Бебутов, Валерий Михайлович

Валерий Бебутов
Дата рождения:	6 декабря 1885(1885-12-06)
Место рождения:	Царицын
Дата смерти:	2 ноября 1961(1961-11-02) (75 лет)
Место смерти:	Москва
Профессия:	театральный режиссёр
Гражданство:	СССР СССР
Награды:

Валерий (Валериан) Михайлович Бебутов (1885—1961) — советский театральный режиссёр. Заслуженный артист РСФСР (1934), заслуженный деятель искусств Татарской АССР (1945).

Окончил историко-филологический факультет Петербургского университета (1910). В 1912-1917 годах работал в Московском Художественном театре. Происходил из грузинских князей, армянского происхождения. Его родная сестра Елена была театральным художником и часто оформляла его спектакли.

В 1918 году работал в Театре ХПСРО (Художественно-просветитительский союз рабочих организаций), где совместно с Комиссаржевским поставил «Бурю» У. Шекспира, «Похищение из Сераля» Моцарта, «Сказки Гофмана» Оффенбаха. В 1919 году вместе с В. Э. Мейерхольдом участвовал в создании Театра РСФСР 1-й; участвовал в постановке спектаклей «Зори» Верхарна и «Мистерия-Буфф» Маяковского, в которых получили воплощение идеи мейерхольдовской программы «Театральный Октябрь». Одновременно преподавал на руководимых Мейерхольдом Государственных высших режиссёрских мастерских.

В 1923—1924 годах — режиссёр Театра им. МГСПС («Театр Клары Гасуль» Мериме, «Ревизор» Н. В. Гоголя; «Смерть Тарелкина» Сухово-Кобылина. Одновременно руководил театром «Романеск» («Нельская башня» (1922) и «Граф Монте-Кристо» по А. Дюма-отцу).

С 1924 года возглавлял Театр музыкальной буффонады (впоследствии — Театр музыкальной комедии) — «Корневильские колокола» Планкетта (1925), «Цыганский барон» Штрауса, «Гейша» Джонса, «Гаспарон» Миллекера (1935), «Дон Жуан» Моцарта (1926).

Работал в Московском театре оперетты («Прекрасная Елена» Оффенбаха, 1927; «Бокаччо» Зуппе, 1931; «Цыганский барон» Штрауса, «Нищий студент» Миллёкера), в Московском Театре Революции («Спартак» Волькенштейна, 1923), Большом театре («Алмаст» Спендиарова, совместно с Т. Е. Шарашидзе), Московском Театре им. Ленсовета («Мария Стюарт» Ф. Шиллера, 1940), Воронежском театре («Гамлет» У. Шекспира, 1940).

В годы Великой Отечественной войны работал в казанских Театре им. Камала («Король Лир» У. Шекспира, 1945), Большом драматическом театре им. В И. Качалова («Маскарад» М. Ю. Лермонтова), Театре оперы и балета им. Джалиля («Русалка» Даргомыжского, «Кармен» Ж. Бизе; «Ильдар» и «Тюляк-батыр» Жиганова).

В 1949 году поставил в Малом театре «Рюи Блаз» В. Гюго, в 1946 и 1955 годах — «Гамлета» У. Шекспира в Белорусском театре им. Якуба Коласа. Похоронен в Москве на Введенском кладбище.

Ссылки

• [www.musenc.ru/html/b/bebutov.html Бебутов в Музыкальной энциклопедии]

