Вайян, Себастьян
Поделись знанием:
Первые русские люди, которые вступили в Москву, были казаки отряда Винцингероде, мужики из соседних деревень и бежавшие из Москвы и скрывавшиеся в ее окрестностях жители. Вступившие в разоренную Москву русские, застав ее разграбленною, стали тоже грабить. Они продолжали то, что делали французы. Обозы мужиков приезжали в Москву с тем, чтобы увозить по деревням все, что было брошено по разоренным московским домам и улицам. Казаки увозили, что могли, в свои ставки; хозяева домов забирали все то, что они находили и других домах, и переносили к себе под предлогом, что это была их собственность.
Но за первыми грабителями приезжали другие, третьи, и грабеж с каждым днем, по мере увеличения грабителей, становился труднее и труднее и принимал более определенные формы.
Французы застали Москву хотя и пустою, но со всеми формами органически правильно жившего города, с его различными отправлениями торговли, ремесел, роскоши, государственного управления, религии. Формы эти были безжизненны, но они еще существовали. Были ряды, лавки, магазины, лабазы, базары – большинство с товарами; были фабрики, ремесленные заведения; были дворцы, богатые дома, наполненные предметами роскоши; были больницы, остроги, присутственные места, церкви, соборы. Чем долее оставались французы, тем более уничтожались эти формы городской жизни, и под конец все слилось в одно нераздельное, безжизненное поле грабежа.
Грабеж французов, чем больше он продолжался, тем больше разрушал богатства Москвы и силы грабителей. Грабеж русских, с которого началось занятие русскими столицы, чем дольше он продолжался, чем больше было в нем участников, тем быстрее восстановлял он богатство Москвы и правильную жизнь города.
Кроме грабителей, народ самый разнообразный, влекомый – кто любопытством, кто долгом службы, кто расчетом, – домовладельцы, духовенство, высшие и низшие чиновники, торговцы, ремесленники, мужики – с разных сторон, как кровь к сердцу, – приливали к Москве.
Через неделю уже мужики, приезжавшие с пустыми подводами, для того чтоб увозить вещи, были останавливаемы начальством и принуждаемы к тому, чтобы вывозить мертвые тела из города. Другие мужики, прослышав про неудачу товарищей, приезжали в город с хлебом, овсом, сеном, сбивая цену друг другу до цены ниже прежней. Артели плотников, надеясь на дорогие заработки, каждый день входили в Москву, и со всех сторон рубились новые, чинились погорелые дома. Купцы в балаганах открывали торговлю. Харчевни, постоялые дворы устраивались в обгорелых домах. Духовенство возобновило службу во многих не погоревших церквах. Жертвователи приносили разграбленные церковные вещи. Чиновники прилаживали свои столы с сукном и шкафы с бумагами в маленьких комнатах. Высшее начальство и полиция распоряжались раздачею оставшегося после французов добра. Хозяева тех домов, в которых было много оставлено свезенных из других домов вещей, жаловались на несправедливость своза всех вещей в Грановитую палату; другие настаивали на том, что французы из разных домов свезли вещи в одно место, и оттого несправедливо отдавать хозяину дома те вещи, которые у него найдены. Бранили полицию; подкупали ее; писали вдесятеро сметы на погоревшие казенные вещи; требовали вспомоществований. Граф Растопчин писал свои прокламации.
В конце января Пьер приехал в Москву и поселился в уцелевшем флигеле. Он съездил к графу Растопчину, к некоторым знакомым, вернувшимся в Москву, и собирался на третий день ехать в Петербург. Все торжествовали победу; все кипело жизнью в разоренной и оживающей столице. Пьеру все были рады; все желали видеть его, и все расспрашивали его про то, что он видел. Пьер чувствовал себя особенно дружелюбно расположенным ко всем людям, которых он встречал; но невольно теперь он держал себя со всеми людьми настороже, так, чтобы не связать себя чем нибудь. Он на все вопросы, которые ему делали, – важные или самые ничтожные, – отвечал одинаково неопределенно; спрашивали ли у него: где он будет жить? будет ли он строиться? когда он едет в Петербург и возьмется ли свезти ящичек? – он отвечал: да, может быть, я думаю, и т. д.
