Бруханский, Николай Павлович

Николай Павлович Бруханский
Дата рождения:	1893(1893)
Место рождения:	Москва
Дата смерти:	19 декабря 1948(1948-12-19)
Место смерти:	Киргизская зона ГУЛАГа
Страна:	Российская империя Российская империя → СССР СССР
Научная сфера:	психиатрия, судебная психиатрия
Учёная степень:	доктор медицинских наук
Учёное звание:	профессор
Альма-матер:	Московский государственный университет
Известен как:	один из основателей отечественной судебной психиатрии как самостоятельной дисциплины.
Николай Павлович Бруханский на Викискладе

Никола́й Па́влович Бруха́нский (1893, Москва — 19 декабря 1948, Киргизская зона ГУЛАГа) — русский и советский психиатр, доктор медицинских наук, профессор. Один из основателей отечественной судебной психиатрии как самостоятельной дисциплины.

Биография

Николай Павлович Бруханский родился в 1893 году в Москве в семье известного психиатра П. П. Бруханского.

Обучался на медицинском факультете Московского императорского университета, который окончил в 1916 году. Будучи студентом старших курсов, Н. П. Бруханский работал дежурным врачом Центрального психиатрического госпиталя и нервно-психиатрической лечебницы. После окончания университета был назначен уездным врачом Михайловского уезда Рязанской губернии. После революции некоторое время возглавлял психиатрическую клинику Смоленского университета. С 1923 года работал в Институте судебной психиатрии им. В. П. Сербского.

В 1936 году, на II съезде психиатров и невропатологов, Н. П. Бруханский был подвергнут жёсткой и несправедливой критике со стороны В. П. Осипова, который раскритиковал идеи Бруханского об освобождении от уголовной ответственности психопатических личностей, а также выступил против предложенного Бруханским расширительного понимания шизофрении. В частности, В. П. Осипов заявил:

«Лучшим средством для выправления психопатических личностей является воспитательно-трудовая система, давшая уже блестящие результаты в Советском Союзе на строительстве Беломорского канала. Можно лишь пожелать с полной уверенностью в успехе применения этой системы и в других случаях нашего грандиозного строительства».

Вскоре после съезда Н. П. Бруханский был арестован. После ареста его книги были изъяты из библиотек, было запрещено даже упоминание имени их автора. Следствие затянулось и только 24 марта 1945 года Особым совещанием при НКВД СССР он был приговорён по статье 58-10 и статье 58-11 к 10 годам лагерей. 19 декабря 1948 года Николай Павлович Бруханский погиб в Киргизской зоне ГУЛАГа.

25 февраля 1956 года Верховный Суд СССР прекратил дело против Н. П. Бруханского за недоказанностью.

Научная деятельность

Н. П. Бруханский занимался проблемами шизофрении и пограничных состояний. Ряд научных работ были посвящены социальным проблемам психиатрии .

В 1928 году Н. П. Бруханский издаёт книгу «Судебная психиатрия», которая стала первым руководством по данной дисциплине в СССР. Предисловие к данному изданию написал П. Б. Ганнушкин, который высоко оценил труд, отмечая, в частности, что в данном пособии «...нашли воплощение новые веяния и теоретические положения психиатрии». В данной работе Н. П. Бруханский впервые много внимания уделил психическим расстройствам, а также состояниям и реакциям периода инволюции и инфекционным психозам и их судебно-психиатрической оценке. Был разработан новый подход к критериям невменяемости при реактивных психозах и психопатиях. Н. П. Бруханский отмечал, что выраженность личностных особенностей при психопатии может быть настолько высока, что лица с подобной патологией должны признаваться невменяемыми.

В 1935 году вышел сборник «Проблемы психиатрии и психопатологии», посвящённый 20-летней научной деятельности Н. П. Бруханского. В предисловии к сборнику, написанному С. Н. Давиденковым, отмечалось о важной роли Бруханского в отечественной психиатрии, было указано, что участие в сборнике западноевпропейских психиатров подчёркивает тот интерес, который вызывают исследования Н. П. Бруханского за пределами СССР.

Основные труды

• Бруханский Н. П. Материалы по сексуальной психопатологии: психиатрические экспертизы. — М.: «Издание М. и С. Сабашниковых», 1927.
• Бруханский Н. П. Самоубийцы. — Л.: «Прибой», 1927.
• Бруханский Н. П. Судебная психиатрия. — М.: «Издание М. и С. Сабашниковых», 1928.
• Бруханский Н. П. Очерки по социальной психопатологии. — М.: «Издание М. и С. Сабашниковых», 1928.
• Бруханский Н. П., Жуков В. П. [www.rlsnet.ru/books_book_id_6_page_113.htm Реактивные психозы в условиях классовой борьбы] // «Труды психиатрической клиники (Гедеоновка)». — Смоленск, 1930, № 1, с. 58–73.

