Богословский, Павел Степанович

Павел Степанович Богословский
Место рождения:	с. Веретия Пермская губерния
Научная сфера:	филология, фольклористика, литературоведение, этнография
Место работы:	Пермский университет
Альма-матер:	Петербургский университет, Петербургский археологический институт

Богослóвский Пáвел Степáнович (17 (29) июня 1890, с. Веретия Соликамского уезда Пермской губернии — 28 марта 1966, Москва) — литературовед, фольклорист, этнограф, доктор филологических наук, профессор, заведующий кафедрой русской литературы (1922–1931, 1947–1948) историко-филологического факультета Пермского университета, действительный член Императорского Петроградского археологического института, действительный член Русского географического общества (с 1928).

Биография

Родился в семье священнослужителя. Получил образование в Соликамском духовном училище и Пермской духовной семинарии.

В 1913 году окончил историко-филологический факультет Петербургского университета и Петербургский археологический институт. Вернувшись в Пермь, начал работать заведующим историко-этнографического отдела Пермского научно-промышленного музея и в должности учителя русской литературы и латинского языка во 2-й мужской гимназии.

С 1916 года преподавал на историко-филологическом факультете в Пермском университете, сначала в должности старшего сотрудника, потом приват-доцента, в 1922—1931 годы в должности профессора заведовал кафедрой русской литературы. Одновременно в 1922 году руководил Пермским губернским архивом, а в 1924 году занимал должность директора Пермского научного музея.

В 1920-е годы был одним из активных участников российского краеведческого движения. В Перми он не только занимался исследовательской деятельностью, но многое сделал для создания научно-краеведческой школы.

С 1923 года руководил работой Кружка по изучению Северного края при Пермском университете, в 1929 году создал Литературно-театральный музей, организовал издание «Пермского краеведческого сборника», занимался разработкой методологии научно-краеведческой работы.

Подготовленные Богословским статьи по истории литературы и печати в Прикамье до сих пор остаются ценным научным источником. Репрессии 1930-х годов против краеведов не миновали и Богословского. В 1932 году во избежание преследований в Перми был переведен в Московский центральный научно-исследовательский институт методов краеведческой работы и Центральное бюро краеведения, однако в 1935 году был арестован по обвинению в контрреволюционной деятельности. Отбывал наказание в Карагандинском исправительно-трудовом лагере. Здесь первые два года руководил Музеем полупустынно-степной части Центрального Казахстана, потом работал метеорологом в Карлаге. В 1940 году был освобожден и до 1946 года заведовал кафедрой языка и литературы Карагандинского учительского института. В это время Богословским была написана докторская диссертация «Сборник Кирши Данилова в связи с проблемой эпической традиции», где утверждалось уральское, а не сибирское происхождение известной рукописи. Диссертация осталась незащищенной.

По возвращении в Пермь в 1947–1948 гг. вновь заведовал кафедрой русской литературы историко-филологического факультета Пермского университета, но вскоре был вынужден оставить университетскую работу. После переезда в Москву в 1956 году работал над личным архивом, который впоследствии был передан в Пушкинский Дом (Институт русской литературы) РАН. Рукописная картотека П. С. Богословского в 1992 году была передана из Пушкинского дома в Лабораторию литературного краеведения им. П. С. Богословского (с 2012 года — [www.psu.ru/fakultety/filologicheskij-fakultet/laboratorii/laboratoriya-politiki-kulturnogo-naslediya-im-p-s-bogoslovskogo Лаборатория политики культурного наследия]) Пермского государственного университета. Личный фонд семьи Богословских находится в Государственном архиве Пермского края.

Скончался в Москве 28 марта 1966 года.

Богословский как «создатель» концепции «горнозаводской цивилизации»

Богословскому с 1990-х годов приписывают создание концепции «горнозаводской цивилизации», хотя эта теория была создана не им. В 1927 году в Свердловске в краеведческом сборнике (тираж 1,6 тыс. экз.) вышла статья Богословского, в которой он обосновывал необходимость создания при Пермском государственном университете «планирующего органа по уральскому культурному краеведению». Публикация снабжена пометкой, что редакция издания не согласна с некоторыми положениями статьи. В статье понятие «горнозаводская цивилизация» встречается только один раз. Вот все, что писал о ней Богословский: «Исследователь-краевед должен обратить свое внимание, помимо народной культуры, и на культуру, созданную в условиях крепостничества, трудами народа по заданиям и в интересах владетелей заводов и разного рода угодий. Продукт своеобразной горнозаводской цивилизации, эта культура заслуживает полного внимания краеведа во всех формах своего выражения. Она интересна и по своей идеологической сущности и по стилю своего художественного оформления». Ни времени существования «горнозаводской цивилизации», ни ее признаков, ни ее территориальных рамок Богословский не назвал и более к этому вопросу не возвращался в своих исследованиях.