О Ростовых он слышал, что они в Костроме, и мысль о Наташе редко приходила ему. Ежели она и приходила, то только как приятное воспоминание давно прошедшего. Он чувствовал себя не только свободным от житейских условий, но и от этого чувства, которое он, как ему казалось, умышленно напустил на себя.
| Себастьян Вайян | |
| фр. Sébastien Vaillant | |
 | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Страна: |
Франция |
| Научная сфера: | |
| Систематик живой природы | |
|
Названия растений, описанных им, могут отмечаться сокращением «Vaill.»
С точки зрения Международного кодекса ботанической номенклатуры научные названия растений, обнародованные до 1 мая 1753 г., не считаются действительно опубликованными, и в современной научной литературе это сокращение практически не встречается. [www.ipni.org/ipni/idAuthorSearch.do?id=11023-1-1 Персональная страница] на сайте IPNI |
Себастья́н Вайя́н (фр. Sébastien Vaillant[1][2][3] или Sebastian Vaillant[1], 26 мая 1669 года — 26 мая 1722 года) — французский ботаник и миколог.
Содержание
Биография
Себастьян Вайян родился в муниципалитете Виньи 26 мая 1669 года[3].
Он изучал ботанику в Саде растений с таким ботаником, как Жозеф Питтон де Турнефор (1656—1708).
В 1716 году Себастьян Вайян был избран членом Французской академии наук. Вайян предложил критерий для классификации грибов, который вошёл в книгу De plantes, изданную в 1727 году, уже после смерти автора. Классификация Вайяна была основана на строении нижней поверхности шляпки, то есть гименофора. Такая классификация оказалась очень удобной и используется до сих пор при сборе грибов, а признаки строения гименофора, изучаемые современными методами, продолжают использоваться в систематике. Вайян обратил внимание на структуру грибов, связанную с их размножением, однако функция её в то время была неизвестной. Вайян писал, что «грибы — это дьявольское произведение, нарушающее общую гармонию природы, чтобы смущать самых талантливых исследователей и приводить в отчаяние молодых ботаников».
Вейян занимался изучением цветка, доказывая, что главнейшими его частями являются пестик и тычинка. По мнению американского историка ботаники Эдварда Ли Грина, Вайня своими исследованиями совершил «самое большое из многих дел, которое он совершил для ботаники»; эти исследования были положены Карлом Линнеем в основу своей половой системы классификации растений — Системы Линнея[4], опубликованной в 1735 году.
Себастьян Вайян умер в Париже 26 мая 1722 года[3].
Научная деятельность
Себастьян Вайян специализировался на микологии[1].
Научные работы
- Discours sur la structure des fleurs: leurs différences et l’usage de leurs parties prononcé à l’ouverture du jardin royal de Paris, le Xe jour du mois de juin 1717 et l'établissement des trois nouveaux genres de plantes, l’araliastrum, la sheradia, la boerhaavia avec la description de nouvelles plantes rapportées au dernier genre (Leiden, 1718).
- Etablissement de nouveaux caracteres de trois familles ou classes de plantes à fleurs composées; scavoir, des Cynarocephales, des Corymbiferes et des Cichoracees. (Paris 1718—1721).
- Caracteres de quatorze genres de plantes: le dénombrement de leurs espéces; les descriptions de quelques-unes, & les figures de plusieurs. (Paris, 1719).
- Suite de l’eclaircissement de nouveaux caracteres de plantes. (Paris, 1721).
- Remarques sur la methode de M. Tournefort. (Paris, 1722).
- Sebastiani Vaillant botanicon Parisiense: operis majoris prodituri prodromus. (Leiden, 1723).
