Батюк, Николай Филиппович

Николай Филиппович Батюк
Дата рождения	19 декабря 1905(1905-12-19)
Место рождения	г. Ахтырка, Харьковская губерния, Российская империя
Дата смерти	27 июля 1943(1943-07-27) (37 лет)
Место смерти	в районе Славянска, Донецкая область,СССР
Принадлежность	СССР СССР
Род войск	пехота
Годы службы	1927—1943
Звание
Командовал	284-я стрелковая дивизия, 79-я гвардейская стрелковая дивизия
Сражения/войны	Польский поход РККА Великая Отечественная война
Награды и премии

Николай Филиппович Батюк (19 декабря 1905 — 27 июля 1943) — советский военачальник, во время Великой Отечественной войны дивизия под его командованием отличилась при обороне Сталинграда. Гвардии генерал-майор (1943).

Биография

Николай Филиппович Батюк родился 19 декабря 1905 года в городе Ахтырка ныне Сумской области Украины. Украинец. По окончанию школы работал каменщиком на Тростянецком сахарном заводе, затем — в Харьковском коммунстрое.

В 1927 году призван в Красную Армию. С 1930 года член ВКП(б). Службу проходил в 23-й стрелковой дивизии. За 14 лет службы прошёл путь от красноармейца до командира полка. В 1938 году окончил высшие офицерские курсы «Выстрел». В сентябре 1939 года участвовал в освободительном походе РККА в Западную Украину, где был контужен разрывом польской гранаты. Это послужило одной из причин его столь ранней смерти в 1943 году.

Начало Великой Отечественной войны встретил под Каунасом в должности командира 89-го стрелкового полка. После начала боевых действий вывел полк из-под угрозы окружения. В дальнейшем командовал полком в боях на Северо-Западном фронте. 15 сентября 1941 года был легко ранен под Демянском. В декабре того же года направлен в Томск (Сибирский военный округ) для формирования 284-й стрелковой дивизии и вскоре назначен её командиром.

В начале июля 1942 года в районе станции Касторная под Воронежем дивизия получила боевое крещение. В течение 5 суток дивизия вела упорные бои, задерживая продвижение немецких войск.

Во второй половине сентября 1942 года дивизия под командованием Н. Ф. Батюка прибыла на Сталинградский фронт и была включена в состав обороняющейся в городе 62-й армии. По приказу командующего армией дивизия заняла оборону в районе Мамаева кургана, при этом подполковник Батюк заблаговременно принял меры для изучения и внедрения в подчинённых войсках новых тактических приёмов ведения боя в городских условиях. На месте командир дивизии умело организовал оборону и систему огня дивизии, что позволило ей долгое время удерживать занимаемые позиции. Много времени проводил на переднем крае, изучая обстановку и управляя боем. Среди солдат получил прозвище «огнеупорный». Большое внимание уделял развитию снайперского движения. Именно в его дивизии родилась боевая слава Героев Советского Союза В. Г. Зайцева и В. И. Медведева.

Начальник штаба 62-й армии Н. И. Крылов писал о Николае Филипповиче:

… комдив он был талантливый, смелый в решениях и действиях. Батюк принадлежал к командирам, особенно глубоко понимавшим специфику городского боя, его природу. Комдив-боец, он в критические дни, случалось, сам водил солдат в контратаку…

За два месяца оборонительных боёв дивизия нанесла противнику большие потери в живой силе и технике и при этом сохранила свою боеспособность.

В наградном листе отмечено:

Под руководством командира дивизии полковника Батюка Н. Ф., 284 сд с сентября 1942 г. с исключительным упорством отражала многочисленные атаки превосходящих сил пехоты противника, его танков, многочисленной авиации и не допускала его прорыва от выс. 102, 0 к р. Волга.

В январе 1943 года части дивизии перешли от обороны к наступлению и вскоре очистили от окружённых немецких войск часть города, пленив при этом около 3000 солдат и офицеров и трёх генералов.