В 1990-е годы географ Л. В. Баньковский на основе статьи 1927 года объявил, что Богословский в середине 1920-х годов разработал «концепцию» «Уральской горнозаводской цивилизации» и «обосновал наличие на Урале „своеобразной городской цивилизации“ с особой идеологической сущностью, особым стилем художественного оформления». Из цитат видно, что Баньковский ошибочно принял за концепцию «городской цивилизации» то, что Богословский относил к культуре, созданной населением заводов по распоряжениям заводовладельцев. Л. В. Баньковский дал хронологические рамки «Уральской горнозаводской цивилизации» — XVIII—I половина XIX вв..

В последующем развитие концепции «горнозаводской цивилизации» шло на основе трудов Баньковского, при этом ее последователи основоположником теории продолжали считать Богословского (которого они даже не цитировали). Например, философ Р. Ю. Федоров со ссылкой на Баньковского и без ссылки на Богословского писал: «в 1926 году видный российский этнограф и краевед, профессор Пермского университета П. С. Богословский опубликовал статью, в которой им было впервые предложено понятие „уральской горнозаводской цивилизации“… Используя его, автор хотел подчеркнуть, что сформировавшаяся в течение XVIII—XIX столетий на территории Урала масштабная система расселения, состоящая более чем из двухсот городов-заводов, является не просто промышленным экономическим районом, но и самобытным регионом, обладающим уникальными особенностями духовной и материальной культуры, образа жизни населяющих его людей». По этой цитате видно, что Р. Ю. Федоров вряд ли читал статью Богословского (вышедшую в 1927-м, а не в 1926-м году), так как в публикации Богословского подобных утверждений о городах-заводах нет. Почти такая же (в том числе с ошибочным указанием 1926 года, и со ссылкой на Баньковского) информация о роли Богословского как основоположника концепции «горнозаводской цивилизации» содержится в статье доктора философских наук М. Г. Ганопольского (научного руководителя Р. Ю. Федорова): «П. С. Богословский назвал горнозаводской цивилизацией сформировавшуюся в XVIII—XIX вв. на Урале систему производства-расселения, состоящую из двухсот шестидесяти городов-заводов». Далее М. Г. Ганопольский добавляет уже от своего имени: «Вводя это понятие вначале как метафору, автор затем дает ему развернутое контекстное определение. Он показывает, что речь идет не просто об экономическом районе, а о самобытном социально-территориальном комплексе, обладающем уникальными особенностями материальной культуры и духовной жизни. В последнее время понятие горнозаводской цивилизации получило преимущественно публицистическое значение, но это нисколько не снижает его научной эвристичности».

Общероссийскую известность как «основатель» концепции «горнозаводской цивилизации» в 2000-е — начале 2010-х годов Богословский получил благодаря книгам пермского писателя Алексея Иванова, являющего сторонником и популяризатором этой теории. В своей книге «Горнозаводская цивилизация» А. Иванов сообщает: «Академическую формулу „горнозаводская цивилизация“ отчеканил молодой профессор Пермского университета, доктор наук, Павел Богословский. Было это в двадцатых годах XX века. Богословский возглавлял кафедру русской литературы, изучал фольклор и этнографию. Он первым сказал, что Урал — уникальный феномен русского мира, а не просто провинция со старыми заводами». Скорее всего сведения о том, что Богословский автор концепции «горнозаводской цивилизации» Алексей Иванов почерпнул у Баньковского, которого знал лично и книги которого читал. В СМИ появилась информация, что Иванов и Леонид Парфенов при работе над фильмом «Хребет России» обращались к работам Баньковского о «горнозаводской цивилизации».

В 2010-е годы теория «горнозаводской цивилизации» попала в пермские культурологические исследования. Н. И. Тюленева в диссертации по культурологии сообщает, что П. С. Богословский «исходя из цивилизационного подхода, предложил использовать в изучении геокультурного пространства Урала понятие „горнозаводская цивилизация“». К этому Н. И. Тюленева добавила: «В начале XXI века идеи П. С. Богословского зазвучали с новой силой в творчестве современного писателя Алексея Иванова». Л. В. Баньковский не попал в список литературы, использованной Н. И. Тюленевой и упоминается в ее диссертации только как один из составителей карты «Уральской горнозаводской цивилизации». Другой пермский кандидат культурологии Г. П. Ивинских отметила, что «концепция горнозаводской цивилизации впервые была выдвинута» П. С. Богословским, затем «представления о горнозаводской цивилизации плодотворно разрабатывались» Л. В. Баньковским и, в 2000-е годы эти представления «были актуализированы, облечены в художественную форму и даже „визуализированы“» писателем Алексеем Ивановым.

