Бодров, Алексей Федотович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Алексей Федотович Бодров
Дата рождения

1923(1923)

Место рождения

деревня Татинки Епифанского уезда[1] Тульской области, СССР

Дата смерти

16 января 1945(1945-01-16)

Место смерти

город Нове-Място Радомского воеводства, Польша

Принадлежность

СССР СССР

Род войск

бронетанковые войска

Годы службы

1941—1945

Звание

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

Часть

118-я стрелковая дивизия,
1-я гвардейская танковая бригада

Сражения/войны

Великая Отечественная война

Награды и премии

Алексей Федотович Бодров (1923—1945) — советский офицер-танкист, Герой Советского Союза (1945, посмертно).

В ходе Висло-Одерской операции Великой Отечественной войны командир танка 1-й гвардейской танковой бригады гвардии младший лейтенант А. Ф. Бодров проявил мужество и героизм при форсировании реки Пилица и удержании плацдарма на её западном берегу у города Нове-Място. 16 января 1945 года в числе передового отряда совместно с экипажами гвардии младшего лейтенанта В. П. Тегенцева и гвардии лейтенанта И. П. Гапона первыми ворвались в Нове-Място-над-Пилицей, где около 8-ми часов в окружении вели уличные бои с превосходящими силами противника. В этом бою погиб.





Биография

Родился в 1923 году в деревне Татинки Епифанского уезда Тульской области в крестьянской семье. Русский. Образование незаконченное среднее. Работал в Москве на станции Москва-Бутырская[2].

После начала Великой Отечественной войны в декабре 1941 года призван в РККА Октябрьским райвоенкоматом Москвы. В действующей армии с 27 июля 1942 года. В период с 30 июля по 23 августа в составе 118-й стрелковой дивизии 31-й армии Западного фронта сержант А. Ф. Бодров участвовал в Первой Ржевско-Сычёвской операции. В ходе операции 23 августа советские войска освободили город Зубцов Калининской области (в 25 км от Ржева). Затем в сентябре-октябре 1942 года участвовал в непрерывных боях местного значения на Ржевско-вяземском выступе восточнее реки Осуга. За отличие в этих боях был награждён медалью «За отвагу»[2].

В ноябре—декабре 1942 года участвовал в наступательной операции «Марс» (Вторая Ржевско-Сычёвская операция), в ходе которой 118-я стрелковая дивизия безуспешно пыталась прорвать оборону немецкого 39-го танкового корпуса в районе рек Вазуза и Осуга[2].

В 1944 году окончил Харьковское танковое училище (Чирчик, Узбекистан). 31 декабря 1944 года гвардии младший лейтенант А. Ф. Бодров направлен на 1-й Белорусский фронт командиром танка Т-34 2-го танкового батальона 1-й гвардейской танковой бригады 8-го гвардейского механизированного корпуса, сосредоточенного на Магнушевском плацдарме за рекой Висла (Польша)[2].

В 1945 году в составе 1-й гвардейской танковой бригады командир танка А. Ф. Бодров участвовал в Висло-Одерской операции. Войдя в прорыв с Магнушевского плацдарма, 15 января 1945 года части бригады прошли за два дня более 200 км, освободив ряд населённых пунктов Польши[3].

16 января рота танков гвардии старшего лейтенанта И. В. Головина, в составе которой был танк А. Ф. Бодрова, первой форсировала реку Пилица в районе польского города Нове-Място, не дав противнику использовать подготовленные оборонительные сооружения на западном берегу реки[4].

На улицах города Нове-Място завязался восьмичасовой бой с тремя передовыми танками бригады, которые успели проскочили через взорванный мост. Танк А. Ф. Бодрова уничтожил бронетранспортёр, три тягача, одно орудие и до роты пехоты противника. Однако бой начал складываться не в пользу советских танкистов. Первым немецкие солдаты подожгли танк Алексея Бодрова. Все члены экипажа (механик-водитель гвардии старший сержант И. Ф. Котарев, заряжающий — гвардии сержант Ф. И. Коробов, радист-пулемётчик Е. Е. Суровцев) и сам А. Ф. Бодров были ранены. Придя в сознание, Бодров увидел, что машина окружена солдатами противника. Превозмогая боль, командир бросил из башенного люка горящей машины несколько гранат в немецких солдат и открыл огонь из автомата. Вёл бой, пока не был убит[2].

Вошедшие в город мотострелки 19-й гвардейской механизированной бригады увидели танк Бодрова на центральной площади. Котарев, Суровцев и Коробов были эвакуированы в тыл, А. Ф. Бодров сгорел в танке[2].

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 27 февраля 1945 года за отвагу и мужество, проявленные при форсировании реки Пилицы гвардии младшему лейтенанту Бодрову Алексею Федотовичу посмертно присвоено звание Героя Советского Союза[2].

Награды и звания

Память

Его именем названа одна из улиц города Кимовска. Имя героя увековечено на стеле в честь туляков — Героев Советского Союза в Туле[2].

