Битва при Клонтарфе
| Битва при Клонтарфе | |||
 Битва при Клонтарфе | |||
| Дата | |||
|---|---|---|---|
| Место | |||
| Итог |
Решающая победа ирландцев Мунстера | ||
| Противники | |||
| |||
| Командующие | |||
| Силы сторон | |||
| |||
| Потери | |||
| |||
Битва при Клонтарфе (ирл. Cath Chluana Tarbh) состоялась 23 апреля 1014 года[1] в страстную пятницу между силами верховного короля Ирландии Бриана Бору и силами короля Лейнстера Маэл Морды мак Мурхады, которые состояли главным образом из его собственных людей, викингов-наёмников из Дублина и с Оркнейских островов, возглавляемых его двоюродным братом Сигтригом, и одним из мятежных королей провинции Ульстер. В результате силы Маэл Морды были разбиты, однако победивший король Бриан пал от рук нескольких северян, которые спасались бегством с поля боя и наткнулись на его шатёр. После битвы Ирландия вернулась к напряжённому статусу-кво со многими мелкими, отдельными королевствами, которые существовали некоторое время.
Содержание
Предыстория
С 1002 года король Бриан Бору (Brian mac Cennétig) правил большей частью Ирландии, но на острове было неспокойно и его титул верховного короля носил скорее церемониальный характер. Бриан Бору искал способы изменить это положение и все годы своего правления пытался объединить остров.
В 997 году Бриан Бору встретился в Клонферте с Маэлсехнайллом мак Домнайллом, стороны пришли к соглашению что они признают власть друг друга над их территориями. Бриан постоянно атаковал территории Маэлсехнайлла, что побудило того передать всю полноту власти над своими землями Бриану.
В 1012 году король Лейнстера Маэл Морда мак Мурхада поднял мятеж. Однако его порыв быстро угас, когда Бриан предложил заключить серию перекрёстных браков. Он выдал свою дочь замуж за Сигтрика Шёлковую Бороду, лидера дублинских викингов, а сам женился на матери Сигтрика Гормалат (она приходилась сестрой Маэл Морде). Этот альянс не продержался долго и в 1013 году Маэл Морда после увещеваний Гормалат, о необходимости захватить пост Бриана, явился к Сигтригу. Тот был уже готов к битве, к ним быстро присоединились ирландские кланы, завидовавшие Бриану.
Бриан немедленно заключил под стражу Гормалет и предпринял серию набегов на Дублин приказывая вязать любого ирландца, пытающегося присоединиться к силам викингов. Тем временем Гормалат договорилась с Сигурдом Лодвесоном, ярлом викингов с Оркнейских островов, чтобы он прислал подмогу. Он согласился и сверх того призвал на помощь Бродира с острова Мэн. Сигурд и Бродир задумали истребить других претендентов в битве и занять трон верховного короля, в то время как Сигтриг сколачивал союзы с любым, кто мог помочь ему усидеть на его посту в Дублине.
Диспозиция
В 1014 году Бриан собрал армию и двинулся к Дублину. Но когда армия подошла к городу, ирландцы Миде, возглавляемые бывшим верховным королём Маэлсехнайллом мак Домнайллом, отказались принять участие в битве. У Бриана осталось 4 500 воинов, они подошли к стенам Дублина и разбили лагерь. Под командой Сигтрика была тысяча бойцов, но они были гораздо лучше экипированы.
Этой же ночью король Бриан получил новость, что викинги погрузились в свои корабли и отплыли в море, покинув Сигтрика. На самом деле это была уловка. Когда наступила ночь, викинги развернулись и пристали к берегу у деревни Клонтарф. Армия Бриана, которую викинги собрались застать врасплох на следующий день, была всего в миле к северу. В то время Дублин целиком располагался на южной стороне реки Лиффи. Северный берег и Клонтарф соединял единственный мост, что позволило викингам высадиться и подготовиться в относительной безопасности.