Библиография

Художественные произведения

• Архирейская немилость. Пермь, 1914;
• Жизнь зовет. Рассказы, очерки и воспоминания. Сборник первый. Пермь, 1913;

Труды по фольклору и истории края

• [relig-library.pstu.ru/catalog/556/book-556.pdf Архимандрит Иакинф]//Известия Пермского Епархиального Церковно-Археологического Общества. - Пермь : Типо-Литогр. Губ. Правл., 1915. - Вып. 1. - С. 67-79;
• [relig-library.pstu.ru/modules.php?name=932 Демонологический рукописный мотив и северная сказка]//Вологда, 1923. - 170-173 с. ; 25 см. - Из журн. "Север", (Вологда), 1923. №2
• [relig-library.pstu.ru/catalog/557/book-557.pdf Замечательная надпись XVII века, высеченная на каменной церкви Верх-Боровского села Чердынского уезда]//Известия Пермского Епархиального Церковно-Археологического Общества. - Пермь : Типо-Литогр. Губ. Правл., 1915. - Вып.1. - С. 80-82;
• [relig-library.pstu.ru/modules.php?name=1828 Из местных историко-литературных разысканий]// Пермь : 1-ая тип. "Пермпромкомбината", [1926]. - 15 с. ; 25 см. - Отд. отт. из "Пермского Краеведческого Сборника", вып. II. 1926 г;
• Из материалов по истории литературы и печати в Пермском крае // Пермский краеведческий сборник. 1926. Вып. 2;
• Соликамск на рубеже XVI и XVII вв. // 1925. Вып. 2;
• История правительственного обследования в XVIII веке Пермского края в этнографическом отношении. Отдельный оттиск из издания «Известия общества археологии и этнографии» при Казанском университете. 1929. Том XXXIV. Вып. 3–4;
• Материалы по народному быту, фольклору и литературной старине // Пермский краеведческий сборник. 1924. Вып. 1;
• Крестьянская свадьба в лесах Вильвы Пермского округа // Пермский краеведческий сборник. 1926. Вып. 2.;
• О журналах пермских учащихся недавнего времени // Кунгурско-Красноуфимский край. 1925. № 8–10;
• Памяти писателя-пермяка Д. Н. Мамина-Сибиряка. (к вопросу об изучении его творчества) // Научно-педагогический вестник. 1923. № 1;
• Пермский край в историко-литературном отношений // Экономика. Пермь. 1925. № 2–3;
• Песня об усах из сборника Кирши Данилова и Камская вольница. Опыт анализа и локализации текста. Пермь, 1928;
• [relig-library.pstu.ru/catalog/558/book-558.pdf Подземный ход и археологические раскопки в селе Пыскор Соликамского уезда]//Известия Пермского Епархиального Церковно-Археологического Общества. - Пермь : Типо-Литогр. Губ. Правл., 1915. - Вып. 1. - С. 92-140;
• Сотрудница «Современника» и «Отечественных записок», пермская писательница А. А. Кирпищикова // Пермский краеведческий сборник. 1926. Вып. 2;
• Сибирские путевые записки Радищева и их историко-культурное и литературное значение (Опыт изучения). С приложением материалов о Пермском крае. Б. м. и б. г. 28 с.;
• Старинная рукопись-миниатюра библиотеки Пермской духовной семинарии // Пермские епархиальные ведомости. 1914. № 11–12;
• [relig-library.pstu.ru/catalog/560/book-560.pdf Строгановский крест]//Известия Пермского Епархиального Церковно-Археологического Общества. - Пермь : Типо-Литогр. Губ. Правл., 1917. - Вып. 2. - С. 1-5;
• Верхотурские царские грамоты (нач. XVII века);
• [relig-library.pstu.ru/catalog/559/book-559.pdf Рукопись на бересте]//Известия Пермского Епархиального Церковно-Археологического Общества. - Пермь : Типо-Литогр. Губ. Правл., 1915. - Вып. 1. - С. 37-40;
• Три неизданных письма Горького // Труды Орехово-зуевского педагогического института. М., 1936;
• Уральский список «Горя от ума» 1929-31 гг. Отд. оттиск из «Ученых записок Пермского госуниверситета». 1929. № 1;
• Шадринские акты XVII века. («Памяти» приказчику Степану Фефилову 1697–1698 гг.) Пермь, 1914.

Материалы о краеведческой работе

• Задачи районной краеведческой работы // Экономика. 1924. № 7;
• Из записной книжки пермского историографа; О краеведческой работе в Перми // Север. Вологда. 1923. Кн. 3;
• К подготовке краеведов-этнологов в Пермском университете // Экономика. Пермь. 1926. № 4;
• К этнологии Пермского края // Экономика. 1926. № 4;
• К номенклатуре, этнографии и хронологии свадебных чинов; Пермские сказания о картофеле; Обработка льна и «копотиха» в Добрянском р-не, Пермского окр. // Пермский краеведческий сборник. 1927. Вып. 3;
• Краеведческая работа в г. Перми, её перспективы и областное значение // Экономика. Пермь. 1923. № 9;
• Краеведческая работа при Пермском университете // На третьем фронте. 1923. № 1;
• На путях к культурному и экономическому возрождению края. В кружке по изучению северного края при университете // Экономика. Пермь. 1923. № 2–3;
• Научное этнографическое общество при Пермском университете. Пермь, 1930;
• Об изучении Пермского края в лингвистическом и этнографическом отношениях // Север. Вологда. 1924. № 1;
• О постановке историко-культурных изучений Урала // Уральское краеведение. Свердловск. 1927. Вып. 1;
• О собирании этнографических материалов // Экономика. Пермь. 1925. № 10;
• Памяти краеведа И. Я. Кривощекова // Звезда. 9.12.1926;
• Пермская этнография за 1917–1926 гг. // Этнография. 1927. № 2;
• Проблема историко-этнографического исследования Прикамско-Уральского края // Экономика. Пермь. 1925. № 8–9;

