Барака, Амири

Амири Барака
Amiri Baraka
Имя при рождении:	Лерой Джонс
Дата рождения:	7 октября 1934(1934-10-07)
Место рождения:	Ньюарк, Нью-Джерси, США
Дата смерти:	9 января 2014(2014-01-09) (79 лет)
Место смерти:	Ньюарк, Нью-Джерси, США
Гражданство:	США
Род деятельности:	поэт, прозаик, эссеист, критик
Годы творчества:	1961—2013
Направление:	Битничество
Язык произведений:	английский
[www.amiribaraka.com ribaraka.com]

Лерой Джонс (англ. Leroy Jones, с 1967 года Амири Барака, англ. Amiri Baraka; 7 октября 1934, Ньюарк, Нью-Джерси — 9 января 2014, там же) — афроамериканский поэт, писатель, эссеист и критик, один из представителей битничества. Преподаватель нескольких университетов США. В 1989 получил награду American Book Awards. Входит в «сотню величайших афроамериканцев» Молефи Асанте.

Биография

Родился в городе Ньюарк (штат Нью-Джерси) 7 октября 1934 года. Мать — Анна Луис (англ. Anna Lois) была социальным работником и студенткой Университета Фиска, отец — Койт Лерой Джонс (англ. Coyt Leroy Jones), работал на почте. Детство Лероя прошло в семье, принадлежавшей к нижней прослойке среднего класса, в состоятельной (для афроамериканцев) рабочей семье. Непродолжительное время Джонс учился в Ратгерском университете, однако переехал в Вашингтон и поступил в Говардский университет, начав изучать философию и религию. После окончания учебного заведения служил в военно-воздушных силах.

Завершив службу в 1957 году, Джонс перебрался в Нью-Йорк, где осел в известном районе Гринвич-Виллидж и всерьез увлекся поэзией и драмой. Популярность членов зарождающегося кружка битников, сформировавшегося в городе, подтолкнула начинающего автора всерьез заняться творчеством. Джонс открыл небольшое издательство — годом позже он познакомится с также молодым автором Дианой Ди Примой и напечатает первую её книгу. Именно через Ди Приму оба автора впоследствии присоединятся к бит-поколению. Сам Джонс вскоре начнёт издаваться — свет увидят его сборники «Предисловие к двадцатитомной записке самоубийцы», «Мертвый преподаватель» (1964), «Время нации» (1964) и некоторые другие. Также Джонс выступит основателем «Репертуарного Театра Чёрных Искусств» в Гарлеме и общественной «Организации Развития и Охраны Чёрной Общины», ориентированной на защиту прав чернокожего населения Америки. На заре поколения «разбитых» в конце 1960-х начнёт активно интересоваться политикой США, влившись в ряды защитников прав афроамериканцев. За достижения в области поэзии в 2002 году автор был награждён престижным статусом «поэта-лауреата Нью-Джерси», однако из-за публикации скандального стихотворения «Кто взорвал Америку» Джонс данного статуса был лишён.

Библиография

• Preface to a Twenty Volume Suicide Note, poems, 1961
• Blues People: Negro Music in White America, 1963
• Dutchman and The Slave, drama, 1964
• The System of Dante’s Hell, novel, 1965
• Home: Social Essays, 1965
• A Black Mass (1966), a play is based on the Nation of Islam narrative of Yakub
• Tales, 1967
• Black Magic, poems, 1969
• Four Black Revolutionary Plays, 1969
• Slave Ship, 1970
• It’s Nation Time, poems, 1970
• Raise Race Rays Raize: Essays Since 1965, 1971
• Hard Facts, poems, 1975
• The Motion of History and Other Plays, 1978
• Poetry for the Advanced, 1979
• reggae or not!, 1981
• Confirmation: An Anthology of African American Women, 1983 (edited with Amina Baraka)
• Daggers and Javelins: Essays 1974—1979, 1984
• The Autobiography of LeRoi Jones/Amiri Baraka, 1984
• The Music: Reflections on Jazz and Blues, 1987
• Transbluesency: The Selected Poems of Amiri Baraka/LeRoi Jones, 1995
• Wise, Why’s Y’s, a long poem, 1995
• Funk Lore: New Poems, 1996.
• Somebody Blew Up America, 2001
• The Book of Monk, 2005
• Tales of the Out & the Gone, 2006
• Billy Harper: Blueprints of Jazz, Volume 2, Audio CD, 2008