- Botanicon Parisiense ou, Denombrement par ordre alphabetique des plantes, qui se trouvent aux environs de Paris: avec plusieurs descriptions des plantes, leurs synonymes, le Tems de fleurir & de grainer et une critique des auteurs de botanique /par Sebastien Vaillant; enrichi de plus de trois cents figures, dessinéss par le sieur Claude Aubriet. (Leiden, 1727).
Почести
Жозеф Питтон де Турнефор назвал в его честь род растений Vaillantia семейства Мареновые[5].
Напишите отзыв о статье "Вайян, Себастьян"
Примечания
- ↑ 1 2 3 [www.ipni.org/ipni/idAuthorSearch.do?id=11023-1&back_page=%2Fipni%2FeditAdvAuthorSearch.do%3Ffind_abbreviation%3DVaill.%26find_surname%3D%26find_isoCountry%3D%26find_forename%3D%26output_format%3Dnormal International Plant Names Index: Sébastien (Sebastian) Vaillant (1669—1722)]
- ↑ [d-nb.info/gnd/117680885/about/html DNB, Katalog der Deutschen Nationalbibliothek: Sébastien Vaillant]
- ↑ 1 2 3 [runeberg.org/nfck/0192.html 347—348 (Nordisk familjebok / Uggleupplagan. 31. Ural — Vertex): Sébastien Vaillant]
- ↑ Лебедев, 1986, Эдвард Ли Грин, с. 151—152.
- ↑ Carl von Linné: Critica Botanica Leiden 1737, S. 94.
Литература
- Вальян, Себастьен // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- Лебедев Д. В. [herba.msu.ru/shipunov/school/books/lebedev1986_ocherki_botan_istoriogr.djvu Очерки по ботанической историографии (XIX — начало XX в.)] : [[www.webcitation.org/6g1YIkpV7 арх.] 15 марта 2016] / Отв. ред. М. Э. Кирпичников. — Л. : Наука, 1986. — 165 с. — 1600 экз.</span>
- А. Плюшар. Энциклопедический лексикон, том 8. — СПб.: Тип. А. Плюшара, 1837. — С. 208 (Вальянъ, Себастiанъ, знаменитый ботаникъ).
- Nicéron J. P. Mémoires pour servir à l’histoire des hommes illustres dans la république des lettres: avec un catalogue raisonné de leurs ouvrages. — Paris: Briasson, 1729—1745. — 43 volumes.
- Dr. Hoefer. Nouvelle biographie générale: depuis les temps les plus reculés jusqu'à nos jours, avec les renseignements bibliographiques et l’indication des sources à consulter. — Paris: Firmin Didot, 1852—1866. — 46 volumes.
- Knight C. Penny Cyclopaedia of the Society for the Diffusion of Useful Knowledge Von Charles Knight. — Vol. 26. — Ung-Wal, 1843.
Ссылки
- [d-nb.info/gnd/117680885/about/html DNB, Katalog der Deutschen Nationalbibliothek: Sébastien Vaillant] (нем.)
- [runeberg.org/nfck/0192.html 347—348 (Nordisk familjebok / Uggleupplagan. 31. Ural — Vertex): Sébastien Vaillant] (швед.)
Отрывок, характеризующий Вайян, Себастьян
Через неделю в Москве уже было пятнадцать тысяч жителей, через две было двадцать пять тысяч и т. д. Все возвышаясь и возвышаясь, число это к осени 1813 года дошло до цифры, превосходящей население 12 го года.Первые русские люди, которые вступили в Москву, были казаки отряда Винцингероде, мужики из соседних деревень и бежавшие из Москвы и скрывавшиеся в ее окрестностях жители. Вступившие в разоренную Москву русские, застав ее разграбленною, стали тоже грабить. Они продолжали то, что делали французы. Обозы мужиков приезжали в Москву с тем, чтобы увозить по деревням все, что было брошено по разоренным московским домам и улицам. Казаки увозили, что могли, в свои ставки; хозяева домов забирали все то, что они находили и других домах, и переносили к себе под предлогом, что это была их собственность.