Источники и ссылки

1. Баньковский Л. В. Пермистика: заметки об истоках перм. региональной культуры. Пермь, 1991. С. 98–107.
2. Богословская О. И. П. С. Богословский // Профессора Пермского университета: биобиблиограф. указ. Пермь, 1991. С. 13–14.
3. Богословская О. И. Моя университетская семья // [www.psu.ru/files/docs/ob-universitete/smi/knigi-ob-universitete/Zhivye_golosa.pdf Пермский университет в воспоминаниях современников] / Сост. В. И. Костицын. Пермь: Изд-во Перм. ун-та, 1996. Вып. 4. Живые голоса. 188 с.: ил. ISBN 5–8241– 0127–2. С. 138–149.
4. [agarh.permkrai.ru/af/index.php?act=fund&fund=1551 Богословские: Павел Степанович – профессор, филолог, краевед...]. Агентство по делам архивов Пермского края. Проверено 11 апреля 2014.
5. Иванова Т. Г. История русской фольклористики ХХ века: 1900 — первая половина 1941 гг. СПб, 2009. 800 с.
6. Из истории пермского краеведения (Письма Е. Н. Косвинцева к П. С. Богословскому // Из истории русской фольклористики. Вып. 6. СПб, 2006. С. 126–157.
7. Кашихин Л. С. Фольклорист, литературовед // Календарь-справочник Пермской области на 1970. Пермь, 1969. С. 76–77.
8. Козина В. В., Елеуханова С. В. Становление высшего педагогического образования в Центральном Казахстане // Вестник Карагандинского университета. 2011. Серия «История. Философия». № 4. С. 40–45.
9. Пикулева С. В. [www.ural.ru/spec/ency/encyclopaedia-2-250.html Богословский Павел Степанович]. Уральская Историческая Энциклопедия. Проверено 11 апреля 2014.
10. Сидякина А. А. [enc.permculture.ru/showObject.do?object=1803701016 Богословский Павел Степанович]. Энциклопедия "Пермский край". Проверено 11 апреля 2014.
11. Сидякина А. А. Богословский П. С. // Краеведы и краеведческие организации Перми: биобиблиогр. справочник. Пермь, 2000. С. 83–85.
13. Краснопёров Д. А. Литературная память Перми. Краеведческие заметки. Пермь, 2010. С. 56–57.
14. Терюков А. И. История этнографического изучения народов коми. СПб: МАЭ РАН, 2011. С. 217–261.
15. Шарц А. К. Богословский Павел Степанович: (Библиогр. материалы). Пермь, 1969. 18 с.