Отрывок, характеризующий Барака, Амири

«Но всякий раз, когда были завоевания, были завоеватели; всякий раз, когда делались перевороты в государстве, были великие люди», – говорит история. Действительно, всякий раз, когда являлись завоеватели, были и войны, отвечает ум человеческий, но это не доказывает, чтобы завоеватели были причинами войн и чтобы возможно было найти законы войны в личной деятельности одного человека. Всякий раз, когда я, глядя на свои часы, вижу, что стрелка подошла к десяти, я слышу, что в соседней церкви начинается благовест, но из того, что всякий раз, что стрелка приходит на десять часов тогда, как начинается благовест, я не имею права заключить, что положение стрелки есть причина движения колоколов.
Всякий раз, как я вижу движение паровоза, я слышу звук свиста, вижу открытие клапана и движение колес; но из этого я не имею права заключить, что свист и движение колес суть причины движения паровоза.
Крестьяне говорят, что поздней весной дует холодный ветер, потому что почка дуба развертывается, и действительно, всякую весну дует холодный ветер, когда развертывается дуб. Но хотя причина дующего при развертыванье дуба холодного ветра мне неизвестна, я не могу согласиться с крестьянами в том, что причина холодного ветра есть раэвертыванье почки дуба, потому только, что сила ветра находится вне влияний почки. Я вижу только совпадение тех условий, которые бывают во всяком жизненном явлении, и вижу, что, сколько бы и как бы подробно я ни наблюдал стрелку часов, клапан и колеса паровоза и почку дуба, я не узнаю причину благовеста, движения паровоза и весеннего ветра. Для этого я должен изменить совершенно свою точку наблюдения и изучать законы движения пара, колокола и ветра. То же должна сделать история. И попытки этого уже были сделаны.
Для изучения законов истории мы должны изменить совершенно предмет наблюдения, оставить в покое царей, министров и генералов, а изучать однородные, бесконечно малые элементы, которые руководят массами. Никто не может сказать, насколько дано человеку достигнуть этим путем понимания законов истории; но очевидно, что на этом пути только лежит возможность уловления исторических законов и что на этом пути не положено еще умом человеческим одной миллионной доли тех усилий, которые положены историками на описание деяний различных царей, полководцев и министров и на изложение своих соображений по случаю этих деяний.


Силы двунадесяти языков Европы ворвались в Россию. Русское войско и население отступают, избегая столкновения, до Смоленска и от Смоленска до Бородина. Французское войско с постоянно увеличивающеюся силой стремительности несется к Москве, к цели своего движения. Сила стремительности его, приближаясь к цели, увеличивается подобно увеличению быстроты падающего тела по мере приближения его к земле. Назади тысяча верст голодной, враждебной страны; впереди десятки верст, отделяющие от цели. Это чувствует всякий солдат наполеоновской армии, и нашествие надвигается само собой, по одной силе стремительности.
В русском войске по мере отступления все более и более разгорается дух озлобления против врага: отступая назад, оно сосредоточивается и нарастает. Под Бородиным происходит столкновение. Ни то, ни другое войско не распадаются, но русское войско непосредственно после столкновения отступает так же необходимо, как необходимо откатывается шар, столкнувшись с другим, с большей стремительностью несущимся на него шаром; и так же необходимо (хотя и потерявший всю свою силу в столкновении) стремительно разбежавшийся шар нашествия прокатывается еще некоторое пространство.
Русские отступают за сто двадцать верст – за Москву, французы доходят до Москвы и там останавливаются. В продолжение пяти недель после этого нет ни одного сражения. Французы не двигаются. Подобно смертельно раненному зверю, который, истекая кровью, зализывает свои раны, они пять недель остаются в Москве, ничего не предпринимая, и вдруг, без всякой новой причины, бегут назад: бросаются на Калужскую дорогу (и после победы, так как опять поле сражения осталось за ними под Малоярославцем), не вступая ни в одно серьезное сражение, бегут еще быстрее назад в Смоленск, за Смоленск, за Вильну, за Березину и далее.
В вечер 26 го августа и Кутузов, и вся русская армия были уверены, что Бородинское сражение выиграно. Кутузов так и писал государю. Кутузов приказал готовиться на новый бой, чтобы добить неприятеля не потому, чтобы он хотел кого нибудь обманывать, но потому, что он знал, что враг побежден, так же как знал это каждый из участников сражения.
Но в тот же вечер и на другой день стали, одно за другим, приходить известия о потерях неслыханных, о потере половины армии, и новое сражение оказалось физически невозможным.
Нельзя было давать сражения, когда еще не собраны были сведения, не убраны раненые, не пополнены снаряды, не сочтены убитые, не назначены новые начальники на места убитых, не наелись и не выспались люди.
А вместе с тем сейчас же после сражения, на другое утро, французское войско (по той стремительной силе движения, увеличенного теперь как бы в обратном отношении квадратов расстояний) уже надвигалось само собой на русское войско. Кутузов хотел атаковать на другой день, и вся армия хотела этого. Но для того чтобы атаковать, недостаточно желания сделать это; нужно, чтоб была возможность это сделать, а возможности этой не было. Нельзя было не отступить на один переход, потом точно так же нельзя было не отступить на другой и на третий переход, и наконец 1 го сентября, – когда армия подошла к Москве, – несмотря на всю силу поднявшегося чувства в рядах войск, сила вещей требовала того, чтобы войска эти шли за Москву. И войска отступили ещо на один, на последний переход и отдали Москву неприятелю.