См. также

• Введенский, Иван Николаевич
• Краснушкин, Евгений Константинович
• Останков, Пётр Александрович

Отрывок, характеризующий Бруханский, Николай Павлович

– Неприятель потушил огни, и слышен непрерывный шум в его лагере, – сказал он. – Что это значит? – Или он удаляется, чего одного мы должны бояться, или он переменяет позицию (он усмехнулся). Но даже ежели бы он и занял позицию в Тюрасе, он только избавляет нас от больших хлопот, и распоряжения все, до малейших подробностей, остаются те же.
– Каким же образом?.. – сказал князь Андрей, уже давно выжидавший случая выразить свои сомнения.
Кутузов проснулся, тяжело откашлялся и оглянул генералов.
– Господа, диспозиция на завтра, даже на нынче (потому что уже первый час), не может быть изменена, – сказал он. – Вы ее слышали, и все мы исполним наш долг. А перед сражением нет ничего важнее… (он помолчал) как выспаться хорошенько.
Он сделал вид, что привстает. Генералы откланялись и удалились. Было уже за полночь. Князь Андрей вышел.

Военный совет, на котором князю Андрею не удалось высказать свое мнение, как он надеялся, оставил в нем неясное и тревожное впечатление. Кто был прав: Долгоруков с Вейротером или Кутузов с Ланжероном и др., не одобрявшими план атаки, он не знал. «Но неужели нельзя было Кутузову прямо высказать государю свои мысли? Неужели это не может иначе делаться? Неужели из за придворных и личных соображений должно рисковать десятками тысяч и моей, моей жизнью?» думал он.
«Да, очень может быть, завтра убьют», подумал он. И вдруг, при этой мысли о смерти, целый ряд воспоминаний, самых далеких и самых задушевных, восстал в его воображении; он вспоминал последнее прощание с отцом и женою; он вспоминал первые времена своей любви к ней! Вспомнил о ее беременности, и ему стало жалко и ее и себя, и он в нервично размягченном и взволнованном состоянии вышел из избы, в которой он стоял с Несвицким, и стал ходить перед домом.
Ночь была туманная, и сквозь туман таинственно пробивался лунный свет. «Да, завтра, завтра! – думал он. – Завтра, может быть, всё будет кончено для меня, всех этих воспоминаний не будет более, все эти воспоминания не будут иметь для меня более никакого смысла. Завтра же, может быть, даже наверное, завтра, я это предчувствую, в первый раз мне придется, наконец, показать всё то, что я могу сделать». И ему представилось сражение, потеря его, сосредоточение боя на одном пункте и замешательство всех начальствующих лиц. И вот та счастливая минута, тот Тулон, которого так долго ждал он, наконец, представляется ему. Он твердо и ясно говорит свое мнение и Кутузову, и Вейротеру, и императорам. Все поражены верностью его соображения, но никто не берется исполнить его, и вот он берет полк, дивизию, выговаривает условие, чтобы уже никто не вмешивался в его распоряжения, и ведет свою дивизию к решительному пункту и один одерживает победу. А смерть и страдания? говорит другой голос. Но князь Андрей не отвечает этому голосу и продолжает свои успехи. Диспозиция следующего сражения делается им одним. Он носит звание дежурного по армии при Кутузове, но делает всё он один. Следующее сражение выиграно им одним. Кутузов сменяется, назначается он… Ну, а потом? говорит опять другой голос, а потом, ежели ты десять раз прежде этого не будешь ранен, убит или обманут; ну, а потом что ж? – «Ну, а потом, – отвечает сам себе князь Андрей, – я не знаю, что будет потом, не хочу и не могу знать: но ежели хочу этого, хочу славы, хочу быть известным людям, хочу быть любимым ими, то ведь я не виноват, что я хочу этого, что одного этого я хочу, для одного этого я живу. Да, для одного этого! Я никогда никому не скажу этого, но, Боже мой! что же мне делать, ежели я ничего не люблю, как только славу, любовь людскую. Смерть, раны, потеря семьи, ничто мне не страшно. И как ни дороги, ни милы мне многие люди – отец, сестра, жена, – самые дорогие мне люди, – но, как ни страшно и неестественно это кажется, я всех их отдам сейчас за минуту славы, торжества над людьми, за любовь к себе людей, которых я не знаю и не буду знать, за любовь вот этих людей», подумал он, прислушиваясь к говору на дворе Кутузова. На дворе Кутузова слышались голоса укладывавшихся денщиков; один голос, вероятно, кучера, дразнившего старого Кутузовского повара, которого знал князь Андрей, и которого звали Титом, говорил: «Тит, а Тит?»
– Ну, – отвечал старик.
– Тит, ступай молотить, – говорил шутник.
– Тьфу, ну те к чорту, – раздавался голос, покрываемый хохотом денщиков и слуг.
«И все таки я люблю и дорожу только торжеством над всеми ими, дорожу этой таинственной силой и славой, которая вот тут надо мной носится в этом тумане!»