Армия викингов разбилась на пять отрядов, Сигтрик и тысяча его бойцов остались в городе. Сын Сигтрика возглавил левый край боевой линии, под его командой была тысяча людей из Дублина, которые предпочли сразиться в поле. Маэл Морда привёл три тысячи людей из Лейнстера, они образовали два отряда. Более многочисленные, они были намного хуже вооружены по сравнению с викингами на их стороне. Центр заняла тысяча викингов с Оркнейских островов под командой Сигурда. Тысяча викингов под командой Бродира встала на правом фланге, у берегов.
Воины Бриана построились в схожем порядке. На правом фланге (против левого фланга викингов) построилась тысяча чужеземных наёмников и викингов с Мэна. За ними встали 1 500 воинов из кланов Коннахта, под командой своих королей. Дальше по фронту стояли две тысячи воинов Мунстера под командой Мурхада (сына Бриана). Строй замыкали 1 400 стоящих на фланге далкасцев под командой Тордхелбаха (сына Мурхада) и Кудуилиха (брата Бриана). В нескольких сотнях метров от правого фланга, в роли зрителей, стояла тысяча воинов Маэлсехнайлла.
Битва
Битва началась ранним утром с нескольких поединков между воинами противостоящих войск на середине поля, под одобрительные крики их товарищей. Бойцы обеих сторон разгорячились, наблюдая за поединками, и вскоре началось всеобщее сражение.
Сначала перевес был на стороне викингов, у них было преимущество, благодаря их тяжёлому вооружению. Однако у викингов, сражавшихся за Бриана на правом фланге, было лучшее вооружение, и они начали медленно теснить своих противников. На левом фланге Бродир лично возглавил атаку, и теснил ирландцев, пока не наткнулся на воина по прозвищу Волк-Забияка (брат или пасынок Бриана). Он повалил Бродира на землю, но не смог пробить его броню. Бродир скрылся с поля боя. Викинги, сражавшиеся с Мурхадом, остались без командира. Многие воины Мурхада считали себя сродни королю (так как у Бриана было много дальних родственников), они бились стойко и к полудню воины Бродира бросились бежать к своим кораблям.
В центре перевес был у викингов. Силы Сигурда и Маэла Морды врезались в порядки воинов Мунстера. Однако, согласно легенде, Сигурд принёс во время битвы «волшебный» амулет, который притягивал к себе ирландских воинов, окончательно усиливая их влечение к амулету и в то же время убивая его носителя. Он гарантировал, что его войска, за которые сражается его носитель победят, но он также гарантировал смерть носителя. Ни один из воинов не решался надеть амулет кроме Сигурда, который был вскоре убит в битве.
К концу дня после нескольких перерывов викинги были разбиты на обоих флангах. Сигурд был убит, воины были измождены. Берега, где стояли корабли уже были захвачены ирландцами, многие викинги утонули, пытаясь добраться вплавь до своих кораблей. Победа склонилась на сторону Бриана. Дублинские викинги решили спастись в городе, в этот момент Маэлсехнайлл решил вступить в битву и перерезал беглецам дорогу к мосту. В результате викинги были разбиты наголову, каждый предводитель «чужеземных» викингов погиб в битве.
Тем временем Бродир, прятавшийся в лесах у Дублина, заметил Бриана, молящегося в своём шатре. Собрав нескольких товарищей они набросились на шатёр, убили Бриана и и его слуг и отступили под победный выкрик Бродира: «Сейчас можно сказать людям, что Бриан пал от рук Бродира». Согласно источникам викингов, Волк-Забияка, с которым Бродир уже встретился в бою, выследил, захватил и зверски убил Бродира.
От 6.5 до 7 тыс. викингов и воинов из союзных войск, включая всех вождей, были убиты. Потери ирландцев составили 4 тыс., включая их короля и большинство его сыновей. Королевская династия прервалась.
Эпилог
Власть викингов на политической арене закончилась, но и ирландцы остались без предводителей. Остров вскоре погрузился в серии кровавых стычек между фракциями. Викинги и ирландцы более не оспаривали власть друг у друга, между ними установился мир. Викинги стали уезжать в Англию и Шотландию, власть над данными территориями перешла к Кнуту Великому, занявшему королевский престол в 1015 году.