По завершению Сталинградской битвы 284-я стрелковая дивизия была награждена орденом Красного Знамени и преобразована в 79-ю гвардейскую стрелковую дивизию. Н. Ф. Батюк был награждён орденами Красного Знамени и Кутузова 2-й степени, а так же медалью «За оборону Сталинграда», 1 марта 1943 года ему было присвоено воинское звание «генерал-майор».

В дальнейшем до середины июля 1943 года дивизия занимала оборону по правому берегу р. Северский Донец и с началом Изюм-Барвенковской наступательной операции перешла в наступление. В последний день операции 27 июля 1943 года Николай Филиппович Батюк внезапно умер от разрыва сердца.

Похоронен в городе Святогорске на горе Артёма, рядом похоронены и Герои Советского Союза Илья Захарович Шуклин и Александр Кириллович Сечкин. Там же находится братская могла советских бойцов, погибших в боях за освобождение Славяногорска и Славянского района.

«Мы похоронили его у памятника Артему, на берегу Северного Донца, потом перенесли его останки в Сталинград, на Мамаев-курган, ибо он был душой сражения за Мамаев курган, за город на Волге».

Командующий 62-й армией В. И. Чуйков вспоминал:

В этом командире особенно хорошо сочетались три неоценимых качества: командирская настойчивость, храбрость и партийность. Он умел быть строгим и справедливым, его боялись и любили; он часто был на виду у своих воинов. У него были больные ноги, порой он еле передвигался, но он не отсиживался в землянке … Он не стеснялся сказать любому начальнику и подчинённому правду в глаза, даже если она была и горька. Его доклады не требовали уточнений и проверки, они всегда были правдивы.

Память

Постановлением Исполкома Горсовета № 20/508 от 25.08.1954 именем Н. Ф. Батюка названа улица в Волгограде. Также его имя носят улицы в Славянске, Ахтырке и Горловке.

См. также

• Изюм-Барвенковская наступательная операция
• Курская битва

Литература

• Сталинградская битва. Июль 1942-февраль 1943: энциклопедия / под ред. М. М. Загорулько. — 5-е изд., испр. и доп. — Волгоград: Издатель, 2012. — С. 64. — 800 с.

Отрывок, характеризующий Батюк, Николай Филиппович

– Что ж, мы никакой обиды не делали. Мы только, значит, по глупости. Только вздор наделали… Я же сказывал, что непорядки, – послышались голоса, упрекавшие друг друга.
– Вот я же вам говорил, – сказал Алпатыч, вступая в свои права. – Нехорошо, ребята!
– Глупость наша, Яков Алпатыч, – отвечали голоса, и толпа тотчас же стала расходиться и рассыпаться по деревне.
Связанных двух мужиков повели на барский двор. Два пьяные мужика шли за ними.
– Эх, посмотрю я на тебя! – говорил один из них, обращаясь к Карпу.
– Разве можно так с господами говорить? Ты думал что?
– Дурак, – подтверждал другой, – право, дурак!
Через два часа подводы стояли на дворе богучаровского дома. Мужики оживленно выносили и укладывали на подводы господские вещи, и Дрон, по желанию княжны Марьи выпущенный из рундука, куда его заперли, стоя на дворе, распоряжался мужиками.
– Ты ее так дурно не клади, – говорил один из мужиков, высокий человек с круглым улыбающимся лицом, принимая из рук горничной шкатулку. – Она ведь тоже денег стоит. Что же ты ее так то вот бросишь или пол веревку – а она потрется. Я так не люблю. А чтоб все честно, по закону было. Вот так то под рогожку, да сенцом прикрой, вот и важно. Любо!
– Ишь книг то, книг, – сказал другой мужик, выносивший библиотечные шкафы князя Андрея. – Ты не цепляй! А грузно, ребята, книги здоровые!
– Да, писали, не гуляли! – значительно подмигнув, сказал высокий круглолицый мужик, указывая на толстые лексиконы, лежавшие сверху.

