Брюкке, Эрнст Вильгельм фон

Эрнст Вильгельм фон Брюкке
нем. Ernst Wilhelm von Brücke
Научная сфера:	медик, физиолог
Учёная степень:	Dr. phil
Известные ученики:	Зигмунд Экснер, Зигмунд Фрейд
Награды и премии:

Эрнст Вильгельм фон Брюкке (нем. Ernst Wilhelm von Brücke; 1819—1892) — немецкий врач, физиолог и педагог; член Австрийской и Шведской академий.

Фон Брюкке был университетским преподавателем Зигмунда Фрейда, оказал на Фрейда большое влияние, в частности натолкнув его на теорию психодинамики, лежащую в основе большинства идей Фрейда.

Биография

Эрнст Вильгельм родился 6 июня 1819 года в городе Берлине в семье исторического живописца и портретиста Иоганна Готтфрида Брюкке (англ. Johann Gottfried Brücke ; 1796—1873). Посещал гимназию в Штральзунде и с 1838 года изучал медицину в Берлинском и Гейдельбергском университетах.

В 1843 году в Берлине Эрнст Вильгельм фон Брюкке занял посты ассистента при музее сравнительной анатомии и прозектора, в 1846 году стал также преподавателем анатомии при Академии образовательных искусств; в 1848 году профессором физиологии в университете Кёнигсберга, откуда в 1849 году перевёлся в Венский университет в качестве профессора физиологии и микроскопической анатомии, где впоследствии стал ректором. Здесь он ещё в том же самом 1849 году был избран в члены Венской Академии наук.

В 1879 году фон Брюкке был назначен членом верхней палаты господ, в которой примкнул к правительственной партии.

Начало своей научной известности Эрнст Вильгельм фон Брюкке положил трудом: «Anatomische Beschreibung des Augapfels» («Анатомическое описание глазного яблока», Берлин, 1847), вслед за которым он издал длинный ряд работ по различным вопросам анатомии и физиологии, а именно по зрению, крови и кровообращению, органам пищеварения, физиологии речи, частью в специальных журналах, частью в «Denkschriften» (Записках) и в «Sitzungsbenchte» (Протоколах заседаний) Венской академии. Затем был издан труд «Grundzüge der Physiologie und Systematik der Sprachlaute» (Вена, 1866 года, 2-е издание, 1876 год).

Дальнейшие исследования в области речи привели учёного к публикации статьи «Neue Methode der phonetischen Transskription» (Вена, 1863 г.), в которой он описал свой новый метод фонетической транскрипции, который позволял изображать звуки иностранного языка людям, никогда не слышавшим разговора на этом языке. Существенно в этом методе было введение новых знаков, определявших положение органов рта, действующих при произношении звуков.

Эрнст Вильгельм фон Брюкке умер 7 января 1892 года в Вене.

Избранная библиография

• «Anatomische Beschreibung des Augapfels» (Берлин, 1847),
• «Grundzüge der Physiologie und Systematik der Sprachlaute» (Вена, 1866 года, 2 издание, 1876)
• «Neue Methode der phonetischen Transskription» (Вена, 1863 год),
• «Die Physiologie der Farben für die Zwecke der Kunstgewerbe bearbeitet» (Лейпциг, 1866);

• «Die physiologischen Grundlagen der neuhochdeutschen Verskunst» (Вена, 1871);
• «Vorlesungen über Physiologie» (2 тома, Вена, 1873—74; том I, 3 изд., 1881; том II, 2 изд., 1876);
• «Bruchstücke aus der Theorie der bildenden Künste» (Лейпциг, 1877),
• «Учебник физиологии» (был переведён на русский язык).