Ситрик и Гормалет наблюдали за битвой из Дублина с южного берега реки Лиффи. Ирландская армия разбрелась на следующий день и в итоге Ситрик Шёлкобровый оказался единственным победителем, сохранив своё влияние в Дублине до своей смерти в 1042 году. Королевство Миде также получило политическую выгоду от исхода битвы, усилив свою позицию, благодаря малым потерям. Его соседи в том числе и дублинские викинги были неспособны начать обширное наступление, тем не менее серии войн стали неотъемлемой частью политического пейзажа, так как старого верховного короля, способного объединить людей уже не было в живых.
В литературе
- Битва (с элементами фэнтези) описана в рассказах американского писателя Роберта Говарда «The Twilight of the Grey Gods» (в русском переводе — «Куда ушёл седой бог»), «The Cairn on the Headland» (в русском переводе — «Каирн на мысу») и в приключенческой истории «Spears of Clontarf» (не переводилась).
- Рассказ о битве есть в романе Lion of Ireland (1980) ирландского писателя Моргана Лливлина.
- В телесериале «Звёздный путь: Глубокий космос 9» Майлс О’Брайен воссоздаёт битву на голографической панели. В 15-м эпизоде 4-го сезона «Bar Association», О’Брайен и его друг доктор Джулиан Башир облачаются в национальные ирландские костюмы. На вопрос Башира какое право имеет О’Брайен изображать Бриана Бору, тот отвечает, что является его прямым потомком.
- Художественный пересказ битвы (основанный на сагах) можно найти в произведении «Дитя Одина» (первой книге серии «Викинги» автора Тима Северина).
- Художественный рассказ «Меч Клонтарфа» написанный Чарльзом А.Брэди основан на перипетиях битвы и событиях, предшествующих ей.
- Рассказ «Маска и зеркало» аргентинского писателя Хорхе Луиса Борхеса (сборник «Книга песка», 1975). По сюжету неясно, происходят ли данные события сразу после битвы. Согласно истории, верховный король не погибает в битве и просит своего поэта написать эпическую поэму о победе. Поэт предпринимает три попытки, получая вознаграждение за каждую редакцию. В соответствии с названием рассказа первые два подарка — это серебряное зеркало и золотая маска. Третья поэма состоит лишь из одной строки, а третьим даром короля становится кинжал, которым поэт закалывается. Король оставляет царство и становится нищим скитальцем.
- Роман «Винланд» Джорджа Маккея Брауна включает длинное и детальное описание битвы, в которой и принимает участие главный герой произведения.
- Роман «Зима королей» («The Kings in Winter», 1968) [en.wikipedia.org/wiki/Cecelia_Holland Сесилии Холланд] основан на событиях, предшествующих ей и включает описание битвы, в которой и принимает участие главный герой произведения.
- В романе Джона Майерса Майерса «Серебряный Вихор» (Silver Stroke) один из сюжетов посвящён битве при Клонтарфе.
В музыке
- События битвы — центральный мотив дебютного альбома Cluain Tarbh гэльской дум-метал-группы Mael Mórdha, описывающего события битвы глазами верховного короля.
- В репертуаре кельтской рок-группы Mag Mell есть песня «Wolf Felled Brodir», повествующая, как Бродир убил короля Бриана и как Волк отомстил за своего брата.
- Кельтская рок-группа Cruachan имеет в репертуаре многочисленные песни, включая «Ard Rí na hÉireann» и «1014 AD».
- В репертуаре московской фолк-рок-группы Белфаст есть песня «Марш О’Брайанов», посвящённая данной битве.
В филателии
- В 2014 году почта Острова Мэн выпустила серию из 6 марок, посвящённую 1000-летию битвы при Клонтарфе.
Источник
- Сага о Ньяле описывает скандинавскую версию битвы.
Напишите отзыв о статье "Битва при Клонтарфе"
Примечания
- ↑ Анналы Ульстера (год 1014.2).
Ссылки
- [ulfdalir.ru/battles/1428 Клонтарф, 1014 г.]
- [celt.ucc.ie/index.html Liens avec University College Cork & Annales d’Ulster]
- [xlegio.ru/ancient-armies/medieval-warfare/battle-of-clontarf-1014/]
Отрывок, характеризующий Битва при Клонтарфе
– Можно раненым у нас в доме остановиться? – спросила она.Майор с улыбкой приложил руку к козырьку.