Ростов, не желая навязывать свое знакомство княжне, не пошел к ней, а остался в деревне, ожидая ее выезда. Дождавшись выезда экипажей княжны Марьи из дома, Ростов сел верхом и до пути, занятого нашими войсками, в двенадцати верстах от Богучарова, верхом провожал ее. В Янкове, на постоялом дворе, он простился с нею почтительно, в первый раз позволив себе поцеловать ее руку.
– Как вам не совестно, – краснея, отвечал он княжне Марье на выражение благодарности за ее спасенье (как она называла его поступок), – каждый становой сделал бы то же. Если бы нам только приходилось воевать с мужиками, мы бы не допустили так далеко неприятеля, – говорил он, стыдясь чего то и стараясь переменить разговор. – Я счастлив только, что имел случай познакомиться с вами. Прощайте, княжна, желаю вам счастия и утешения и желаю встретиться с вами при более счастливых условиях. Ежели вы не хотите заставить краснеть меня, пожалуйста, не благодарите.
Но княжна, если не благодарила более словами, благодарила его всем выражением своего сиявшего благодарностью и нежностью лица. Она не могла верить ему, что ей не за что благодарить его. Напротив, для нее несомненно было то, что ежели бы его не было, то она, наверное, должна была бы погибнуть и от бунтовщиков и от французов; что он, для того чтобы спасти ее, подвергал себя самым очевидным и страшным опасностям; и еще несомненнее было то, что он был человек с высокой и благородной душой, который умел понять ее положение и горе. Его добрые и честные глаза с выступившими на них слезами, в то время как она сама, заплакав, говорила с ним о своей потере, не выходили из ее воображения.
Когда она простилась с ним и осталась одна, княжна Марья вдруг почувствовала в глазах слезы, и тут уж не в первый раз ей представился странный вопрос, любит ли она его?
По дороге дальше к Москве, несмотря на то, что положение княжны было не радостно, Дуняша, ехавшая с ней в карете, не раз замечала, что княжна, высунувшись в окно кареты, чему то радостно и грустно улыбалась.
«Ну что же, ежели бы я и полюбила его? – думала княжна Марья.
Как ни стыдно ей было признаться себе, что она первая полюбила человека, который, может быть, никогда не полюбит ее, она утешала себя мыслью, что никто никогда не узнает этого и что она не будет виновата, ежели будет до конца жизни, никому не говоря о том, любить того, которого она любила в первый и в последний раз.
Иногда она вспоминала его взгляды, его участие, его слова, и ей казалось счастье не невозможным. И тогда то Дуняша замечала, что она, улыбаясь, глядела в окно кареты.
«И надо было ему приехать в Богучарово, и в эту самую минуту! – думала княжна Марья. – И надо было его сестре отказать князю Андрею! – И во всем этом княжна Марья видела волю провиденья.
Впечатление, произведенное на Ростова княжной Марьей, было очень приятное. Когда ои вспоминал про нее, ему становилось весело, и когда товарищи, узнав о бывшем с ним приключении в Богучарове, шутили ему, что он, поехав за сеном, подцепил одну из самых богатых невест в России, Ростов сердился. Он сердился именно потому, что мысль о женитьбе на приятной для него, кроткой княжне Марье с огромным состоянием не раз против его воли приходила ему в голову. Для себя лично Николай не мог желать жены лучше княжны Марьи: женитьба на ней сделала бы счастье графини – его матери, и поправила бы дела его отца; и даже – Николай чувствовал это – сделала бы счастье княжны Марьи. Но Соня? И данное слово? И от этого то Ростов сердился, когда ему шутили о княжне Болконской.