Но за первыми грабителями приезжали другие, третьи, и грабеж с каждым днем, по мере увеличения грабителей, становился труднее и труднее и принимал более определенные формы.
Французы застали Москву хотя и пустою, но со всеми формами органически правильно жившего города, с его различными отправлениями торговли, ремесел, роскоши, государственного управления, религии. Формы эти были безжизненны, но они еще существовали. Были ряды, лавки, магазины, лабазы, базары – большинство с товарами; были фабрики, ремесленные заведения; были дворцы, богатые дома, наполненные предметами роскоши; были больницы, остроги, присутственные места, церкви, соборы. Чем долее оставались французы, тем более уничтожались эти формы городской жизни, и под конец все слилось в одно нераздельное, безжизненное поле грабежа.
Грабеж французов, чем больше он продолжался, тем больше разрушал богатства Москвы и силы грабителей. Грабеж русских, с которого началось занятие русскими столицы, чем дольше он продолжался, чем больше было в нем участников, тем быстрее восстановлял он богатство Москвы и правильную жизнь города.
Кроме грабителей, народ самый разнообразный, влекомый – кто любопытством, кто долгом службы, кто расчетом, – домовладельцы, духовенство, высшие и низшие чиновники, торговцы, ремесленники, мужики – с разных сторон, как кровь к сердцу, – приливали к Москве.
Через неделю уже мужики, приезжавшие с пустыми подводами, для того чтоб увозить вещи, были останавливаемы начальством и принуждаемы к тому, чтобы вывозить мертвые тела из города. Другие мужики, прослышав про неудачу товарищей, приезжали в город с хлебом, овсом, сеном, сбивая цену друг другу до цены ниже прежней. Артели плотников, надеясь на дорогие заработки, каждый день входили в Москву, и со всех сторон рубились новые, чинились погорелые дома. Купцы в балаганах открывали торговлю. Харчевни, постоялые дворы устраивались в обгорелых домах. Духовенство возобновило службу во многих не погоревших церквах. Жертвователи приносили разграбленные церковные вещи. Чиновники прилаживали свои столы с сукном и шкафы с бумагами в маленьких комнатах. Высшее начальство и полиция распоряжались раздачею оставшегося после французов добра. Хозяева тех домов, в которых было много оставлено свезенных из других домов вещей, жаловались на несправедливость своза всех вещей в Грановитую палату; другие настаивали на том, что французы из разных домов свезли вещи в одно место, и оттого несправедливо отдавать хозяину дома те вещи, которые у него найдены. Бранили полицию; подкупали ее; писали вдесятеро сметы на погоревшие казенные вещи; требовали вспомоществований. Граф Растопчин писал свои прокламации.
В конце января Пьер приехал в Москву и поселился в уцелевшем флигеле. Он съездил к графу Растопчину, к некоторым знакомым, вернувшимся в Москву, и собирался на третий день ехать в Петербург. Все торжествовали победу; все кипело жизнью в разоренной и оживающей столице. Пьеру все были рады; все желали видеть его, и все расспрашивали его про то, что он видел. Пьер чувствовал себя особенно дружелюбно расположенным ко всем людям, которых он встречал; но невольно теперь он держал себя со всеми людьми настороже, так, чтобы не связать себя чем нибудь. Он на все вопросы, которые ему делали, – важные или самые ничтожные, – отвечал одинаково неопределенно; спрашивали ли у него: где он будет жить? будет ли он строиться? когда он едет в Петербург и возьмется ли свезти ящичек? – он отвечал: да, может быть, я думаю, и т. д.
О Ростовых он слышал, что они в Костроме, и мысль о Наташе редко приходила ему. Ежели она и приходила, то только как приятное воспоминание давно прошедшего. Он чувствовал себя не только свободным от житейских условий, но и от этого чувства, которое он, как ему казалось, умышленно напустил на себя.