– Кого вам угодно, мамзель? – сказал он, суживая глаза и улыбаясь.
Наташа спокойно повторила свой вопрос, и лицо и вся манера ее, несмотря на то, что она продолжала держать свой платок за кончики, были так серьезны, что майор перестал улыбаться и, сначала задумавшись, как бы спрашивая себя, в какой степени это можно, ответил ей утвердительно.
– О, да, отчего ж, можно, – сказал он.
Наташа слегка наклонила голову и быстрыми шагами вернулась к Мавре Кузминишне, стоявшей над офицером и с жалобным участием разговаривавшей с ним.
– Можно, он сказал, можно! – шепотом сказала Наташа.
Офицер в кибиточке завернул во двор Ростовых, и десятки телег с ранеными стали, по приглашениям городских жителей, заворачивать в дворы и подъезжать к подъездам домов Поварской улицы. Наташе, видимо, поправились эти, вне обычных условий жизни, отношения с новыми людьми. Она вместе с Маврой Кузминишной старалась заворотить на свой двор как можно больше раненых.
– Надо все таки папаше доложить, – сказала Мавра Кузминишна.
– Ничего, ничего, разве не все равно! На один день мы в гостиную перейдем. Можно всю нашу половину им отдать.
– Ну, уж вы, барышня, придумаете! Да хоть и в флигеля, в холостую, к нянюшке, и то спросить надо.
– Ну, я спрошу.
Наташа побежала в дом и на цыпочках вошла в полуотворенную дверь диванной, из которой пахло уксусом и гофманскими каплями.
– Вы спите, мама?
– Ах, какой сон! – сказала, пробуждаясь, только что задремавшая графиня.
– Мама, голубчик, – сказала Наташа, становясь на колени перед матерью и близко приставляя свое лицо к ее лицу. – Виновата, простите, никогда не буду, я вас разбудила. Меня Мавра Кузминишна послала, тут раненых привезли, офицеров, позволите? А им некуда деваться; я знаю, что вы позволите… – говорила она быстро, не переводя духа.
– Какие офицеры? Кого привезли? Ничего не понимаю, – сказала графиня.
Наташа засмеялась, графиня тоже слабо улыбалась.
– Я знала, что вы позволите… так я так и скажу. – И Наташа, поцеловав мать, встала и пошла к двери.
В зале она встретила отца, с дурными известиями возвратившегося домой.
– Досиделись мы! – с невольной досадой сказал граф. – И клуб закрыт, и полиция выходит.
– Папа, ничего, что я раненых пригласила в дом? – сказала ему Наташа.
– Разумеется, ничего, – рассеянно сказал граф. – Не в том дело, а теперь прошу, чтобы пустяками не заниматься, а помогать укладывать и ехать, ехать, ехать завтра… – И граф передал дворецкому и людям то же приказание. За обедом вернувшийся Петя рассказывал свои новости.
Он говорил, что нынче народ разбирал оружие в Кремле, что в афише Растопчина хотя и сказано, что он клич кликнет дня за два, но что уж сделано распоряжение наверное о том, чтобы завтра весь народ шел на Три Горы с оружием, и что там будет большое сражение.
Графиня с робким ужасом посматривала на веселое, разгоряченное лицо своего сына в то время, как он говорил это. Она знала, что ежели она скажет слово о том, что она просит Петю не ходить на это сражение (она знала, что он радуется этому предстоящему сражению), то он скажет что нибудь о мужчинах, о чести, об отечестве, – что нибудь такое бессмысленное, мужское, упрямое, против чего нельзя возражать, и дело будет испорчено, и поэтому, надеясь устроить так, чтобы уехать до этого и взять с собой Петю, как защитника и покровителя, она ничего не сказала Пете, а после обеда призвала графа и со слезами умоляла его увезти ее скорее, в эту же ночь, если возможно. С женской, невольной хитростью любви, она, до сих пор выказывавшая совершенное бесстрашие, говорила, что она умрет от страха, ежели не уедут нынче ночью. Она, не притворяясь, боялась теперь всего.