Ростов в эту ночь был со взводом во фланкёрской цепи, впереди отряда Багратиона. Гусары его попарно были рассыпаны в цепи; сам он ездил верхом по этой линии цепи, стараясь преодолеть сон, непреодолимо клонивший его. Назади его видно было огромное пространство неясно горевших в тумане костров нашей армии; впереди его была туманная темнота. Сколько ни вглядывался Ростов в эту туманную даль, он ничего не видел: то серелось, то как будто чернелось что то; то мелькали как будто огоньки, там, где должен быть неприятель; то ему думалось, что это только в глазах блестит у него. Глаза его закрывались, и в воображении представлялся то государь, то Денисов, то московские воспоминания, и он опять поспешно открывал глаза и близко перед собой он видел голову и уши лошади, на которой он сидел, иногда черные фигуры гусар, когда он в шести шагах наезжал на них, а вдали всё ту же туманную темноту. «Отчего же? очень может быть, – думал Ростов, – что государь, встретив меня, даст поручение, как и всякому офицеру: скажет: „Поезжай, узнай, что там“. Много рассказывали же, как совершенно случайно он узнал так какого то офицера и приблизил к себе. Что, ежели бы он приблизил меня к себе! О, как бы я охранял его, как бы я говорил ему всю правду, как бы я изобличал его обманщиков», и Ростов, для того чтобы живо представить себе свою любовь и преданность государю, представлял себе врага или обманщика немца, которого он с наслаждением не только убивал, но по щекам бил в глазах государя. Вдруг дальний крик разбудил Ростова. Он вздрогнул и открыл глаза.
«Где я? Да, в цепи: лозунг и пароль – дышло, Ольмюц. Экая досада, что эскадрон наш завтра будет в резервах… – подумал он. – Попрошусь в дело. Это, может быть, единственный случай увидеть государя. Да, теперь недолго до смены. Объеду еще раз и, как вернусь, пойду к генералу и попрошу его». Он поправился на седле и тронул лошадь, чтобы еще раз объехать своих гусар. Ему показалось, что было светлей. В левой стороне виднелся пологий освещенный скат и противоположный, черный бугор, казавшийся крутым, как стена. На бугре этом было белое пятно, которого никак не мог понять Ростов: поляна ли это в лесу, освещенная месяцем, или оставшийся снег, или белые дома? Ему показалось даже, что по этому белому пятну зашевелилось что то. «Должно быть, снег – это пятно; пятно – une tache», думал Ростов. «Вот тебе и не таш…»
«Наташа, сестра, черные глаза. На… ташка (Вот удивится, когда я ей скажу, как я увидал государя!) Наташку… ташку возьми…» – «Поправей то, ваше благородие, а то тут кусты», сказал голос гусара, мимо которого, засыпая, проезжал Ростов. Ростов поднял голову, которая опустилась уже до гривы лошади, и остановился подле гусара. Молодой детский сон непреодолимо клонил его. «Да, бишь, что я думал? – не забыть. Как с государем говорить буду? Нет, не то – это завтра. Да, да! На ташку, наступить… тупить нас – кого? Гусаров. А гусары в усы… По Тверской ехал этот гусар с усами, еще я подумал о нем, против самого Гурьева дома… Старик Гурьев… Эх, славный малый Денисов! Да, всё это пустяки. Главное теперь – государь тут. Как он на меня смотрел, и хотелось ему что то сказать, да он не смел… Нет, это я не смел. Да это пустяки, а главное – не забывать, что я нужное то думал, да. На – ташку, нас – тупить, да, да, да. Это хорошо». – И он опять упал головой на шею лошади. Вдруг ему показалось, что в него стреляют. «Что? Что? Что!… Руби! Что?…» заговорил, очнувшись, Ростов. В то мгновение, как он открыл глаза, Ростов услыхал перед собою там, где был неприятель, протяжные крики тысячи голосов. Лошади его и гусара, стоявшего подле него, насторожили уши на эти крики. На том месте, с которого слышались крики, зажегся и потух один огонек, потом другой, и по всей линии французских войск на горе зажглись огни, и крики всё более и более усиливались. Ростов слышал звуки французских слов, но не мог их разобрать. Слишком много гудело голосов. Только слышно было: аааа! и рррр!