То то я бы их и пустил наперед. А то, небось, позади жмутся. Вот и стой теперь не емши.
– Да что, скоро ли там? Кавалерия, говорят, дорогу загородила, – говорил офицер.
– Эх, немцы проклятые, своей земли не знают, – говорил другой.
– Вы какой дивизии? – кричал, подъезжая, адъютант.
– Осьмнадцатой.
– Так зачем же вы здесь? вам давно бы впереди должно быть, теперь до вечера не пройдете.
– Вот распоряжения то дурацкие; сами не знают, что делают, – говорил офицер и отъезжал.
Потом проезжал генерал и сердито не по русски кричал что то.