Напишите отзыв о статье "Бодров, Алексей Федотович"

Примечания

  1. Ныне Кимовский район
  2. 1 2 3 4 5 6 7 8  [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=13163 Бодров, Алексей Федотович]. Сайт «Герои Страны».
  3. Шишков, 2005, [ta-1g.narod.ru/mem/shishkov/shish_4.html От Вислы к Одеру].
  4. [www.podvignaroda.ru/?n=150007349 Наградной лист И. В. Головина с представлением к званию Героя Советского Союза] в электронном банке документов «Подвиг Народа» (архивные материалы ЦАМО, ф. 33, оп. 793756, д. 11, л. 68)
  5. Приказ Западного фронта N 01026/Н от 01.02.1942

Литература

  • Герои Советского Союза: Краткий биографический словарь / Пред. ред. коллегии И. Н. Шкадов. — М.: Воениздат, 1987. — Т. 1 /Абаев — Любичев/. — 911 с. — 100 000 экз. — ISBN отс., Рег. № в РКП 87-95382.
  • Бабаджанян А. Х. и др. Люки открыли в Берлине. — М.: Воениздат, 1973.
  • Бессмертен подвиг их высокий. — Тула: Приокское кн. изд., 1983
  • Попель Н. К. Впереди — Берлин! — М.: 2001
  • Шишков А. М. [ta-1g.narod.ru/mem/shishkov/shish.html От Москвы до Берлина — Боевой путь 1-й гвардейской Чортковской дважды ордена Ленина Краснознамённой орденов Суворова, Кутузова и Богдана Хмельницкого танковой бригады]. — М.: Комитет по телекоммуникациям и средствам массовой информации города Москвы, 2005.

Ссылки

 [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=13163 Бодров, Алексей Федотович]. Сайт «Герои Страны».


Отрывок, характеризующий Бодров, Алексей Федотович

– Да я жить не могу без него! – закричала Наташа.
– Наташа, я не понимаю тебя. И что ты говоришь! Вспомни об отце, о Nicolas.
– Мне никого не нужно, я никого не люблю, кроме его. Как ты смеешь говорить, что он неблагороден? Ты разве не знаешь, что я его люблю? – кричала Наташа. – Соня, уйди, я не хочу с тобой ссориться, уйди, ради Бога уйди: ты видишь, как я мучаюсь, – злобно кричала Наташа сдержанно раздраженным и отчаянным голосом. Соня разрыдалась и выбежала из комнаты.
Наташа подошла к столу и, не думав ни минуты, написала тот ответ княжне Марье, который она не могла написать целое утро. В письме этом она коротко писала княжне Марье, что все недоразуменья их кончены, что, пользуясь великодушием князя Андрея, который уезжая дал ей свободу, она просит ее забыть всё и простить ее ежели она перед нею виновата, но что она не может быть его женой. Всё это ей казалось так легко, просто и ясно в эту минуту.

В пятницу Ростовы должны были ехать в деревню, а граф в среду поехал с покупщиком в свою подмосковную.
В день отъезда графа, Соня с Наташей были званы на большой обед к Карагиным, и Марья Дмитриевна повезла их. На обеде этом Наташа опять встретилась с Анатолем, и Соня заметила, что Наташа говорила с ним что то, желая не быть услышанной, и всё время обеда была еще более взволнована, чем прежде. Когда они вернулись домой, Наташа начала первая с Соней то объяснение, которого ждала ее подруга.
– Вот ты, Соня, говорила разные глупости про него, – начала Наташа кротким голосом, тем голосом, которым говорят дети, когда хотят, чтобы их похвалили. – Мы объяснились с ним нынче.
– Ну, что же, что? Ну что ж он сказал? Наташа, как я рада, что ты не сердишься на меня. Говори мне всё, всю правду. Что же он сказал?
Наташа задумалась.
– Ах Соня, если бы ты знала его так, как я! Он сказал… Он спрашивал меня о том, как я обещала Болконскому. Он обрадовался, что от меня зависит отказать ему.
Соня грустно вздохнула.
– Но ведь ты не отказала Болконскому, – сказала она.
– А может быть я и отказала! Может быть с Болконским всё кончено. Почему ты думаешь про меня так дурно?
– Я ничего не думаю, я только не понимаю этого…
– Подожди, Соня, ты всё поймешь. Увидишь, какой он человек. Ты не думай дурное ни про меня, ни про него.
– Я ни про кого не думаю дурное: я всех люблю и всех жалею. Но что же мне делать?
Соня не сдавалась на нежный тон, с которым к ней обращалась Наташа. Чем размягченнее и искательнее было выражение лица Наташи, тем серьезнее и строже было лицо Сони.
– Наташа, – сказала она, – ты просила меня не говорить с тобой, я и не говорила, теперь ты сама начала. Наташа, я не верю ему. Зачем эта тайна?
– Опять, опять! – перебила Наташа.
– Наташа, я боюсь за тебя.
– Чего бояться?
– Я боюсь, что ты погубишь себя, – решительно сказала Соня, сама испугавшись того что она сказала.
Лицо Наташи опять выразило злобу.
– И погублю, погублю, как можно скорее погублю себя. Не ваше дело. Не вам, а мне дурно будет. Оставь, оставь меня. Я ненавижу тебя.
– Наташа! – испуганно взывала Соня.
– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.


Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!