Отрывок, характеризующий Богословский, Павел Степанович

– Позвольте мне спросить, – сказал он. – Вы масон?
– Да, я принадлежу к братству свободных каменьщиков, сказал проезжий, все глубже и глубже вглядываясь в глаза Пьеру. – И от себя и от их имени протягиваю вам братскую руку.
– Я боюсь, – сказал Пьер, улыбаясь и колеблясь между доверием, внушаемым ему личностью масона, и привычкой насмешки над верованиями масонов, – я боюсь, что я очень далек от пониманья, как это сказать, я боюсь, что мой образ мыслей насчет всего мироздания так противоположен вашему, что мы не поймем друг друга.
– Мне известен ваш образ мыслей, – сказал масон, – и тот ваш образ мыслей, о котором вы говорите, и который вам кажется произведением вашего мысленного труда, есть образ мыслей большинства людей, есть однообразный плод гордости, лени и невежества. Извините меня, государь мой, ежели бы я не знал его, я бы не заговорил с вами. Ваш образ мыслей есть печальное заблуждение.
– Точно так же, как я могу предполагать, что и вы находитесь в заблуждении, – сказал Пьер, слабо улыбаясь.
– Я никогда не посмею сказать, что я знаю истину, – сказал масон, всё более и более поражая Пьера своею определенностью и твердостью речи. – Никто один не может достигнуть до истины; только камень за камнем, с участием всех, миллионами поколений, от праотца Адама и до нашего времени, воздвигается тот храм, который должен быть достойным жилищем Великого Бога, – сказал масон и закрыл глаза.
– Я должен вам сказать, я не верю, не… верю в Бога, – с сожалением и усилием сказал Пьер, чувствуя необходимость высказать всю правду.
Масон внимательно посмотрел на Пьера и улыбнулся, как улыбнулся бы богач, державший в руках миллионы, бедняку, который бы сказал ему, что нет у него, у бедняка, пяти рублей, могущих сделать его счастие.
– Да, вы не знаете Его, государь мой, – сказал масон. – Вы не можете знать Его. Вы не знаете Его, оттого вы и несчастны.
– Да, да, я несчастен, подтвердил Пьер; – но что ж мне делать?
– Вы не знаете Его, государь мой, и оттого вы очень несчастны. Вы не знаете Его, а Он здесь, Он во мне. Он в моих словах, Он в тебе, и даже в тех кощунствующих речах, которые ты произнес сейчас! – строгим дрожащим голосом сказал масон.
Он помолчал и вздохнул, видимо стараясь успокоиться.
– Ежели бы Его не было, – сказал он тихо, – мы бы с вами не говорили о Нем, государь мой. О чем, о ком мы говорили? Кого ты отрицал? – вдруг сказал он с восторженной строгостью и властью в голосе. – Кто Его выдумал, ежели Его нет? Почему явилось в тебе предположение, что есть такое непонятное существо? Почему ты и весь мир предположили существование такого непостижимого существа, существа всемогущего, вечного и бесконечного во всех своих свойствах?… – Он остановился и долго молчал.
Пьер не мог и не хотел прерывать этого молчания.
– Он есть, но понять Его трудно, – заговорил опять масон, глядя не на лицо Пьера, а перед собою, своими старческими руками, которые от внутреннего волнения не могли оставаться спокойными, перебирая листы книги. – Ежели бы это был человек, в существовании которого ты бы сомневался, я бы привел к тебе этого человека, взял бы его за руку и показал тебе. Но как я, ничтожный смертный, покажу всё всемогущество, всю вечность, всю благость Его тому, кто слеп, или тому, кто закрывает глаза, чтобы не видать, не понимать Его, и не увидать, и не понять всю свою мерзость и порочность? – Он помолчал. – Кто ты? Что ты? Ты мечтаешь о себе, что ты мудрец, потому что ты мог произнести эти кощунственные слова, – сказал он с мрачной и презрительной усмешкой, – а ты глупее и безумнее малого ребенка, который бы, играя частями искусно сделанных часов, осмелился бы говорить, что, потому что он не понимает назначения этих часов, он и не верит в мастера, который их сделал. Познать Его трудно… Мы веками, от праотца Адама и до наших дней, работаем для этого познания и на бесконечность далеки от достижения нашей цели; но в непонимании Его мы видим только нашу слабость и Его величие… – Пьер, с замиранием сердца, блестящими глазами глядя в лицо масона, слушал его, не перебивал, не спрашивал его, а всей душой верил тому, что говорил ему этот чужой человек. Верил ли он тем разумным доводам, которые были в речи масона, или верил, как верят дети интонациям, убежденности и сердечности, которые были в речи масона, дрожанию голоса, которое иногда почти прерывало масона, или этим блестящим, старческим глазам, состарившимся на том же убеждении, или тому спокойствию, твердости и знанию своего назначения, которые светились из всего существа масона, и которые особенно сильно поражали его в сравнении с своей опущенностью и безнадежностью; – но он всей душой желал верить, и верил, и испытывал радостное чувство успокоения, обновления и возвращения к жизни.
– Он не постигается умом, а постигается жизнью, – сказал масон.
– Я не понимаю, – сказал Пьер, со страхом чувствуя поднимающееся в себе сомнение. Он боялся неясности и слабости доводов своего собеседника, он боялся не верить ему. – Я не понимаю, – сказал он, – каким образом ум человеческий не может постигнуть того знания, о котором вы говорите.