Ссылки

• Брюкке Эрнст // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>

Отрывок, характеризующий Брюкке, Эрнст Вильгельм фон

Возвратившись в этот раз из отпуска, Ростов в первый раз почувствовал и узнал, до какой степени сильна была его связь с Денисовым и со всем полком.
Когда Ростов подъезжал к полку, он испытывал чувство подобное тому, которое он испытывал, подъезжая к Поварскому дому. Когда он увидал первого гусара в расстегнутом мундире своего полка, когда он узнал рыжего Дементьева, увидал коновязи рыжих лошадей, когда Лаврушка радостно закричал своему барину: «Граф приехал!» и лохматый Денисов, спавший на постели, выбежал из землянки, обнял его, и офицеры сошлись к приезжему, – Ростов испытывал такое же чувство, как когда его обнимала мать, отец и сестры, и слезы радости, подступившие ему к горлу, помешали ему говорить. Полк был тоже дом, и дом неизменно милый и дорогой, как и дом родительский.
Явившись к полковому командиру, получив назначение в прежний эскадрон, сходивши на дежурство и на фуражировку, войдя во все маленькие интересы полка и почувствовав себя лишенным свободы и закованным в одну узкую неизменную рамку, Ростов испытал то же успокоение, ту же опору и то же сознание того, что он здесь дома, на своем месте, которые он чувствовал и под родительским кровом. Не было этой всей безурядицы вольного света, в котором он не находил себе места и ошибался в выборах; не было Сони, с которой надо было или не надо было объясняться. Не было возможности ехать туда или не ехать туда; не было этих 24 часов суток, которые столькими различными способами можно было употребить; не было этого бесчисленного множества людей, из которых никто не был ближе, никто не был дальше; не было этих неясных и неопределенных денежных отношений с отцом, не было напоминания об ужасном проигрыше Долохову! Тут в полку всё было ясно и просто. Весь мир был разделен на два неровные отдела. Один – наш Павлоградский полк, и другой – всё остальное. И до этого остального не было никакого дела. В полку всё было известно: кто был поручик, кто ротмистр, кто хороший, кто дурной человек, и главное, – товарищ. Маркитант верит в долг, жалованье получается в треть; выдумывать и выбирать нечего, только не делай ничего такого, что считается дурным в Павлоградском полку; а пошлют, делай то, что ясно и отчетливо, определено и приказано: и всё будет хорошо.
Вступив снова в эти определенные условия полковой жизни, Ростов испытал радость и успокоение, подобные тем, которые чувствует усталый человек, ложась на отдых. Тем отраднее была в эту кампанию эта полковая жизнь Ростову, что он, после проигрыша Долохову (поступка, которого он, несмотря на все утешения родных, не мог простить себе), решился служить не как прежде, а чтобы загладить свою вину, служить хорошо и быть вполне отличным товарищем и офицером, т. е. прекрасным человеком, что представлялось столь трудным в миру, а в полку столь возможным.
Ростов, со времени своего проигрыша, решил, что он в пять лет заплатит этот долг родителям. Ему посылалось по 10 ти тысяч в год, теперь же он решился брать только две, а остальные предоставлять родителям для уплаты долга.

Армия наша после неоднократных отступлений, наступлений и сражений при Пултуске, при Прейсиш Эйлау, сосредоточивалась около Бартенштейна. Ожидали приезда государя к армии и начала новой кампании.
Павлоградский полк, находившийся в той части армии, которая была в походе 1805 года, укомплектовываясь в России, опоздал к первым действиям кампании. Он не был ни под Пултуском, ни под Прейсиш Эйлау и во второй половине кампании, присоединившись к действующей армии, был причислен к отряду Платова.
Отряд Платова действовал независимо от армии. Несколько раз павлоградцы были частями в перестрелках с неприятелем, захватили пленных и однажды отбили даже экипажи маршала Удино. В апреле месяце павлоградцы несколько недель простояли около разоренной до тла немецкой пустой деревни, не трогаясь с места.
Была ростепель, грязь, холод, реки взломало, дороги сделались непроездны; по нескольку дней не выдавали ни лошадям ни людям провианта. Так как подвоз сделался невозможен, то люди рассыпались по заброшенным пустынным деревням отыскивать картофель, но уже и того находили мало. Всё было съедено, и все жители разбежались; те, которые оставались, были хуже нищих, и отнимать у них уж было нечего, и даже мало – жалостливые солдаты часто вместо того, чтобы пользоваться от них, отдавали им свое последнее.
Павлоградский полк в делах потерял только двух раненых; но от голоду и болезней потерял почти половину людей. В госпиталях умирали так верно, что солдаты, больные лихорадкой и опухолью, происходившими от дурной пищи, предпочитали нести службу, через силу волоча ноги во фронте, чем отправляться в больницы. С открытием весны солдаты стали находить показывавшееся из земли растение, похожее на спаржу, которое они называли почему то машкин сладкий корень, и рассыпались по лугам и полям, отыскивая этот машкин сладкий корень (который был очень горек), саблями выкапывали его и ели, несмотря на приказания не есть этого вредного растения.