Приняв командование над армиями, Кутузов вспомнил о князе Андрее и послал ему приказание прибыть в главную квартиру.
Князь Андрей приехал в Царево Займище в тот самый день и в то самое время дня, когда Кутузов делал первый смотр войскам. Князь Андрей остановился в деревне у дома священника, у которого стоял экипаж главнокомандующего, и сел на лавочке у ворот, ожидая светлейшего, как все называли теперь Кутузова. На поле за деревней слышны были то звуки полковой музыки, то рев огромного количества голосов, кричавших «ура!новому главнокомандующему. Тут же у ворот, шагах в десяти от князя Андрея, пользуясь отсутствием князя и прекрасной погодой, стояли два денщика, курьер и дворецкий. Черноватый, обросший усами и бакенбардами, маленький гусарский подполковник подъехал к воротам и, взглянув на князя Андрея, спросил: здесь ли стоит светлейший и скоро ли он будет?
Князь Андрей сказал, что он не принадлежит к штабу светлейшего и тоже приезжий. Гусарский подполковник обратился к нарядному денщику, и денщик главнокомандующего сказал ему с той особенной презрительностью, с которой говорят денщики главнокомандующих с офицерами:
– Что, светлейший? Должно быть, сейчас будет. Вам что?
Гусарский подполковник усмехнулся в усы на тон денщика, слез с лошади, отдал ее вестовому и подошел к Болконскому, слегка поклонившись ему. Болконский посторонился на лавке. Гусарский подполковник сел подле него.
– Тоже дожидаетесь главнокомандующего? – заговорил гусарский подполковник. – Говог'ят, всем доступен, слава богу. А то с колбасниками беда! Недаг'ом Ег'молов в немцы пг'осился. Тепег'ь авось и г'усским говог'ить можно будет. А то чег'т знает что делали. Все отступали, все отступали. Вы делали поход? – спросил он.
– Имел удовольствие, – отвечал князь Андрей, – не только участвовать в отступлении, но и потерять в этом отступлении все, что имел дорогого, не говоря об именьях и родном доме… отца, который умер с горя. Я смоленский.
– А?.. Вы князь Болконский? Очень г'ад познакомиться: подполковник Денисов, более известный под именем Васьки, – сказал Денисов, пожимая руку князя Андрея и с особенно добрым вниманием вглядываясь в лицо Болконского. – Да, я слышал, – сказал он с сочувствием и, помолчав немного, продолжал: – Вот и скифская война. Это все хог'ошо, только не для тех, кто своими боками отдувается. А вы – князь Андг'ей Болконский? – Он покачал головой. – Очень г'ад, князь, очень г'ад познакомиться, – прибавил он опять с грустной улыбкой, пожимая ему руку.
Князь Андрей знал Денисова по рассказам Наташи о ее первом женихе. Это воспоминанье и сладко и больно перенесло его теперь к тем болезненным ощущениям, о которых он последнее время давно уже не думал, но которые все таки были в его душе. В последнее время столько других и таких серьезных впечатлений, как оставление Смоленска, его приезд в Лысые Горы, недавнее известно о смерти отца, – столько ощущений было испытано им, что эти воспоминания уже давно не приходили ему и, когда пришли, далеко не подействовали на него с прежней силой. И для Денисова тот ряд воспоминаний, которые вызвало имя Болконского, было далекое, поэтическое прошедшее, когда он, после ужина и пения Наташи, сам не зная как, сделал предложение пятнадцатилетней девочке. Он улыбнулся воспоминаниям того времени и своей любви к Наташе и тотчас же перешел к тому, что страстно и исключительно теперь занимало его. Это был план кампании, который он придумал, служа во время отступления на аванпостах. Он представлял этот план Барклаю де Толли и теперь намерен был представить его Кутузову. План основывался на том, что операционная линия французов слишком растянута и что вместо того, или вместе с тем, чтобы действовать с фронта, загораживая дорогу французам, нужно было действовать на их сообщения. Он начал разъяснять свой план князю Андрею.