Масон улыбнулся своей кроткой, отеческой улыбкой.
– Высшая мудрость и истина есть как бы чистейшая влага, которую мы хотим воспринять в себя, – сказал он. – Могу ли я в нечистый сосуд воспринять эту чистую влагу и судить о чистоте ее? Только внутренним очищением самого себя я могу до известной чистоты довести воспринимаемую влагу.
– Да, да, это так! – радостно сказал Пьер.
– Высшая мудрость основана не на одном разуме, не на тех светских науках физики, истории, химии и т. д., на которые распадается знание умственное. Высшая мудрость одна. Высшая мудрость имеет одну науку – науку всего, науку объясняющую всё мироздание и занимаемое в нем место человека. Для того чтобы вместить в себя эту науку, необходимо очистить и обновить своего внутреннего человека, и потому прежде, чем знать, нужно верить и совершенствоваться. И для достижения этих целей в душе нашей вложен свет Божий, называемый совестью.
– Да, да, – подтверждал Пьер.
– Погляди духовными глазами на своего внутреннего человека и спроси у самого себя, доволен ли ты собой. Чего ты достиг, руководясь одним умом? Что ты такое? Вы молоды, вы богаты, вы умны, образованы, государь мой. Что вы сделали из всех этих благ, данных вам? Довольны ли вы собой и своей жизнью?
– Нет, я ненавижу свою жизнь, – сморщась проговорил Пьер.
– Ты ненавидишь, так измени ее, очисти себя, и по мере очищения ты будешь познавать мудрость. Посмотрите на свою жизнь, государь мой. Как вы проводили ее? В буйных оргиях и разврате, всё получая от общества и ничего не отдавая ему. Вы получили богатство. Как вы употребили его? Что вы сделали для ближнего своего? Подумали ли вы о десятках тысяч ваших рабов, помогли ли вы им физически и нравственно? Нет. Вы пользовались их трудами, чтоб вести распутную жизнь. Вот что вы сделали. Избрали ли вы место служения, где бы вы приносили пользу своему ближнему? Нет. Вы в праздности проводили свою жизнь. Потом вы женились, государь мой, взяли на себя ответственность в руководстве молодой женщины, и что же вы сделали? Вы не помогли ей, государь мой, найти путь истины, а ввергли ее в пучину лжи и несчастья. Человек оскорбил вас, и вы убили его, и вы говорите, что вы не знаете Бога, и что вы ненавидите свою жизнь. Тут нет ничего мудреного, государь мой! – После этих слов, масон, как бы устав от продолжительного разговора, опять облокотился на спинку дивана и закрыл глаза. Пьер смотрел на это строгое, неподвижное, старческое, почти мертвое лицо, и беззвучно шевелил губами. Он хотел сказать: да, мерзкая, праздная, развратная жизнь, – и не смел прерывать молчание.
Масон хрипло, старчески прокашлялся и кликнул слугу.
– Что лошади? – спросил он, не глядя на Пьера.
– Привели сдаточных, – отвечал слуга. – Отдыхать не будете?
– Нет, вели закладывать.
«Неужели же он уедет и оставит меня одного, не договорив всего и не обещав мне помощи?», думал Пьер, вставая и опустив голову, изредка взглядывая на масона, и начиная ходить по комнате. «Да, я не думал этого, но я вел презренную, развратную жизнь, но я не любил ее, и не хотел этого, думал Пьер, – а этот человек знает истину, и ежели бы он захотел, он мог бы открыть мне её». Пьер хотел и не смел сказать этого масону. Проезжающий, привычными, старческими руками уложив свои вещи, застегивал свой тулупчик. Окончив эти дела, он обратился к Безухому и равнодушно, учтивым тоном, сказал ему:
– Вы куда теперь изволите ехать, государь мой?
– Я?… Я в Петербург, – отвечал Пьер детским, нерешительным голосом. – Я благодарю вас. Я во всем согласен с вами. Но вы не думайте, чтобы я был так дурен. Я всей душой желал быть тем, чем вы хотели бы, чтобы я был; но я ни в ком никогда не находил помощи… Впрочем, я сам прежде всего виноват во всем. Помогите мне, научите меня и, может быть, я буду… – Пьер не мог говорить дальше; он засопел носом и отвернулся.
Масон долго молчал, видимо что то обдумывая.
– Помощь дается токмо от Бога, – сказал он, – но ту меру помощи, которую во власти подать наш орден, он подаст вам, государь мой. Вы едете в Петербург, передайте это графу Вилларскому (он достал бумажник и на сложенном вчетверо большом листе бумаги написал несколько слов). Один совет позвольте подать вам. Приехав в столицу, посвятите первое время уединению, обсуждению самого себя, и не вступайте на прежние пути жизни. Затем желаю вам счастливого пути, государь мой, – сказал он, заметив, что слуга его вошел в комнату, – и успеха…
Проезжающий был Осип Алексеевич Баздеев, как узнал Пьер по книге смотрителя. Баздеев был одним из известнейших масонов и мартинистов еще Новиковского времени. Долго после его отъезда Пьер, не ложась спать и не спрашивая лошадей, ходил по станционной комнате, обдумывая свое порочное прошедшее и с восторгом обновления представляя себе свое блаженное, безупречное и добродетельное будущее, которое казалось ему так легко. Он был, как ему казалось, порочным только потому, что он как то случайно запамятовал, как хорошо быть добродетельным. В душе его не оставалось ни следа прежних сомнений. Он твердо верил в возможность братства людей, соединенных с целью поддерживать друг друга на пути добродетели, и таким представлялось ему масонство.