Отрывок, характеризующий Бебутов, Валерий Михайлович

Илагин, чтобы загладить вину своего охотника, настоятельно просил Ростова пройти в его угорь, который был в версте, который он берег для себя и в котором было, по его словам, насыпано зайцев. Николай согласился, и охота, еще вдвое увеличившаяся, тронулась дальше.
Итти до Илагинского угоря надо было полями. Охотники разровнялись. Господа ехали вместе. Дядюшка, Ростов, Илагин поглядывали тайком на чужих собак, стараясь, чтобы другие этого не замечали, и с беспокойством отыскивали между этими собаками соперниц своим собакам.
Ростова особенно поразила своей красотой небольшая чистопсовая, узенькая, но с стальными мышцами, тоненьким щипцом (мордой) и на выкате черными глазами, краснопегая сучка в своре Илагина. Он слыхал про резвость Илагинских собак, и в этой красавице сучке видел соперницу своей Милке.
В середине степенного разговора об урожае нынешнего года, который завел Илагин, Николай указал ему на его краснопегую суку.
– Хороша у вас эта сучка! – сказал он небрежным тоном. – Резва?
– Эта? Да, эта – добрая собака, ловит, – равнодушным голосом сказал Илагин про свою краснопегую Ерзу, за которую он год тому назад отдал соседу три семьи дворовых. – Так и у вас, граф, умолотом не хвалятся? – продолжал он начатый разговор. И считая учтивым отплатить молодому графу тем же, Илагин осмотрел его собак и выбрал Милку, бросившуюся ему в глаза своей шириной.
– Хороша у вас эта чернопегая – ладна! – сказал он.
– Да, ничего, скачет, – отвечал Николай. «Вот только бы побежал в поле матёрый русак, я бы тебе показал, какая эта собака!» подумал он, и обернувшись к стремянному сказал, что он дает рубль тому, кто подозрит, т. е. найдет лежачего зайца.
– Я не понимаю, – продолжал Илагин, – как другие охотники завистливы на зверя и на собак. Я вам скажу про себя, граф. Меня веселит, знаете, проехаться; вот съедешься с такой компанией… уже чего же лучше (он снял опять свой бобровый картуз перед Наташей); а это, чтобы шкуры считать, сколько привез – мне всё равно!
– Ну да.
– Или чтоб мне обидно было, что чужая собака поймает, а не моя – мне только бы полюбоваться на травлю, не так ли, граф? Потом я сужу…
– Ату – его, – послышался в это время протяжный крик одного из остановившихся борзятников. Он стоял на полубугре жнивья, подняв арапник, и еще раз повторил протяжно: – А – ту – его! (Звук этот и поднятый арапник означали то, что он видит перед собой лежащего зайца.)
– А, подозрил, кажется, – сказал небрежно Илагин. – Что же, потравим, граф!
– Да, подъехать надо… да – что ж, вместе? – отвечал Николай, вглядываясь в Ерзу и в красного Ругая дядюшки, в двух своих соперников, с которыми еще ни разу ему не удалось поровнять своих собак. «Ну что как с ушей оборвут мою Милку!» думал он, рядом с дядюшкой и Илагиным подвигаясь к зайцу.
– Матёрый? – спрашивал Илагин, подвигаясь к подозрившему охотнику, и не без волнения оглядываясь и подсвистывая Ерзу…
– А вы, Михаил Никанорыч? – обратился он к дядюшке.
Дядюшка ехал насупившись.
– Что мне соваться, ведь ваши – чистое дело марш! – по деревне за собаку плачены, ваши тысячные. Вы померяйте своих, а я посмотрю!
– Ругай! На, на, – крикнул он. – Ругаюшка! – прибавил он, невольно этим уменьшительным выражая свою нежность и надежду, возлагаемую на этого красного кобеля. Наташа видела и чувствовала скрываемое этими двумя стариками и ее братом волнение и сама волновалась.
Охотник на полугорке стоял с поднятым арапником, господа шагом подъезжали к нему; гончие, шедшие на самом горизонте, заворачивали прочь от зайца; охотники, не господа, тоже отъезжали. Всё двигалось медленно и степенно.
– Куда головой лежит? – спросил Николай, подъезжая шагов на сто к подозрившему охотнику. Но не успел еще охотник отвечать, как русак, чуя мороз к завтрашнему утру, не вылежал и вскочил. Стая гончих на смычках, с ревом, понеслась под гору за зайцем; со всех сторон борзые, не бывшие на сворах, бросились на гончих и к зайцу. Все эти медленно двигавшиеся охотники выжлятники с криком: стой! сбивая собак, борзятники с криком: ату! направляя собак – поскакали по полю. Спокойный Илагин, Николай, Наташа и дядюшка летели, сами не зная как и куда, видя только собак и зайца, и боясь только потерять хоть на мгновение из вида ход травли. Заяц попался матёрый и резвый. Вскочив, он не тотчас же поскакал, а повел ушами, прислушиваясь к крику и топоту, раздавшемуся вдруг со всех сторон. Он прыгнул раз десять не быстро, подпуская к себе собак, и наконец, выбрав направление и поняв опасность, приложил уши и понесся во все ноги. Он лежал на жнивьях, но впереди были зеленя, по которым было топко. Две собаки подозрившего охотника, бывшие ближе всех, первые воззрились и заложились за зайцем; но еще далеко не подвинулись к нему, как из за них вылетела Илагинская краснопегая Ерза, приблизилась на собаку расстояния, с страшной быстротой наддала, нацелившись на хвост зайца и думая, что она схватила его, покатилась кубарем. Заяц выгнул спину и наддал еще шибче. Из за Ерзы вынеслась широкозадая, чернопегая Милка и быстро стала спеть к зайцу.