M me Schoss, ходившая к своей дочери, еще болоо увеличила страх графини рассказами о том, что она видела на Мясницкой улице в питейной конторе. Возвращаясь по улице, она не могла пройти домой от пьяной толпы народа, бушевавшей у конторы. Она взяла извозчика и объехала переулком домой; и извозчик рассказывал ей, что народ разбивал бочки в питейной конторе, что так велено.
После обеда все домашние Ростовых с восторженной поспешностью принялись за дело укладки вещей и приготовлений к отъезду. Старый граф, вдруг принявшись за дело, всё после обеда не переставая ходил со двора в дом и обратно, бестолково крича на торопящихся людей и еще более торопя их. Петя распоряжался на дворе. Соня не знала, что делать под влиянием противоречивых приказаний графа, и совсем терялась. Люди, крича, споря и шумя, бегали по комнатам и двору. Наташа, с свойственной ей во всем страстностью, вдруг тоже принялась за дело. Сначала вмешательство ее в дело укладывания было встречено с недоверием. От нее всё ждали шутки и не хотели слушаться ее; но она с упорством и страстностью требовала себе покорности, сердилась, чуть не плакала, что ее не слушают, и, наконец, добилась того, что в нее поверили. Первый подвиг ее, стоивший ей огромных усилий и давший ей власть, была укладка ковров. У графа в доме были дорогие gobelins и персидские ковры. Когда Наташа взялась за дело, в зале стояли два ящика открытые: один почти доверху уложенный фарфором, другой с коврами. Фарфора было еще много наставлено на столах и еще всё несли из кладовой. Надо было начинать новый, третий ящик, и за ним пошли люди.
– Соня, постой, да мы всё так уложим, – сказала Наташа.
– Нельзя, барышня, уж пробовали, – сказал буфетчнк.
– Нет, постой, пожалуйста. – И Наташа начала доставать из ящика завернутые в бумаги блюда и тарелки.
– Блюда надо сюда, в ковры, – сказала она.
– Да еще и ковры то дай бог на три ящика разложить, – сказал буфетчик.
– Да постой, пожалуйста. – И Наташа быстро, ловко начала разбирать. – Это не надо, – говорила она про киевские тарелки, – это да, это в ковры, – говорила она про саксонские блюда.
– Да оставь, Наташа; ну полно, мы уложим, – с упреком говорила Соня.
– Эх, барышня! – говорил дворецкий. Но Наташа не сдалась, выкинула все вещи и быстро начала опять укладывать, решая, что плохие домашние ковры и лишнюю посуду не надо совсем брать. Когда всё было вынуто, начали опять укладывать. И действительно, выкинув почти все дешевое, то, что не стоило брать с собой, все ценное уложили в два ящика. Не закрывалась только крышка коверного ящика. Можно было вынуть немного вещей, но Наташа хотела настоять на своем. Она укладывала, перекладывала, нажимала, заставляла буфетчика и Петю, которого она увлекла за собой в дело укладыванья, нажимать крышку и сама делала отчаянные усилия.
– Да полно, Наташа, – говорила ей Соня. – Я вижу, ты права, да вынь один верхний.
– Не хочу, – кричала Наташа, одной рукой придерживая распустившиеся волосы по потному лицу, другой надавливая ковры. – Да жми же, Петька, жми! Васильич, нажимай! – кричала она. Ковры нажались, и крышка закрылась. Наташа, хлопая в ладоши, завизжала от радости, и слезы брызнули у ней из глаз. Но это продолжалось секунду. Тотчас же она принялась за другое дело, и уже ей вполне верили, и граф не сердился, когда ему говорили, что Наталья Ильинишна отменила его приказанье, и дворовые приходили к Наташе спрашивать: увязывать или нет подводу и довольно ли она наложена? Дело спорилось благодаря распоряжениям Наташи: оставлялись ненужные вещи и укладывались самым тесным образом самые дорогие.
Но как ни хлопотали все люди, к поздней ночи еще не все могло быть уложено. Графиня заснула, и граф, отложив отъезд до утра, пошел спать.
Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.
– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.
Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)