Приехав в Петербург, Пьер никого не известил о своем приезде, никуда не выезжал, и стал целые дни проводить за чтением Фомы Кемпийского, книги, которая неизвестно кем была доставлена ему. Одно и всё одно понимал Пьер, читая эту книгу; он понимал неизведанное еще им наслаждение верить в возможность достижения совершенства и в возможность братской и деятельной любви между людьми, открытую ему Осипом Алексеевичем. Через неделю после его приезда молодой польский граф Вилларский, которого Пьер поверхностно знал по петербургскому свету, вошел вечером в его комнату с тем официальным и торжественным видом, с которым входил к нему секундант Долохова и, затворив за собой дверь и убедившись, что в комнате никого кроме Пьера не было, обратился к нему:
– Я приехал к вам с поручением и предложением, граф, – сказал он ему, не садясь. – Особа, очень высоко поставленная в нашем братстве, ходатайствовала о том, чтобы вы были приняты в братство ранее срока, и предложила мне быть вашим поручителем. Я за священный долг почитаю исполнение воли этого лица. Желаете ли вы вступить за моим поручительством в братство свободных каменьщиков?
Холодный и строгий тон человека, которого Пьер видел почти всегда на балах с любезною улыбкою, в обществе самых блестящих женщин, поразил Пьера.
– Да, я желаю, – сказал Пьер.
Вилларский наклонил голову. – Еще один вопрос, граф, сказал он, на который я вас не как будущего масона, но как честного человека (galant homme) прошу со всею искренностью отвечать мне: отреклись ли вы от своих прежних убеждений, верите ли вы в Бога?
Пьер задумался. – Да… да, я верю в Бога, – сказал он.
– В таком случае… – начал Вилларский, но Пьер перебил его. – Да, я верю в Бога, – сказал он еще раз.
– В таком случае мы можем ехать, – сказал Вилларский. – Карета моя к вашим услугам.
Всю дорогу Вилларский молчал. На вопросы Пьера, что ему нужно делать и как отвечать, Вилларский сказал только, что братья, более его достойные, испытают его, и что Пьеру больше ничего не нужно, как говорить правду.
Въехав в ворота большого дома, где было помещение ложи, и пройдя по темной лестнице, они вошли в освещенную, небольшую прихожую, где без помощи прислуги, сняли шубы. Из передней они прошли в другую комнату. Какой то человек в странном одеянии показался у двери. Вилларский, выйдя к нему навстречу, что то тихо сказал ему по французски и подошел к небольшому шкафу, в котором Пьер заметил невиданные им одеяния. Взяв из шкафа платок, Вилларский наложил его на глаза Пьеру и завязал узлом сзади, больно захватив в узел его волоса. Потом он пригнул его к себе, поцеловал и, взяв за руку, повел куда то. Пьеру было больно от притянутых узлом волос, он морщился от боли и улыбался от стыда чего то. Огромная фигура его с опущенными руками, с сморщенной и улыбающейся физиономией, неверными робкими шагами подвигалась за Вилларским.
Проведя его шагов десять, Вилларский остановился.
– Что бы ни случилось с вами, – сказал он, – вы должны с мужеством переносить всё, ежели вы твердо решились вступить в наше братство. (Пьер утвердительно отвечал наклонением головы.) Когда вы услышите стук в двери, вы развяжете себе глаза, – прибавил Вилларский; – желаю вам мужества и успеха. И, пожав руку Пьеру, Вилларский вышел.
Оставшись один, Пьер продолжал всё так же улыбаться. Раза два он пожимал плечами, подносил руку к платку, как бы желая снять его, и опять опускал ее. Пять минут, которые он пробыл с связанными глазами, показались ему часом. Руки его отекли, ноги подкашивались; ему казалось, что он устал. Он испытывал самые сложные и разнообразные чувства. Ему было и страшно того, что с ним случится, и еще более страшно того, как бы ему не выказать страха. Ему было любопытно узнать, что будет с ним, что откроется ему; но более всего ему было радостно, что наступила минута, когда он наконец вступит на тот путь обновления и деятельно добродетельной жизни, о котором он мечтал со времени своей встречи с Осипом Алексеевичем. В дверь послышались сильные удары. Пьер снял повязку и оглянулся вокруг себя. В комнате было черно – темно: только в одном месте горела лампада, в чем то белом. Пьер подошел ближе и увидал, что лампада стояла на черном столе, на котором лежала одна раскрытая книга. Книга была Евангелие; то белое, в чем горела лампада, был человечий череп с своими дырами и зубами. Прочтя первые слова Евангелия: «Вначале бе слово и слово бе к Богу», Пьер обошел стол и увидал большой, наполненный чем то и открытый ящик. Это был гроб с костями. Его нисколько не удивило то, что он увидал. Надеясь вступить в совершенно новую жизнь, совершенно отличную от прежней, он ожидал всего необыкновенного, еще более необыкновенного чем то, что он видел. Череп, гроб, Евангелие – ему казалось, что он ожидал всего этого, ожидал еще большего. Стараясь вызвать в себе чувство умиленья, он смотрел вокруг себя. – «Бог, смерть, любовь, братство людей», – говорил он себе, связывая с этими словами смутные, но радостные представления чего то. Дверь отворилась, и кто то вошел.
При слабом свете, к которому однако уже успел Пьер приглядеться, вошел невысокий человек. Видимо с света войдя в темноту, человек этот остановился; потом осторожными шагами он подвинулся к столу и положил на него небольшие, закрытые кожаными перчатками, руки.
Невысокий человек этот был одет в белый, кожаный фартук, прикрывавший его грудь и часть ног, на шее было надето что то вроде ожерелья, и из за ожерелья выступал высокий, белый жабо, окаймлявший его продолговатое лицо, освещенное снизу.
– Для чего вы пришли сюда? – спросил вошедший, по шороху, сделанному Пьером, обращаясь в его сторону. – Для чего вы, неверующий в истины света и не видящий света, для чего вы пришли сюда, чего хотите вы от нас? Премудрости, добродетели, просвещения?
В ту минуту как дверь отворилась и вошел неизвестный человек, Пьер испытал чувство страха и благоговения, подобное тому, которое он в детстве испытывал на исповеди: он почувствовал себя с глазу на глаз с совершенно чужим по условиям жизни и с близким, по братству людей, человеком. Пьер с захватывающим дыханье биением сердца подвинулся к ритору (так назывался в масонстве брат, приготовляющий ищущего к вступлению в братство). Пьер, подойдя ближе, узнал в риторе знакомого человека, Смольянинова, но ему оскорбительно было думать, что вошедший был знакомый человек: вошедший был только брат и добродетельный наставник. Пьер долго не мог выговорить слова, так что ритор должен был повторить свой вопрос.
– Да, я… я… хочу обновления, – с трудом выговорил Пьер.
– Хорошо, – сказал Смольянинов, и тотчас же продолжал: – Имеете ли вы понятие о средствах, которыми наш святой орден поможет вам в достижении вашей цели?… – сказал ритор спокойно и быстро.
– Я… надеюсь… руководства… помощи… в обновлении, – сказал Пьер с дрожанием голоса и с затруднением в речи, происходящим и от волнения, и от непривычки говорить по русски об отвлеченных предметах.
– Какое понятие вы имеете о франк масонстве?
– Я подразумеваю, что франк масонство есть fraterienité [братство]; и равенство людей с добродетельными целями, – сказал Пьер, стыдясь по мере того, как он говорил, несоответственности своих слов с торжественностью минуты. Я подразумеваю…
– Хорошо, – сказал ритор поспешно, видимо вполне удовлетворенный этим ответом. – Искали ли вы средств к достижению своей цели в религии?
– Нет, я считал ее несправедливою, и не следовал ей, – сказал Пьер так тихо, что ритор не расслышал его и спросил, что он говорит. – Я был атеистом, – отвечал Пьер.
– Вы ищете истины для того, чтобы следовать в жизни ее законам; следовательно, вы ищете премудрости и добродетели, не так ли? – сказал ритор после минутного молчания.
– Да, да, – подтвердил Пьер.
Ритор прокашлялся, сложил на груди руки в перчатках и начал говорить:
– Теперь я должен открыть вам главную цель нашего ордена, – сказал он, – и ежели цель эта совпадает с вашею, то вы с пользою вступите в наше братство. Первая главнейшая цель и купно основание нашего ордена, на котором он утвержден, и которого никакая сила человеческая не может низвергнуть, есть сохранение и предание потомству некоего важного таинства… от самых древнейших веков и даже от первого человека до нас дошедшего, от которого таинства, может быть, зависит судьба рода человеческого. Но так как сие таинство такого свойства, что никто не может его знать и им пользоваться, если долговременным и прилежным очищением самого себя не приуготовлен, то не всяк может надеяться скоро обрести его. Поэтому мы имеем вторую цель, которая состоит в том, чтобы приуготовлять наших членов, сколько возможно, исправлять их сердце, очищать и просвещать их разум теми средствами, которые нам преданием открыты от мужей, потрудившихся в искании сего таинства, и тем учинять их способными к восприятию оного. Очищая и исправляя наших членов, мы стараемся в третьих исправлять и весь человеческий род, предлагая ему в членах наших пример благочестия и добродетели, и тем стараемся всеми силами противоборствовать злу, царствующему в мире. Подумайте об этом, и я опять приду к вам, – сказал он и вышел из комнаты.
– Противоборствовать злу, царствующему в мире… – повторил Пьер, и ему представилась его будущая деятельность на этом поприще. Ему представлялись такие же люди, каким он был сам две недели тому назад, и он мысленно обращал к ним поучительно наставническую речь. Он представлял себе порочных и несчастных людей, которым он помогал словом и делом; представлял себе угнетателей, от которых он спасал их жертвы. Из трех поименованных ритором целей, эта последняя – исправление рода человеческого, особенно близка была Пьеру. Некое важное таинство, о котором упомянул ритор, хотя и подстрекало его любопытство, не представлялось ему существенным; а вторая цель, очищение и исправление себя, мало занимала его, потому что он в эту минуту с наслаждением чувствовал себя уже вполне исправленным от прежних пороков и готовым только на одно доброе.
Через полчаса вернулся ритор передать ищущему те семь добродетелей, соответствующие семи ступеням храма Соломона, которые должен был воспитывать в себе каждый масон. Добродетели эти были: 1) скромность , соблюдение тайны ордена, 2) повиновение высшим чинам ордена, 3) добронравие, 4) любовь к человечеству, 5) мужество, 6) щедрость и 7) любовь к смерти.